Не я, и не он, и не ты,
И то же, что я, и не то же:
Так были мы где-то похожи,
Что наши смешались черты.
Иннокентий Анненский «Двойник»
Вэй Усянь пришёл в себя, ведомый тихим-тихим ласковым пением. Чей-то мягкий голос окутывал его с головы до ног, забирал душевную боль, обещал, что всё когда-нибудь будет в порядке. Прислушиваясь к нежной песне, Вэй Усянь открыл глаза и увидел незнакомую комнату с белыми стенами, белым же потолком, перед самыми глазами замаячила белая подушка. — Где я? — осипшим от долгого молчания голосом спросил он. Пение прервалось едва слышным облегчённым вздохом, и на его руку легла прохладная ладонь, осторожно принялась разминать окоченевшие без движения пальцы да костяшки. — Ты в своих покоях, — наконец ответил Лань Сичэнь, сидящий подле него на постели, и второй рукой провёл по длинной волне ночно-чернильных волос. Память о недавно произошедшем потихоньку возвращалась, заныла, заскулила, отозвалась нестерпимой болью измученная спина под насквозь пропитанными кровью бинтами, Вэй Усянь повернул голову и взглянул на Лань Сичэня. — Прости, — сорвалось едва слышно с его губ, и по щеке покатилась не солёная, а горькая слеза. — За что ты извиняешься? — удивился тот, ласково вплетая пальцы в густые отмытые от крови пряди, погладил сквозь волосы позвонки на шее, помассировал кожу головы. Его действия напомнили Вэй Усяню о погибшей по его вине шицзе, которая так же нежно к нему относилась, как относился Лань Сичэнь к своему младшему брату, и горе вперемешку с виной ударило тяжёлым обухом по затылку. Он отобрал у маленького ребёнка мать и отца, забрал у замечательного Лань Сичэня его самого родного, самого любимого во всём мире человека, единственного младшего брата. Зачем он остался жить? Вэй Усянь вновь повернул голову, утыкаясь лицом в подушку, в глубине души надеясь задохнуться да умереть наконец, и зарыдал. Влага пропитывала ткань, и вскоре вся наволочка была солёная, холодная и мокрая, но всё же чуть-чуть заглушала всхлипы. Вот только скрыть подобное от Сичэня не так просто. — Брат, я по… — начал было Первый Нефрит, но вдруг цокнул, досадливо покачал головой, прерывая сам себя. — Да что уж говорить, я не могу тебя понимать, я не терял любимых… Его слова заставили Вэй Усяня напряжённо-испуганно замереть. Кто был любимым человеком Лань Ванцзи, кто погиб? Неужели… Неужели погиб по его, Вэй Усяня, вине? Кого ещё он убил? Лань Сичэнь, ощутив да заметив его напряжение, понял это по-своему. Он крепче сжал его руку, накрывая её, мелко дрожащую, уже обеими ладонями. — Брат, ты же не думал, что я не догадаюсь? — ласково спросил Лань Сичэнь. — Ты так переживал о нём, так надеялся ему помочь… И это наказание. Я… Надеюсь, ты сумеешь это пережить. Последовала долгая-долгая пауза, в течение которой Лань Сичэнь с сочувствуем и заботой глядел на измученного брата, не подозревая, что Вэй Усянь, отныне находившийся в чужом теле и этого самого брата заменявший, занимался тем, чем занимался чаще всего — самобичеванием да самоуничижением. — Брат, посмотри на меня, — наконец тихо попросил Лань Сичэнь. Вэй Усянь глубоко вздохнул, не зная, как сказать этому добрейшей и чистейшей души человеку, что его брат мёртв, что перед ним, израненный и измученный горем, лежал теперь тот, кого он должен ненавидеть, тот, кто занял чужое тело, чужое место, отобрал чужую судьбу и наполнил её своим страданьем. Вздохнул — и подчинился, потому что ещё мог сделать? Превозмогая муку — и душевную, и физическую — он повернулся, касаясь постели задетым кнутом плечом, и послушно посмотрел на Лань Сичэня. Тот вдруг, не отпуская его руки, подался вперёд, приблизился лицом почти вплотную, вгляделся в глаза, будто надеясь найти там что-то… А что? Что он мог там найти, если глаза вместе с телом остались прежними, сменилась лишь обитающая внутри душа? Но Лань Сичэнь вдруг переместил одну ладонь на подбородок, обхватил пальцами под челюстью, приподнял к льющемуся из окна свету и нахмурился, вздохнул, покачал скорбно головой. — Глаза другие, — совсем-совсем тихо, почти вглубь самого себя, прошептал он и убрал руку, отсел чуть дальше, чем был до этого. — Я не понимаю, — так же почти неслышно признался Вэй Усянь, с трудом и жуткой болью удерживая своё-не-своё тело на руках, чтобы не рухнуть обратно на подушки. — Ты ведь не мой брат, так? — в голосе Лань Сичэня появилась такая грусть, такая скорбь, что острое лезвие вины вновь полоснуло Вэй Усяня. Он зажмурился, сглотнул, громко выдохнул, решаясь, и наконец признал, ответно забыв об этикете да вежливости: — Ты прав. — Вэй Усянь? — без малейшей нотки удивления, лишь со всё возрастающей тоской уточнил Первый Нефрит. — Собственной персоной, — кивнул тот, и тут вдруг сильные руки Лань Ванцзи предали его, подогнулись против его воли, и, тихо зашипев от возросшей во сто крат боли, он рухнул обратно, мучительно ударяясь о перину ноющими будто бы изнутри, откуда-то из глубины его существа рёбрами. — Не мучь себя, лежи, — странно мягко сказал Сичэнь и, как и до этого, думая, что перед ним его брат, но теперь зная, что это совсем не так, положил одну ладонь на чужую макушку. — Надеюсь, ты не против этого, — грустно усмехнулся он, проведя пальцами среди прядей. — Только за, — неожиданно честно ответил Вэй Усянь, с недовольством замечая, как тяжелеют и без того почти неподъёмные веки. — Спи, — тихо посоветовал Лань Сичэнь. — Потом поговорим, когда тебе хоть чуть-чуть полегче станет. А сейчас спи, восстанавливайся. И не тревожься: я тебя не выдам. Но поблагодарить его Вэй Усянь уж не мог: замутнённое вязким, топким маревом страдания сознание, в последнее время расщедрившееся на подобные фокусы, покинуло его.☁︎۞☁︎
Сознание вернулось, врываясь в череп вместе с тихим детским хныканьем и таким же тихим мягким шёпотом. Ласковый мужской голос бормотал что-то о том, что всё будет хорошо, что всё плохое уже позади осталось, позабытое да позаброшенное, что бояться нечего, что… Да много чего ещё нежного, заботливого, осторожного, успокаивающего. Вэй Усянь открыл глаза и повернул голову. Рядом с его постелью, устроившись на застеленном тёплым меховым ковром полу, Лань Сичэнь обнимал, прижимал к груди маленького мальчишку, гладил его широкими сильными ладонями по дрожащей спинке да плечам, разогревал касаниями, передавая небольшими порциями духовную энергию, чтобы ребёнок перестал хныкать да дрожать от холода, чтобы к нему вернулись здоровье и собственная жизненная сила. — О, ты очнулся, — чуть приподнял уголки губ Лань Сичэнь, заметив на себе чужой взгляд. — Сколько я был в отключке? — пробормотал Вэй Усянь, роняя голову на обессилевшей шее обратно на подушку. — С наказания по наш предыдущий разговор — неделю. Потом — ещё три дня, — равнодушно-сухо, как отчёт о ночной охоте, ответил Лань Сичэнь и ярко, широко улыбнулся мальчишке в своих руках. — Что произошло за это время? — Ничего интересного, на самом деле. Те, кто пошли на Луаньцзан, ничего путного там не нашли: ни многочисленной армии, ни записей о жутких кровавых тёмных ритуалах, ни сотни развратных девиц, ни выпотрошенных младенцев, — он говорил это с лёгкой насмешкой, внимательно глядя на истощённое лицо брата. — Только парочку довольно полезных артефактов, кучу хлама да лохмотья, которые Старейшина Илина величал своими одеяниями. Не Минцзюэ и Цзян Ваньинь рвали и метали, когда поняли, что ожидания не оправдались. Лань Сичэнь хмыкнул и заглянул находящемуся в своих объятиях мальчишке в глаза. — Это очень грустно для них, правда? — с улыбкой спросил он, обращаясь к ребёнку. Тот не ответил, только кивнул да хихикнул пару раз, потянулся ручками к его лицу и играючи подёргал пряди волос. — Что это за дитя? — спросил Вэй Усянь, всматриваясь в худенькое тельце, укутанное в одеяния клана Лань. — Это я у тебя должен спросить, — похолодел вдруг Лань Сичэнь и развернул ребёнка к нему лицом. Большие светлые глаза А-Юаня уставились на него, губы растянули пухлые щёчки в стороны, широко улыбаясь, мальчишка потянулся к нему тоненькими ручками, залепетал: — Богач-гэгэ, богач-гэгэ! Что-то внутри Вэй Усяня, изначально ему не принадлежащее, оставшееся «в наследство» от хозяина тела, перевернулось, ёкнуло, затряслось от странной смеси тоски и нежности, шепнуло на краю сознания: «Мальчик улыбается совсем как Вэй Ин». — Ты сказал, что он — твой сын, — с неясным упрёком в голосе напомнил Лань Сичэнь, не переставая ласково гладить мальчика. — Кто его мать? — Я не знаю, — абсолютно честно признался Вэй Усянь и послал А-Юаню вымученную полуулыбку — на большее не способны были ни неприученные к подобному мышцы лица Лань Ванцзи, ни его собственная истощённая, уставшая от жизни душа. Глаза у Лань Сичэня полезли на лоб, брови почти слились с линией роста волос, он открыл рот, готовясь, по видимому, начать читать нравоучения о том, как мерзки беспорядочные плотские связи, когда Вэй Усянь с трудом, морщась от боли, поднял руку и совершенно неприлично ткнул в него указательным пальцем. — Вот не надо тут осуждать меня за распущенность! — недовольно буркнул он. — Я и отца его не знал никогда, они погибли или во время, или после Низвержения Солнца. А-Юаня я встретил, когда встал на защиту горстки выживших Вэней, и с тех пор старался быть ему настоящей семьёй, дать ему хоть какое-то детство. И для меня он — моя семья, мой сын. Недовольное выражение почти покинуло лицо Лань Сичэня, но и обратно абсолютно спокойным он не стал — видимо, хотел ещё что-то спросить по поднятой теме. Зато А-Юань засиял ещё ярче, этакое маленькое очаровательное солнышко, стал настойчивей вырываться, чтобы подойти к кровати и обнять лежащего на ней человека, но Сичэнь не пустил. — Богач-гэгэ тоже моя семья! И Цин-цзе, и Нин-гэ, и дядюшка, и бабушка! А Сянь-гэгэ — особенно! — залепетал мальчишка. Вэй Усянь зажмурился, сдерживая непрошенные слёзы, заталкивая солёную влагу обратно под веки. Пока что малыш не спрашивал, где все эти близкие ему люди, и чем дольше спрашивать не будет, тем лучше для расшатанного сознания Вэй Усяня. — Они очень любят тебя, А-Юань, — тихо выдохнул он и протянул руку, чтобы мальчик вцепился пальчиками в его широкую ладонь. — Они так сильно тебя любят… Лицо Сичэня на мгновение изменилось, на нём отразились одновременно грусть и умиление, но тут же он вновь нахмурился и строго взглянул на Вэй Усяня. — Тебе так неймётся меня за что-нибудь осудить? — с лёгким раздражением спросил тот и, обхватив обе крохотные ладошки А-Юаня одной своей большой, посмотрел на Первого Нефрита. — У меня нет, не было и никогда не будет собственных детей. У меня нет, не было и никогда не будет спутницы, женщины, жены, как там это ещё можно назвать. Все слухи о моей распущенности — лишь слухи, я не целовался даже ни разу. — Врёшь, — коротко и зло заметил Лань Сичэнь. — Неужели забыл? Облава на горе Байфэн. Вэй Усянь ощутил, как округлились удивлённо его глаза. — А тебе-то откуда знать? — выдохнул он поражённо. — Я понятия не имею, кто это был, а ты уж в курсе! Неужели это была заклинательница из Лань? — Я много могу тебе рассказать, Вэй Усянь, — бросил Лань Сичэнь, и от того, насколько ледяным был его голос, у мученика побежали мурашки по и без того дрожащему измученному телу. — И ты мне можешь рассказать не меньше. Но давай отложим на потом, а то что-то ты побледнел. Отдыхай. Нам пора, А-Юань, — он покрепче подхватил вяло сопротивляющегося мальчонку, грациозно поднялся на ноги, кивнул напоследок заточенному в теле своего брата всеобщему врагу и вышел прочь, вновь оставляя Вэй Усяня одного, отдавая его на растерзание безрадостным, полным сожалений и осознания собственной огромной вины мыслям.☁︎۞☁︎
Войдя в веющую смертью и тоской цзинши в следующий раз, Лань Сичэнь застал узника собственных ран в сознании. — Я чувствую себя получше, — заявил Вэй Усянь, стоило главе клана Лань показаться на пороге, и тут же поморщился, неаккуратно поведя плечом. Лань Сичэнь уронил невесёлый смешок. — Теперь-то ты объяснишь мне, что имел тогда в виду? — Вы принципиально не желаете возвращаться к нашему предыдущему вежливому общению, молодой господин Вэй? — не без осуждения поинтересовался Цзэу-цзюнь и наклонил голову к плечу, внимательно глядя на истощённое лицо брата в ожидании ответа. — Я ведь твой брат, ты забыл? Какой господин Вэй? Какое общение? — Вэй Усянь невыносимо страдал от ненависти к себе, от множества потерянных в одночасье дорогих людей, и чёрная дыра в его душе желала сполна испить страдания других, оттого он стремился побольнее уколоть единственного, кто хоть сколько-нибудь по-человечески с ним общался — самого Лань Сичэня. — Это я вытерпел жестокое наказание, брат, так почему же разум помутился у тебя? — Я понял тебя, — кивнул Первый Нефрит, присел на ковёр рядом с кроватью, потянулся и сжал безвольно свисающую кисть. Малейшее движение всё ещё давалось Вэй Усяню через жуткую, пробирающую до костей боль, и отдёрнуть руку он не мог — впрочем, и не хотел. — Втяни колючки, я не собираюсь вредить тебе или хоть как-то тебя задевать. Я хочу помочь. — Серьёзно? — оскалился Вэй Усянь, приподняв брови, но тут же прикусил язык: не хватало ещё в подобном положении рассориться с единственным в какой-то мере союзником. — Ты похож на забитого в угол раненого и испуганного зверя, — сообщил, как ни в чём ни бывало, Лань Сичэнь и крепче сжал его руку. Они некоторое время молча глядели другу другу в глаза, что-то про себя решая, к каким-то умозаключениям приходя, просто смотрели, будто в самом деле были братьями, способными читать мысли по лицам, каким были друг для друга Нефриты клана Лань. — Прости, — наконец выдохнул Вэй Усянь, отвёл взгляд, не в силах больше этого выносить, и зажмурился, заталкивая под веки опять нагло пробивающиеся слёзы. — За что ты извиняешься? — тяжело вздохнув, спросил Лань Сичэнь. — За то, что мой брат выбрал пожертвовать собой ради дорогого ему человека? За то, что не видя своей жизни без тебя и предчувствуя твою гибель, нашёл этот древний позабытый ритуал, позволяющий обвенчанным лентой клана Лань душам сливаться воедино, перемешиваться, оставаться в разных телах, слившись сознаниями и воспоминаниями? За то, что в обход всяких правил и законов провёл этот обряд без твоего на то согласия? — Постой, постой! — растерянно воскликнул Вэй Усянь и вновь посмотрел ему в глаза. — Какие ещё обвенчанные души? Какой ритуал? Какое слияние сознаний? — Тебе и это не известно? — с какой-то странной тоской уточнил Лань Сичэнь и, получив отрицательное покачивание головой, тяжело вздохнул. — Лобную ленту адепта клана Лань могут трогать лишь супруг или дети. Настолько я знаю, быть моему брату сыном ты никак не можешь, но, тем не менее, он позволял тебе забавляться ею, будто обычным лоскутком. Ты же умный человек, один из самых гениальных в нашем поколении. Неужели всё ещё не понимаешь? Осознание свалилось Вэй Усяню на голову будто безжалостным ударом чего-нибудь тяжёлого. Он глядел на Лань Сичэня огромными расширившимися от шока глазами, всматривался в его опечаленное лицо, надеясь, каждое мгновение надеясь, что тот сейчас усмехнётся и скажет, что лишь издевается над попавшим в плен врагом. Но тот молчал и тоже смотрел в упор на него, будто про себя считая мгновения до того, как Вэй Усянь поверит в жуткую правду. — Этого не может быть, — на грани слышимости прошептал наконец раненый. — Это похоже на бред, небыль, чей-то пьяный вымысел. Это не может быть правдой. Я не верю. — Я предвидел это, — вздохнул Лань Сичэнь. — У меня есть подтверждение моим словам, и я всё тебе покажу. Но с одним условием. — Ну правильно, — невесело хмыкнул Вэй Усянь. — Давай, используй моё немощное положение, шантажируй меня! — Да нет же! — поморщился Лань Сичэнь. — Я не шантажирую тебя, я лишь хочу попросить тебя не совершать необдуманных поступков, не вредить ещё больше своей душе и телу моего брата. — Будто у меня есть силы — хоть на что-то… — горько вздохнул Вэй Усянь. — Я даже с постели этой подняться не могу, так как я сумел бы кому-то навредить? — Но ты встанешь, Усянь, — неожиданно мягко, почти ласково заметил Сичэнь и пустил лёгкий поток энергии по его меридианам, чуть крепче сжав пальцами тут же расслабившуюся ладонь. — Ты встанешь, ты оклемаешься и ты захочешь отомстить. Хотя бы тому, до кого дотянешься. Но это потом. Сейчас я прошу тебя об одном: сделай как можно больше для того, чтобы никто не догадался о замене душ. Сейчас моего брата ещё можно вернуть, но если погибнешь ты — исправить ничего уже не удастся. — Я понял тебя, брат, — легонько кивнул Вэй Усянь и проводил собравшегося уходить Лань Сичэня задумчивым взглядом. Что значит — обвенчанные души? Почему глава Лань знает о его первом поцелуе? Когда он наконец объяснится?☁︎۞☁︎
— Не то чтобы я уверен в своих силах, но сегодня ты не выйдешь отсюда, пока не объяснишься, — заявил Вэй Усянь, когда Лань Сичэнь навестил его через неделю, за компанию захватив с собой А-Юаня. — Хорошо, хорошо, — усмехнулся тот. — Как скажешь, брат. Глава Лань осторожно опустился на кровать рядом с сидящим на ней в позе для медитаций Вэй Усянем и постарался поудобнее устроить мальчишку на своих коленях. А-Юань, широко улыбаясь своему богачу-гэгэ, держался ладонями за пальцы Лань Сичэня и доверчиво жался к его груди. Глядя на это милое общение заклинателя с новоиспечённым племянником, Вэй Усянь не мог не умилиться и легонько улыбнуться. — Богач-гэгэ! — залепетал мальчик и потянулся к нему, и Вэй Усянь, пересилив боль, обхватил его освободившуюся ладошку двумя пальцами. — Привет, А-Юань, — кивнул он, и улыбка на детском лице засверкала ещё ярче. Они молчали какое-то время, и Лань Сичэнь любовался странно незнакомым и чуждым лицом собственного брата, который улыбался ребёнку и ласквово гладил его пальцами по руке. Сейчас, когда в этом теле засела душа Вэй Усяня, эмоции и повадки слегка изменились, но если не присматриваться, заметить подмену невозможно. Лань Сичэнь потихоньку переставал переживать о том, что обман быстро раскроется. Теперь ему начинало казаться, что никто правды так никогда и не узнает, даже когда истинный хозяин тела вернётся. — Я жду объяснений, — наконец сказал Вэй Усянь и потрепал сына по щеке. — Хоть немного. — Тогда, во время облавы, тебя поцеловала не заклинательница, — загадочно заявил Лань Сичэнь. — А кто же? — хмыкнул Вэй Усянь. — Заклинатель, — слегка покачал головой глава Лань и в наступившей гробовой тишине добавил, добивая слушателя: — Мой брат. — Да быть не может, — поражённо выдохнул Вэй Усянь, и А-Юань, руку которого невольно сжали сильнее, негромко вскрикнул. Его тут же ласково прижали к груди и поцеловали в макушку. — Но ты же Лань… — продолжил логическую цепочку мужчина. — Ты не можешь врать… Ты не стал бы… — Я сказал правду. Тебя поцеловал мой брат, — грустно усмехнулся Лань Сичэнь. — И крушил деревья он потом потому, что злился на себя, на свою несдержанность, на то, что не сумел обуздать свои желания. — Но он ведь… — Он любил тебя. Думаешь, почему он позволял тебе касаться своей ленты, пусть и обиженно пыхтел потом? Почему звал в Облачные Глубины, почему так часто напоминал о вреде тёмного пути? Он хотел спасти тебя. Хотел помочь, защитить, — Лань Сичэнь качнул головой и вздохнул. — Ты покорил его, будучи ещё пятнадцатилетним мальчишкой. Так прочно запал ему в душу, что он не сумел тебя оттуда вытравить. Так полюбил тебя, что позволил ленте обвенчать ваши души, связав навеки воедино, сумел втайне от тебя провернуть древние давно забытые ритуалы слияния. И в итоге он пожертвовал собой, чтобы ты жил. Отдал свою жизнь, свою репутацию, своё тело, швырнул всего себя к твоим ногам, а ты так этого и не понял… Лань Сичэнь молчал некоторое время, наблюдая, как на растерянном лице сменяли друг друга разные эмоции: недоверие, растерянность, скорбь, боль… А Вэй Усянь хмурился всё сильнее. — Я оставлю тебя, — шепнул глава Лань и осторожно забрал А-Юаня, прижимая к своей груди. — Подумай об этом, брат.