Но крикнуть хочется сквозь дым,
Пройдясь по вашим головам:
«Ты ничего не должен им,
он ничего не должен вам —
Заткните пасти!»
Канцлер Ги «Requiem ad illusia»
Медленно текли года, зарастали шрамы на спине, зарубцовывались, смолкала скорбь по потерянному и необретённому, по безвозвратно упущенному. Прижилась в сердце правда о том, что Лань Ванцзи его любил, проросла мысль, что это на самом деле взаимно. Вытянулся в росте малыш А-Юань, смирился с новым братом Лань Сичэнь, по-прежнему не подозревал о подмене старый перечник Цижэнь. За прошедшие в этом теле пять лет Вэй Усянь многому научился. Полагаясь на память пальцев, он мог теперь играть на гуцине не хуже самого Лань Ванцзи. Он обучился при встрече с Лань Цижэнем за пушистыми ресницами и чинным, вежливым наклоном головы прятать полный жгучей ненависти и презрения взгляд. Утомлённая душа редко желала творить пакости, а когда всё же желала — и он, поддаваясь ей, совершал — никто и не думал подозревать уважаемого Ханьгуан-цзюня. Так он постепенно, понемногу, вскоре найдя в этом своеобразное развлечение, одно за другим нарушил почти все правила клана Лань — кроме тех, которые признавал сам, например, правило о запрете убийства невиновных, о запрете клеветы, способной кого-то погубить. Первое же — впрочем, и последнее — посещённое им Собрание Кланов напомнило ему, почему он ненавидит этих лицемерных ублюдков и моральных уродов, и отозвалось внутри золотого ядра похожими на его собственные эмоции волнами — то, в чём ещё существовали крохи настоящего Лань Ванцзи, было полностью с ним в этом отношении согласно. Обрадовавшись появлению блистательного Ханьгуан-цзюня, целых три года после осады Луаньцзан не показывающегося им на глаза (по официальной версии гнусный Старейшина Илина перед смертью наслал на него тяжелейшее проклятье, по неофициальной и правдой — он восстанавливался после жесточайшего наказания от собственного дяди), заклинатели тут же подняли свою любимую тему, принялись бранить уничтоженного Вэй Усяня, перемывать его изломанные зубами лютых мертвецов и острыми камнями ущелья кости. И тогда Вэй Усянь, благодаря Лань Ванцзи за прекрасный контроль над телом и лишь при помощи него сдерживая самую презрительную ухмылку из всех возможных, поднялся с места, вытянулся во весь немалый рост, расправил широкие плечи и взглянул на восседающего на возвышении Цзинь Гуаньшаня так холодно, что это почувствовали все в зале, и у всех пронеслась мысль о том, что хорошо бы им своих последних слов не говорить — все ведь знали, что Вэй Усянь и Лань Ванцзи в далёкой юности были неплохими товарищами и много неприятностей прошли и преодолели плечом к плечу, спина к спине, безоговорочно доверяя друг другу свои жизни. — Глупо отрицать, — начал Лань Ванцзи в мгновенно повисшей гробовой тишине, — что Вэй Усянь был возомнившим о себе слишком многое гордецом, что в некоторые моменты своей жизни он только и делал, что досаждал всем подряд. Но также глупо отрицать и то, что он сполна заплатил за все свои грехи, потеряв всех близких разом и умерев той жуткой смертью, которой я не пожелал бы и врагу, что уж говорить о верном друге и надёжном брате по оружию, которому не страшно было доверить свою жизнь в опасной ситуации. Вы можете ненавидеть его, можете презирать и бранить, можете сделать его в своих речах жесточайшим демоном, духом смерти и кем угодно, но вы не можете забывать о том, что без его помощи Низвержение Солнца было обречено на провал. Я не прошу вас перестать бранить его, я лишь напоминаю о его заслугах. И ещё хочу заметить, что никто из присутствующих в этом зале не может похвастаться тем, что на самом деле своими руками убил Старейшину Илина, ведь он самовольно упал в пропасть. — Вы, Ханьгуан-цзюнь, хотите, чтобы мы восхваляли это воплощение злобы и порока? — подал насмешливый голос глава клана Яо, оправившийся от потрясения даже прежде Лань Сичэня. Не Хуайсан, прячущийся за плечом близкого к искажению ци брата, переводил задумчивый взгляд с Лань Ванцзи на главу Яо и обратно. — Разве я говорил хоть слово об этом? — нахмурился Вэй Усянь. — Я лишь обратил ваше внимание на… А, впрочем, должно быть, мне в чашу по ошибке плеснули вина, вот я и немного повредился рассудком. Прошу меня извинить. Прости, брат, но я вынужден удалиться, чтобы больше не позорить твоё доброе имя, — он церемонно поклонился Лань Сичэню и вышел прочь, чтобы никогда больше на подобных сборищах не появляться. Едва покинув зал, он бросил на воздух когда-то чужой и завораживающе опасный, а ныне ставший самым верным другом меч, вскочил на него и унёсся прочь, в Облачные Глубины, чтобы на ночь рассказать своему любимому сыну какую-нибудь сказку, крепко мальчишку обнять, с щемящей нежностью поцеловать в лоб и смотреть, как он медленно проваливается в объятия ласковых сонных духов, потому что всё это было намного важнее всяких там напыщенных индюков, вообразивших о себе боги ведают что. — Прости меня, Лань Чжань, — шептал он, уложив сына спать и в неверном пляшущем свете свечи раз за разом перебирая пергаменты с описанием собственно изобретённых ритуалов. — Прости, я, кажется, начал портить твою репутацию. Вдруг хлопнуло окно, засвистел среди углов стылый зимний ветер, задул уставшую плакать воском свечу. Вэй Усянь поспешил поставить створку на место, чтобы холод не простудил мирно спящего за ширмой А-Юаня, а когда вернулся за стол, обнаружил беспорядочно разбросанные, перепутанные между собой бумаги. Один лист лежал под столом, и когда мужчина его поднял, с удивлением обнаружил там ритуал, которого до сих пор почему-то не видел, который когда-то в угаре измождения от усталости и долгого голода и в порыве отчаяния накидал на обрывке пергамента собственной кровью — это было самое начало их жизни на Луаньцзан, не хватало ничего, воду и крохи еды добывали с трудом, что уж говорить о чернилах. И теперь он держал ветхое напоминание об этом далёком и жутком дне в своих руках. Тёмная техника, недоработанная, недоизученная, простой набросок идеи, не больше. Обряд призыва души в жертвуемое тело, платой за который являлась жизнь хозяина этого самого тела. Первой в голову пришла мысль пожертвовать собственное тело, законно принадлежащее Лань Ванцзи, но потом другая, более эгоистичная, пришла ей на смену — если он вернётся в это тело, то как же быть самому Вэй Усяню? Чьими руками обнимать его, наконец вернувшегося к жизни? Чьими губами целовать, чьими глазами любоваться им? Выходит, собственное тело, по праву рождения и всем законам мироздания принадлежащее Лань Ванцзи, он пожертвовать не мог. Нужен был кто-то третий, дополнительное звено, созданное лишь для принесения в жертву.☁︎۞☁︎
Утро робкими лучами забралось в покои молодого господина, которого с некоторых пор никто не желал даже упоминать, не то что будить, если он изволил проспать положенное в ордене время подъёма. Лань Ванцзи был предоставлен самому себе до тех пор, пока исправно ходил на ночные охоты, порой беря с собой молодых адептов, и больше его трогать никто не смел. Более удачного для себя расклада Вэй Усянь придумать не смог бы. И теперь, едва проснувшийся, он сонно щурился и поглядывал за окно, пытаясь понять, что его потревожило, ведь солнечные лучи давно уж привычны ему, им его не разбудить. Но в дверь покоев кто-то тихо и робко стучал, прерывая размышления и сразу отвечая на все вопросы. — Второй молодой господин Лань, второй молодой господин Лань, — звал кто-то из-за деревянных створок, и Вэй Усянь едва сумел проглотить обиду — после наказания все в родном ордене забыли о почётном титуле Ханьгуан-цзюня. А адепт на улице всё не успокаивался. — Вас хочет видеть второй молодой господин Не! Вэй Усянь сел на постели, с подозрением глядя на дверь. Зачем? Что Не Хуайсану от него надо? Что могло связывать Не Хуайсана и Лань Ванцзи? С чего вдруг этому хитроумному плуту просить встречи со Вторым Нефритом? Приличия и ещё не до конца испорченная репутация безгрешного Лань Ванцзи требовали хоть немного одеться прежде, чем предстать пред гостем, и он, с трудом переставляя одеревеневшие после сна ноги, прошёл к ширме, надел пару слоёв одежд, чтоб хоть немного соответствовать глупым правилам, как можно более прилично закрепил все узлы, собрал волосы, повязал налобную ленту… В общем, пока сумел подготовить себя к далеко не самой официальной встрече в своей жизни, успел устать как после многочасовой тренировки. Будь он самим собой, будь рядом с ним настоящий Лань Ванцзи, настоящий образец безгрешности и идеала, он бы и треть этих усилий не приложил. Но сейчас он сам играл роль Лань Ванцзи, и приходилось мучиться. — Пригласи второго молодого господина Не, — равнодушно велел он адепту, чудом дождавшемуся его ответа за порогом. Тот кивнул и умчался, не нарушая, впрочем, правила о запрете бега. Вэй Усянь в очередной раз подивился тому, как ловко Лани избегали собственных правил, и направился будить сына. Вскоре Не Хуайсан вошёл в его покои и застал хозяина сидящим за низким столиком, мягко перебирающим струны расположенного на нем гуциня, а к его боку с улыбкой жался мальчишка, внимательно наблюдавший за игрой ловких пальцев. — Приветствую Ханьгуан-цзюня и его юного друга, — расплылся в ухмылке Не Хуайсан и, не дожидаясь приглашения, уселся напротив них. — Приветствую второго молодого господина Не, — подал робкий голос мальчик. Лань Ванцзи лишь кивнул, отдавая должное вежливости. — Кто Ваш юный друг, Ханьгуан-цзюнь? — с хитрым прищуром поинтересовался господин Не. — Уж не тот ли мальчик, которого проклятый Старейшина Илина укрывал на своей горе? Уж не последний ли рождённый Вэнь? Лань Ванцзи вскинул голову и яростно сверкнул слишком тёмными для самого себя глазами, тут же прикрыв А-Юаня белоснежным рукавом. Не Хуайсан едва сдержал смешок, глядя на попытки давнего товарища быть тем, кем он никогда не являлся. — Он Лань, молодой господин Не, — процедил Лань Ванцзи сквозь зубы. — Мой сын, Лань Юань. — Разумеется, он такой же Лань, как и Вы, верно, Ханьгуан-цзюнь? — с ухмылкой поинтересовался гость и подмигнул напрягшемуся мальчику. — Что Вы имеете в виду? — с угрозой в голосе спросил Лань Ванцзи. Тренькнули струны гуциня, чувствительные к душевному состоянию хозяина, звякнул в ножнах покоящийся на подставке Бичэнь. Здесь явно не любили тех, кто слишком много знает и задаёт слишком много вопросов. — Лишь то, что тогда, пять лет назад, в бездну канул не совсем Вэй Усянь, — пожал плечами Не Хуайсан и выудил из рукава небольшую коробку. — Впрочем, это совсем неважно, это не мой секрет, да и я думаю, миру вовсе не обязательно знать, с кем именно я сейчас говорю. Я просто считаю, что это должен знать ты, Вэй-сюн. А это, — он кивнул на коробку, которую успел поставить на стол рядом с гуцинем, напрочь игнорируя испуганный вздох, сорвавшийся с губ собеседника, — мой скромный тебе подарок. Самые вкусные сорта чая, обладающие успокаивающим эффектом. Я сам собирал. Это, конечно, не сравнится с вином, но ведь мы оба помним, как Лань-сюн повёл себя после единственной чаши тогда, в юности, верно? Думаю, воздействие на тело будет такое же, даже если в оболочке другая душа... — Что тебе от меня нужно? — настороженно поинтересовался Вэй Усянь, прерывая чужие многословные рассуждения и свободной рукой переставляя гостинец со столика на расположенную за плечом полку. — Чего ты хочешь? — Я не враг тебе, Вэй-сюн, — улыбнулся Хуайсан с значительно меньшей долей ехидства. — Никогда не был. Я хочу предложить тебе сделку: ты поможешь мне, я помогу тебе. Идёт? — Звучит довольно заманчиво. Но что я должен буду сделать и в чём ты можешь мне помочь? Давай не будем делать вид, что я так же наивен, как все вокруг. Я давно знаю тебя, Не-сюн, и знаю все твои уловки, все взмахи веером. Тебе меня не обмануть. — Это весьма досадно, Вэй-сюн, — хихикнул гость и спрятал усмешку за веером. — Меня расстраивает твоё недоверие. Но оно напрасно, тебе нечего опасаться. Да и условия сделки тебе выгодны, как ни погляди. Ты поможешь мне раскрыть предательства одной мелкой крысы — ну, знаешь такого, гуаншанев ублюдок, всюду лапы свои успел протянуть. А я помогу с возвращением хозяина этого тела. Ведь ты хочешь этого, верно? — Допустим, — хмыкнул Вэй Усянь. — Но Гуанъяо верят многие, он мало у кого вызывает подозрения, всех обольстил своими слащавыми речами ласковыми улыбочками. А ты хочешь убедить всех в его злодействе. Как ты это себе представляешь? Ведь он — не я, за одно мгновение испортить его славу не получится. — Найти доказательства — не проблема. Мне лишь нужна твоя безгрешная репутация. Уж твоим словам точно все поверят, — продолжает похихикивать Не Хуайсан. — Ты видел уж вчера мою репутацию, Не-сюн, — горько роняет в тишину Вэй Усянь и внезапно чувствует желание пооткровенничать. — Сколько бы я ни старался, то, что Лань Чжань долгие годы строил своим упорным трудом, рассыпается у меня в руках. Я могу бесконечно им восхищаться, но я не он и никогда не смогу им стать. — Тебе не нужно становиться им, — покачал головой его собеседник. — Тебе нужно быть тем, кто ты есть — гениальным заклинателем, знающим и способным заметить намного больше, чем все остальные. Они некоторое время посидели в тишине, странно уютной и мягкой для общества двух так давно не говоривших людей. Наконец Не Хуайсан поднялся, оправил подолы одежд и направился к двери. — Обычно Гуанъяо приходит, чтобы поиграть да-гэ «Песнь очищения сердца», в четвёртый и двадцать пятый день каждого месяца. Лань Ванцзи уже играл её тебе, ты точно её знаешь. Мой слух не так остёр, как у вас, музыкантов, так часто это дело практикующих, да и мелодию эту я слышал лишь пару раз в исполнении Сичэнь-гэ, но всё же... Мне кажется, что с тем, что играет Гуанъяо, что-то не так, — сказал он напоследок от двери. — Я приду, — кивнул головой Вэй Усянь, успокаивая давнего знакомого. — Помогу тебе разобраться. — Спасибо, Вэй-сюн, — улыбнулся тот. — До встречи. Вэй Усянь ничего больше не ответил, провожая покидающего его покои Не Хуайсана задумчивым взглядом. Перед гостем открылись, а потом схлопнулись за его спиной двери, на мгновение потянуло шалым холодом по полу, и Вэй Усянь вздохнул, опуская рукав. — Папа, о чём вы говорили? — тихонько спросил А-Юань и подлез ему под локоть, положив подбородок на отцово колено. — Что он хотел? — Господин Не хочет, чтобы я помог ему спасти брата от смерти, — улыбнулся Вэй Усянь и потрепал мальчишку по голове. — А в ответ он поможет мне вернуть Лань-гэгэ. — И мы будем жить все вместе, втроём, правда? — просиял А-Юань, давным-давно понявший, что в этом теле сейчас почему-то вовсе не богач-гэгэ, а тот, кого он когда-то звал Сянь-гэгэ. Теперь же он стал просто папой. — Да, А-Юань, мы будем втроём. И дядя Сичэнь будет очень рад! А теперь поспеши на урок, редисочка, а то ко мне опять придёт старейшина Линь и будет делать страшные глаза, — Вэй Усянь поднял брови и выпучил собственные глаза, глядя на сына со всем возможным осуждением, которое был способен изобразить по отношению к тому, кого безмерно любил. Мальчик звонко захохотал, обнял его крепко-крепко напоследок, вскочил и, не переходя на бег, с истинно ланьским изяществом уплыл по делам. И не скажешь по нему, что от Ланя в нём лишь прижизненная любовь Лань Ванцзи и признание очарованного в один миг Лань Сичэня. Выйдя следом за сыном на улицу, в стылый враждебный мир, Вэй Усянь проводил его глазами до первого поворота тропинки, а сам направился на задний склон, туда, где располагался холодный источник. Сейчас в нём не было нужды, для достижения необходимого эффекта достаточно было просто с головой нырнуть в ближайший достаточно крупный сугроб, но Вэй Усянь шёл туда и не за этим. Студёная вода, пропитанная духовной энергией, обладала несколькими чудесными свойствами. Среди них были и способность не замерзать даже в самый лютый мороз и кристальная чистота, похожая на гладкую поверхность самого дорогого зеркала в Поднебесной. А ещё, как не так давно сумел выяснить Вэй Усянь, она служила неким проходом в мир духов, и если напитать воду своей силой, она могла показать того, кого ты хотел бы увидеть. Вэй Усянь опустился на колени на берег, расправил применявшиеся одежды и, опираясь на одну руку, заглянул в водную глубину, кончиками пальцев другой руки касаясь водной глади и сыпя с пальцев крохотные искорки энергии. Из тёмной толщи на него взглянул он сам — с алой лентой в волосах, с шальной полуухмылкой на обветренных губах, одетый в чёрные одежды и сверкающий чужими золотыми глазами. — Лань Чжань… — растворилось горькое и отчаянное в горной тишине, и судорожный вдох потонул в шелесте снега, спадающего с ветвей окружающих деревьев. Не имея сил противостоять притяжению, Вэй Усянь протянул ладонь дальше — отражение ответило тем же — и соприкоснулся с водной гладью. По ней пошли круги, собственное его лицо подёрнулось рябью, но с успокоением воды замерло и оно. — Я верю в тебя, — прошептали подводные камни голосом Вэй Усяня. — Мы одно. — Я сумею тебя вернуть, клянусь, Лань Чжань! — прошептал Вэй Усянь, глядя, как отражение постепенно меняет черты и становится лицом Лань Ванцзи, искажённым скорбью. — Мы одно целое. Спасибо тебе, что хоть иногда источник проявляет ко мне снисхождение и я могу вновь встретиться с тобой…