Фикраль

День двадцать третий. Слово «мнение». — Как известно, всепони имеют про Дитзи Ду определённое мнение. Некоторые пони имеют мнение и о Дерпи Хувс, а иные даже осмеливаются иметь мнение о Маффинс, — сказала Твайлайт, осторожно выглянув из окна и вновь плотно прикрывая штору. — Но это крайне неосторожно с их стороны, как показало моё расследование. Потому что по моему мнению, на самом деле, возможно, эти мнения слишком разные! — Да ну? — Спайк скептически поднял бровь. — И что такого может сделать глупышка Дерпи? И чего ты-то боишься, Твайлок Поньс ты наша? Духового ружья? Дракончик решительно распахнул штору. — Нечего сидеть в те… — Спайк, нет!.. Вылетевший из сумерек маффин метко поразил Спайка в глаз, и он рухнул, как подкошенный. Твайлайт обречённо зажмурилась. Спустя миг на библиотеку упала наковальня, за ней машина пегасов, рояль с привязанными кустами и старая орбитальная платформа «Голан», разобрать которую у Луны всё никак лапки не доходили. Над развалинами три серые пегаски молча хлопнулись лапками и разлетелись в разные стороны. Расходиться во мнении о себе они никому не позволят! День двадцать четвёртый. Слово «организация». — Это была самая могущественная преступная организация в Эквестрии, — лектор указал на схему. — Их влияние было колоссальным, они творили беззаконие и жёстко контролировали все области деятельности в тогдашней Эквестрии. Шантажом и коварством они даже заставили правительство уйти в отставку, и их главарь заняла трон. Все прогрессивные деятели, отваживавшиеся выступить против всевластного произвола Великой Шестёрки, были по надуманным поводам без суда и следствия брошены в Тартар, казнены и напрочь стёрты из реальности, либо же заточены в камень и обречены на вечные муки, невзирая на пол и возраст! Наша прекрасная королева Опалин также за протесты против тирании колдунов и засилья чужаков на исконно поньских землях была заточена на долгие столетия, но к счастью, ей удалось вырваться и спустя многие годы воцариться, принеся в новую Эквестрию мир, равенство и процветание! Никто более не принуждает пони быть кем-то в зависимости от злокозненно сотворяемых диким и неуправляемым колдовством странных рисунков на крупе, мы полностью свободны! А теперь, граждане города Б-324, лекция окончена, вам пора на плановые работы в шахтах по добыче кристаллов. В случае повторного невыполнения плана паёк будет урезан ещё на четверть. Напоминаю, что все рождённые по графику жеребята с отклонениями от нормы должны быть представлены докторам жилых кластеров для планового удаления рога и крыльев, врождённым атавизмам не место в нашем совершенном обществе. Свобода, равенство и братство, во славу великой королевы Опалин! * * * «Я — Лира. Лира Хартстрингс. Единственный антрополог в Эквестрии, а ещё я играю на лире, но это к делу не относится. Меня считали странной, ненормальной, сумасшедшей — и будь моя душевная организация столь же тонкой, как у моих хулителей, я бы давно всё забросила и стала такой, как все. Обыденной пленницей чужого мнения и своего таланта. Но всё изменилось, когда выяснилось, что люди действительно существуют. И вместе с тем… не изменилось ничего. Портал в мир людей скрыт в подземельях Кантерлота, контакты с ними не развиваются, обмен знаниями, опытом, науками — а нам есть чему поучиться у них и научить самим, возможный стык магии и технологий… все мои предложения и доводы были отклонены. Что ж… косность, боязнь нового и застой — это ваш выбор. А я свой сделала уже давно. Помимо прочего, я неплохой маг, хотя не особо это афишировала. Итак, я ухожу в мир людей и приложу все усилия, чтобы затеряться в нём как можно надёжнее. Надеюсь, вы, принцесса Селестия, простите мне похищение специального агента Свити Дропс — ведь она уже не на действительной службе, а бюро «Улыбка» заново сформировано уже под другие принципы, нужность которых я не отрицаю, но Бонни уже не имеет к этому отношения. А чтобы никто не смог меня остановить и попытаться найти, пока это будет возможно, я оставляю вам всем прощальный подарок. То, что увлекало меня, и казалось несусветной дичью для остальных — теперь вы сами сможете оценить это по достоинству. Даже жаль, что я не смогу наблюдать за этим, и как учёный, и как, не буду скрывать, в некоторой степени злорадствующий мститель, хоть это и не очень достойно. Но не волнуйтесь, даже если чары не помогут, через месяц всё вернётся на круги своя, и вы все вновь вернётесь к такой привычной и уютной обычности в своём устойчивом закрытом от потрясений мирке. А пока — расслабьтесь и наслаждайтесь столь ненужной вам новизной. Засим позволю себе откланяться и остаться более не вашей — Лирой Хартстрингс». — Вот зараза! — Твайлайт отшвырнула письмо и попыталась было вскочить, но споткнулась и едва не впечаталась носом в стол. — Ну вот, опять! — воскликнула плачущим голосом. — Да когда же это кончится? — Через месяц, — невозмутимо сказала Луна. — Надо отдать ей должное, она действительно хороший маг — составить такое заклинание и накрыть им чуть ли не всю Эквестрию… она вполне качественно, хм… стреножила любую погоню. Даже если удастся доковылять на этих штуках до портала, по ту сторону они превращаются в копыта на человеческих конечностях, что сводит на нет все попытки. — Ещё бы, — Селестия подняла ногу, медленно сжала и разжала пальцы. — А ведь она права, если к этим штукам привыкнуть… Мне стоило обратить на её прошения больше внимания. Ах, как жаль, что она не захотела подождать, пока мы не разгребём всю эту суматоху с коронацией Твайлайт… — Она и так ждала слишком долго, — вздохнула Луна. — Ну да, вы её ещё пожалейте, — пробурчала Твайлайт, с отвращением рассматривая ладонь с шевелящимися пальцами на своей ноге. Пальцы скрутились в кукиш. — Ну неужели ничего нельзя сделать с этим?! Я хочу назад мои красивые гладенькие лапки! — Ну-у… — Луна склонила голову набок и с наслаждением почесала пальцами шею. — Если уж сама Элемент Магии, слопавшая на теормаге стадо алмазных собак и законьчившая ШОД с кучей дипломов, ничего не смогла сделать… — Издеваешься? — уныло спросила Твайлайт. Из коридора донёсся стук и ругань — опять кто-то упал. — Самую малость, — невозмутимо подтвердила Луна. Твайлайт надулась. — Значит, ждём и пытаемся расслабиться и насладиться, как советовала наша беглянка, — хмыкнула Селестия. — Что ж, идёмте-ка обедать, быть может, повара хоть на этот раз смогли освоиться с… эм, ручным трудом и состряпать что-то съедобное. Четверорукие пони с трудом поднялись и поковыляли к дверям, шлёпая ладонями по каменным плитам. * * * Великий ахренолог Гоззо охотился за главным в своей жизни сокровищем. Он пустил в ход все свои навыки, он преодолел высокую дворцовую ограду и обошёл многочисленную стражу, он преодолел какие-то заваленные ящиками подсобные помещения, где, как ему удалось выяснить ценой немалых жертв, был менее охраняемый проход в жилое крыло дворца, но и там ему пришлось полазить по стропилам и таиться в тёмных щелях от патрулей, персонала, и шашней всех вышеозначенных, как… обычному вору. Гоззо горько скривился под маской. До чего доводят ошибки молодости… как там говорил тот сладкоголосый верблюд? Один раз — не считается? Как же он ошибался. И вот теперь, как ни успокаивай себя, ты самый обычный вор, хоть и пытаешься выкрасть лишь часть своего прошлого, не отпускающего тебя и поныне, грозя разрушить нынешнее. Гоззо утёр пот со лба, на миг оторвав лапу от балки, на которой висел. Он уже слишком стар для всего этого навоза. Патруль, грозно блестя гребнями шлемов и широкими наконечниками коротких тяжёлых копий, страшных в ближнем бою тесных коридоров, ибо ими можно не только колоть, но и рубить и резать, прошёл дальше. Грифон мягко спрыгнул вниз и метнулся за поворот. Коридор, зал, несколько стражников, занятых лёгким перекусом в ожидании смены на часах… Гоззо обошёл их, прячась за ящиками и в тенях под стеной за пределами световых кругов от ламп. И вот — дверь. Дверь, что ведёт в нужный коридор, и подле неё — ещё пара невозмутимых стражей. Гоззо, скрываясь за колонной, порылся в забитой снаряжением сумке, извлёк «погремушку» и катнул её по полу в сторону уводящей куда-то вниз лестнице в арке по правое крыло. Шарик прокатился к ступеням, и с неожиданно громким хихиканьем зацокал по ступенькам. Звук подхватило и умножило гулкое эхо, и даже самому грифону стало не по себе от зловещего потустороннего смеха, вползающего в зал. Один из гвардейцев, перехватив копьё, скользнул к лестнице, засветил рог и спустился вниз. Второй прикрывал его сверху, к нему-то Гоззо и подобрался сзади. Снизу донёсся тихий хлопок — «погремушка», как ей и полагалось, самоликвидировалась, выпустив невидимое облако сонной отравы. Судя по дребезгу падающих доспехов — успешно. Гоззо аккуратно снял одной лапой шлем со второго стражника, а второй приложил его «колбасой». Длинный мешочек с песком выручал его не раз, не подвёл и сейчас. Гвардеец свалился, выронив копьё. Гоззо не поленился стащить его на несколько ступенек вниз, убирая из виду, и занялся дверью. Замки оказались хитрые, провозиться пришлось довольно долго, но всё-так Гоззо управился до смены караула и скользнул внутрь, аккуратно притворив дверь. В сумеречной комнате на стене висела картина. Та самая трижды проклятая картина, которую нарисовал один из тез двух идиотов-студиозусов, застукавших своего прославленного профессора за… Гоззо ощутил, как у него вновь, невзирая на всю утёкшую с той поры воду, начинает пылать всё можное и неможное. Он хотел забрать картину, выкупить и заодно хорошенько надрать мерзавцу уши, но не успел. Картину приобрёл кто-то другой, и Гоззо долго не мог выяснить, кто именно. Благо опознать в фигуристой красотке, извивающейся на шесте, знаменитого профессора, не зная предыстории, было бы нелегко — по счастью, юный мазилка добросовестно изобразил и наряд восточной танцовщицы, скрывающий лицо и некоторые… подробности. Но всё же… Когда Гоззо выяснил, кому досталась картина, ныне спокойно висевшая в одной из гостиных Кантерлота, его чуть коньдрашка не хватила. Способна ли принцесса Луна с её весьма загадочной магией выяснить историю доставшейся ей картины — Гоззо не знал наверняка. Но взгляды принцессы при её визитах в университет и прочих встречах теперь казались ему какими-то… странными. Будто она что-то знала! Несчастный археолог весь извёлся, и наконец, через несколько месяцев решился. И вот долгий и опасный путь сквозь все препоны пройден, осталось лапу протянуть, и… Гоззо быстро скользнул вперёд, обогнув причудливый массивный стол посреди комнаты, протянул дрожащие лапы к картине… Раздавшийся скрип заставил его замереть и облиться холодным потом. Медленно повернув голову, археолог увидел, как стол встаёт, раздвигает членистые ноги, поднимает огромные клешни… Гигантский синий краб с серебристой луной на карапаксе холодно уставился на него светящимися глазами. Клешни коротко лязгнули. Гоззо чуть не опозорился. Не решаясь пошевельнуться, он повёл глазами в поисках… да хоть чего-то. Мебель не задержит чудовище ни на миг, весь его жалкий арсенал даже не оцарапает мощную хитиновую броню, дверь недосягаема, окно… заперто и снабжено хоть и изящной, но прочной решёткой. Гоззо сглотнул, со всей полнотой ощутив себя «Ужином туриста» из старого анекдота. — Кх-хто… — вдруг прошипело чудовище, всего лишь переставив и выпрямив ноги. Этого хватило, чтобы оно нависло над отшатнувшимся профессором. Сперва тому показалось, что он ослышался. Но огромный краб повторил уже отчётливее: — Кхто? — Я… — Гоззо вжался в стену и понял, что терять уже нечего. — Я Гоззо, археолог, и я прошу… прошу встречи с принцессой Луной. По поводу… вот этой картины. Я хотел… хотел её купить! Но так, чтобы… вот, я деньги принёс… — А-а-а… — крабище отступило, пригасив взор и сомкнув иззубренные лезвия страшных клешней. — Она ждала тхебя. С-сказала, можеш-шь забрать, она уже навес-селилась… ес-сли тебе такх спокойнее. А теперь ей ес-сть над чем позабавитьс-ся. С-снова… Чудище вернулось на прежнее место, сложило ноги и замерло. — Мой «великий» поход… — пробормотал Гоззо. — Да уж, есть над чем посмеяться… Старый курень! Археолог покачал головой, не зная толком, рыдать или смеяться. — Вот это организация… — он всё-таки выложил на столик припасённые битсы, как и планировал, вынул картину из рамы, свернул холст в трубку и спрятал в тубус за спиной. Поглядывая с опаской на недвижного лунного стража, подобрался к окну, отпер его и распахнул. Обернувшись, на всякий случай, как мог, изящно поклонился, принимая правила игры. — Я счастлив, что смог вновь доставить вам удовольствие, принцесса, теперь же позволю себе со всем уважением откланяться. Пикируя в свежем ночном воздухе, обдавшем прохладой «застоявшиеся» без дела крылья, к подножию башни, Гоззо задавался вопросом — почудился ли ему серебристо-призрачный смех на грани восприятия? Ответа на этот вопрос он так и не нашёл.