Лед и Пламя

В отличие от дяди, Жанетт выглядела куда приветливее даже с ярко-алыми глазами цвета крови, по крайней мере, ее бледное личико всегда цвело улыбкой, а аура был мягкой и теплой. — Заходи, красавчик, — поманила она дракона. Дельсур даже не удивился, заметив похожую, как две капли воды, телегу, разве что без клетки. Эльфы или не знали о том, как заботиться о коронованных особах, или намеренно показывали место Дельсура, напоминая, что он теперь всего лишь игрушка их лорда. Поджав губы, Дельсур молчаливо последовал в свою новую перевозную тюрьму, бегло осматривая ее, и тут же уселся в углу, подбирая под себя ноги. Пусть сейчас он выглядел как зверь, зажатый в ловушку, пусть окружающие были заметно сильнее него, он не собирался сдаваться просто так, терпеливо дожидаясь подходящего момента. Жанетт с любопытством следила за ним, кажется, боясь, что этот момент настал сразу после отъезда дяди, однако юноша не выказывал признаков агрессии и был послушен. Улыбка зацвела на прелестном личике. — Хорошо. Стоило ей небрежно махнуть ладонью, маленькая процессия развернулась обратно к белоснежному замку, виднеющемуся вдали на самом высоком горном уступе. Кони хрустели снегом. Изредка фыркали. Птицы заливались уже вовсю, радуясь новому дню и пережитому старому. Стояла благодать. До того, как Жанетт не открыла рот. — Дядя рассказывал, что ты дрался как волк! — восхищенно воскликнула она, подъезжая ближе к телеге и поглаживая свою кобылку по шее. Девушка вроде как высоких кровей даже не скрывала интереса. — Никогда не видела живого дракона вот так близко… А какого ты размера при обращении? А цвета? Святые Небеса, я так много хочу знать! Побеседуем? Ее щебетание так и сбивало с толку, а милый вид настраивал на комфортную беседу, однако все это сейчас лишь отскочило от стен, которыми оградил себя пленник. — Сравнивать дракона с волком, — помедлив, негромко произнес Дельсур и недовольно скривил красивое лицо, отворачиваясь от девушки. — Что за глупости… Дельсур не желал отвечать на вопросы, как и общаться с представительницей расы их поработителей. Та, впрочем, не останавливалась в своем интересе. Продолжала что-то говорить, спрашивать, будто сама с собой беседовала больше, а не с ним. Дельсур предпочитал игнорировать девушку, даже не вслушивался в бесконечный поток слов, уставившись в доски под собой, медленно размышляя о трагичности своего положения и стараясь не ощущать иголочек боли, впивающихся в кончики пальцев и лицо, пока они двигались все выше. С каждым пройденным метром становилось все холоднее, и очень быстро юноша начал стучать зубами от сурового мороза, обхватывая себя руками и ощущая зверское желание заснуть, то и дело проваливаясь куда-то сознанием, но даже голоса не подав. Авось умрет. Так даже лучше. Однако то и дело вклинивающийся в мозг высокий голосок мешал упокоиться с миром. — Миледи, лорд этого не оценит, — тем временем пытался успокоить пыл разговорившейся эльфийки один из сопровождающих, но Жанетт лишь отмахнулась. — Если он не узнает, то все будет хорошо. — Конечно, миледи. — поспешно отвернул лицо от сияющей девушки нервно вспотевший, но понятливый слуга. — Эй, красавчик, а тебе не холодно? — вдруг опомнилась эльфийка. Только сейчас заметив чужую бледность на темной коже и дрожь, она взяла с седла свои дорогие норковые меха, кинула их, не задумываясь, в телегу, подмигнув. — Вряд ли вы переносите холода также хорошо, как мы. Трясущийся Дельсур был настолько упрям и горделив, что даже не прикоснулся поначалу к этой подачке. Лишь у самого замка сдался, все же закутался, грея заледеневшие непослушные конечности, мысленно благодаря Жанетт, но тут же игнорируя ее довольное хмыканье, делая маленькую скидку этой молодой с виду, но наверняка куда более старшей девушке. Если бы не она, другие, скорее, и не опомнились, что чужеземному пленнику холодно. Стало гораздо лучше. Только все еще ужасно хотелось спать. Тонкий слух уловил еле прозвучавший свист крыльев, и Дельсур открыл глаза, было вновь закрывшиеся под тяжестью инея на ресницах, чуть щурясь от налетевшего ветра, но сразу заметил новое пятно в размытой картинке перед глазами — красивого сокола, прилетевшего и севшего на плечо Жанетт. Она, сняв с лапки капсулу, стала читать послание. В этот момент и показался замок. Высокий, из белого камня (мрамора?), с голубыми лазуритами и высокими окнами, совершенство одновременно красоты и защиты, окруженный снежными садами из заиндевевших деревьев и, как ни странно, самых настоящих хрустальных цветов, рассыпавшихся разноцветным безобразием по всему пологу перед замком, опасно нависшим прямо над пропастью всей долины, что великан, стоящий на ее защите. Красоты чужого королевства было сложно не заметить. Как бы принца не злили его положение и непривычное окружение, наблюдение за природой помогало немного расслабиться и взять себя в руки. Но привыкнуть к холоду было тяжело. Дельсур ощущал себя не иначе как куском льда. Казалось, двинется — тут же треснет. Внутри замка было также красиво и богато, а главное, куда теплее, чем снаружи, однако Дельсур уже не понимал, насколько: слишком продрог, ему было холодно и внутри, и снаружи, что тело не слушалось, а пальцы вцепились в мех, не разгибаясь. Море ахающих слуг с парой охранников волной стянуло парня с телеги, не успей он ничего понять замедленным холодом рассудком, и смыло в купальню, где с него беззастенчиво стянули (скорее даже, сорвали) одежду и как следует отмыли, не слушая еле живое шипение и возмущение принца, вызванное этими, с его слов, издевательствами. Он шептал не трогать его. Как немного ожил — брыкался. Но в итоге все равно смирился, позволяя отмыть себя до скрипа, закутать в махровое полотенце и усадить на теплую мраморную скамью в другой комнате для обработки ран. Жанетт с собранными в пучок волосами и корзинкой трав быстро осмотрела его, еле касаясь темной кожи подушечками тонких пальцев, и окутала ароматом незнакомых растений. Дала выпить что-то горькое на запах и вкус единственного глотка и расстроилась, когда миска тут же была отставлена прочь. Дельсур боялся дурмана. Но рассудок его остался полностью трезв, становясь лишь крепче после согревания в теплой воде и растирания кожи. Раны также больше не беспокоили. Его состояние сейчас было лучше, чем многие месяцы до того, во время войны. А одежда, которую ему дали — слишком хороша для простого пленника, сделана качественно, с явным оттенком манер аристократии, более того, подходила идеально по фигуре до странности. Дельсур был так ошеломлен, что почти не заметил, как мелькали цепи в ткани, удивительным образом позволяя надеть это все и остаться скованным. Чудеса. Или он точно сошел с ума от переохлаждения. Слуги также были воспитаны свыше всяких манер, очень аккуратно обращаясь с пленником, словно с гостем, и даже кланяясь при уходе. Казалось, они скорее… побаиваются его. Лишь охранники позволяли себе приказывать пошевеливаться и толкать его вперед, чтобы шел быстрей. Юношу даже покормили! И не черте чем и как, а вкусной и питательной едой, не слишком тяжелой после длительных сух пайков фронта и месива, которым кормили Дельсура наемники, да за общим столом, как цивилизованное существо. Дельсур даже нашел в себе благодарность за это, произнеся ее вслух, несмотря на то, что в голове сидело желание лишь зло плеваться ядом и убивать всех вокруг. Однако он не мог: цепи напоминали о себе, негромко звеня при движениях рук. И был хорошим мальчиком, съедая свою порцию подчистую, заливаясь терпким пряным чаем, после чего его, осоловевшего от сытости и усталости, отвели в комнату, где, удивляя вновь, сняли наручники и ошейник, поспешно ретируясь прочь. Но радоваться было рано, ибо переливающиеся печати и кристаллы вокруг все еще не позволяли пользоваться магическими силами. Эдакая золотая клетка вышла, лучше, чем тюрьма, но бесило не меньше. Оказавшись, наконец, наедине с собой, Дельсур скинул с себя леность, поспешно потер лицо, перебарывая сон, и сразу же стал искать способы выбраться. Дверь была заперта. И наверняка охраняема. Юноша осмотрел окно. Оно, конечно же, было запечатано во избежание всех вытекающих проблем. Попробовал перекинуться в ящера, да только ничего не вышло, как бы Дельсур не старался, даже чешуйки лишней на коже не появилось. Вспыхнувший в сердце гнев заставил юношу наверстать кругов, наверное, пятьдесят по комнате в попытках успокоиться. После этого, немного остыв, Дельсур решил испробовать хотя бы простенькую магию, пытаясь — надеясь, — передвинуть подушку с одной стороны кровати на другую, но и эта затея провалилась. Разъяренный, запертый, несчастный в своем горе, принц пробежал еще чуть ли не пятьдесят кругов по комнате, круша все на своем пути, будь то столик, ваза или гобелен, все, кроме стен, окон и дверей, запечатанных чужой магией, пытаясь не то чтобы выбраться, скорее сбросить пар, и лишь после этого устало сполз на пол по ближайшей стене, понимая и смиряясь, что выхода нет. На шум, как ни странно, никто не явился. Сидя среди сотворенного собой же хаоса, юноша, пялясь на причудливое пятно от вина на ковре, еще какое-то время тупо крутил в голове мысль о том, как же было бы здорово обернуться драконом и разрушить замок до последнего камня, но внезапно задремал, вымотанный долгой поездкой и убаюканный приятной тяжестью после вкусной еды. Долгожданное забвение было так прекрасно… Однако, не прошло, кажется, и часа, как инстинкты начали кричать об опасности, и Дельсур, в миг очнувшись, вскочил с колотящимся сердцем, плавно переходя в боевую стойку. Уже через секунду в дверь деликатно постучали, и она медленно открылась, являя перед посетителем вид разгромленной спальни и взъерошенного дракона, усердно делающего вид, что его абсолютно не смущает происходящее.