Утренняя звезда

13 ноября 1998 года. Гермиона сидела в комнате, погруженная в свои мысли. Сегодня днем она узнала о том, что беременна. И от этой новости, кажется, под ее ногами разверзлась земля. Теперь девушка осознала наверняка — она потеряла все, что у нее было. Потеряла возможность добиться хоть чего-то, стать нужной. Она ощущала себя еще более уничтоженной, чем в сентябре. Теперь последствия того ужасного вечера будут с ней на всю жизнь. И не преследуя ее болезненными воспоминаниями и паническими атаками от прикосновений противоположного пола, а вполне осязаемым, живым ребенком. Надо научиться с этим жить. Но как? Ей всего девятнадцать. Она еще не окончила школу, не успела пожить для себя и построить карьеру. И, в конце концов, девушка понятия не имеет, что такое растить человека. У нее было ощущение, что она спит, а это просто дурной сон. И вот она проснется, а жизнь снова станет такой, как раньше. Но нет. Это не сон. Это кошмар наяву. Об аборте и речи быть не может. Это не в ее характере. Убивать собственное дитя — это невероятная, бесчеловечная жестокость. А Грейнджер не такая. Тем более, она не бежит от трудностей, а решает их. А аборт — это и есть побег. Она подсчитала в уме, когда примерно должен родиться ребенок, и осознала, что предполагаемая дата выпадает как раз на летние экзамены. И это означало катастрофу. Экзамены девушка пропустить не может. Она настолько была переполнена возмущением от этого осознания, что готова была сдавать ЖАБА прямо в родильной палате во время самого процесса родов. Причем даже в таких обстоятельствах Гермиона получила бы высший балл. И что делать с животом? Гермиона встала у зеркала и приподняла белую рубашку до груди. Она смотрела на свой живот, но он все еще был плоским. Она провела по нему ладонью и попыталась представить, что внутри нее сейчас развивается маленькая жизнь. Но никаких необычных ощущений или неожиданного осознания не произошло. Она не могла представить себя беременной. Казалось, будто это происходит не с ней, а она просто стала наблюдателем чьей-то истории со стороны. Но факт есть факт — через семь месяцев Гермиона станет мамой. Нужно готовиться к этому: научиться скрывать живот, который после каникул начнет расти с неимоверной скоростью; решить вопрос с экзаменами. Гермиона направилась к профессору Макгонагалл. Несмотря на то, что она теперь директор, она продолжает преподавать, поэтому все до сих пор обращаются к ней в такой форме. Да и так было привычней. Решение рассказать все профессору далось тяжело, но Гермиона понимала, что без помощи она не справится. Ей нужна поддержка со стороны. Грейнджер пару раз постучала, и дверь кабинета распахнулась. Несмотря на то, что был уже поздний вечер, Макгонагалл сидела за своим рабочим столом и активно водила длинным черным пером по пергаменту. Как только Гермиона встала на пороге кабинета, профессор медленно подняла на нее свой заинтересованный взгляд, устремленный через овальные линзы очков. — Я бы хотела с вами поговорить. Гермиона мялась, стоя в проходе, и незаметно перебирала между пальцами края рукавов мантии, не зная, куда себя деть. Профессор, видя состояние своей лучшей студентки, обеспокоилась. — Конечно, мисс Грейнджер, присаживайтесь. Что-то серьезное? Макгонагалл жестом указала на стул напротив своего стола, обитый потертой старой тканью, и сняла очки. Девушка послушно села и опустила голову вниз. — Мне тяжело это говорить. Но мне нужна ваша помощь. Я… — Гермиона нервничала. Слова застряли в горле. — Я… Она чувствовала стыд, пожирающий ее изнутри. — Не стоит переживать, вы же знаете, что можете мне доверять. Успокойтесь. Все, что вы скажете, не выйдет за пределы этого кабинета. Гермиона дала себе несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. — Я беременна, — выпалила она несколько быстрее, чем следовало, специально, чтобы не успеть подумать о значении слов. Но профессор не выглядела удивленной. Она даже бровью не повела. — Раз вы решили рассказать об этом мне, значит, вы оставляете ребенка? Этот вопрос поверг в шок. — Вы знали? Мадам Помфри рассказала, верно? Гермиону злил этот факт, но, с другой стороны, она понимала, что, скорее всего, мадам Помфри была обязана это сделать. Беременность в школе — это веский повод доложить директору. — Все верно, она следовала инструкции, — голос Макгонагалл был слегка виноватым. — Беременность в стенах Хогвартса — не редкое явление. Но за девушками, оказавшимися в таком положении, нужен медицинский контроль. Поэтому есть определенный регламент поведения в зависимости от ситуации. — Да, я понимаю, — Гермионе стало еще более неловко. — Я хочу оставить… его. Но мне хочется, чтобы это оставалось в секрете. И по подсчетам момент родов совпадает со временем экзаменов. Я не знаю, как мне быть. — Вы лучшая ученица, думаю, преподаватели не будут против подвинуть экзамены на нужное время в индивидуальном порядке. Директриса мягко улыбнулась. А у Гермионы будто с сердца упал непосильный груз, мешающий его работе. — Это было бы замечательно. Надеюсь, я не доставлю много хлопот, — щеки девушки запылали алым румянцем. Она была рада, но и чувство неловкости ее не покидало. — Не стоит переживать. Я попрошу мадам Помфри составить вам расписание посещений лазарета. Сейчас вам необходимо тщательно следить за своим здоровьем, — любезно протянула Макгонагалл. — Мисс Грейнджер, если вы хотите оставить все в секрете, вам нужно будет постоянно применять маскирующие заклинания, чтобы скрывать явные признаки беременности. Гермиона невольно уронила взгляд вниз, чтобы посмотреть на свой живот. С этой проблемой она точно справится. — Я знаю несколько маскирующих чар, так что все получится. Спасибо большое за помощь! Как только разговор подошел к концу, Гермиона вышла из кабинета. Ее безумно радовало, что Макгонагалл не спросила про отца ребенка. Она бы точно не выдержала и расплакалась прямо перед ней. Этот секрет Гермиона однозначно никому никогда не расскажет. Ей достаточно того, что знает Джинни. А большего ей не надо. Она шла по темному коридору и размышляла обо всем. Интересно, кто у меня будет? А как он будет выглядеть? Гермиона задумалась. Если у нее будет мальчик, то он, наверное, будет любить летать на метле. И наверняка захочет играть в квиддич. А если девочка, то, скорее всего, она будет обожать книги, как Гермиона. Хотя мальчик тоже может любить литературу. Малфой ведь на втором месте по успеваемости. И вот мысли ударили ее туда, куда больнее всего. Этот ребенок не только ее, но и его тоже. И он точно будет на него похож. И это, наверно, даже неплохо. Лишь бы характер был ее, а не его. Хотя и характер у Малфоя не такой уж плохой оказывается. На последнем курсе он ведет себя абсолютно нормально, как здоровый человек, а не высокомерный павлин. Главное — воспитание. А как он будет выглядеть? Унаследует ли ее темные кудряшки или будет такой же платиновый блондин, как отец. А какие будут глаза, черты лица? И тут Гермиона поняла, что, кажется, она только что осознала свою беременность. Как только она представила, что берет на руки крошечного пухлого малыша, который является ее частицей, ее продолжением, внутри разлилось что-то теплое и приятное. Материнский инстинкт начал просыпаться. Гермионе даже показалась эта ситуация забавной. Если бы чистокровный волшебник из самой знаменитой семьи магической Великобритании, Пожиратель смерти и просто парень, который всю жизнь оскорблял ее грязнокровкой и яро ненавидел из-за происхождения, узнал бы о том, что у них будет общий ребенок, его бы хватил удар. Но это и была одна из причин, почему ему нельзя знать. Он точно сделает все, чтобы этого ребенка не было. Малфои не позволят замарать свою чистую кровь какой-то маглорожденной. Грейнджер поднялась на нужный этаж. Идти приходилось долго, так как кабинет директора и башня старост находились на разных сторонах школы. Вдали мрачного коридора девушка увидела темное пятно на полу. Она прищурилась. Но было непонятно, что это может быть. Слишком далеко. По телу пробежали мурашки. И чем ближе девушка подходила к этой черной точке, тем лучше вырисовывались очертания. Кажется, это было чье-то тело. Девушка, не раздумывая, побежала в его сторону. Любой другой человек бы испугался, но не она. По ее венам текла львиная кровь ее факультета. На полу лежал молодой парень. Он был в одной белой рубашке, которая была расстегнута на верхние пуговицы, оголяя половину груди. Она его узнала. Это был шестикурсник со Слизерина. Парень лежал на спине, а его голова была повернута в сторону. Закралась отвратительная мысль, что этот молодой парень может быть мертв. Она села на корточки, чтобы внимательно его осмотреть. Его грудь сбивчиво вздымалась, говоря о том, что он дышит. Грейнджер громко выдохнула, испытав облегчение. Самое страшное, что она представила, было перечеркнуто. Гермиона решила перевернуть его на бок, так как она не знала, что с ним. А если вдруг его начнет тошнить, он может задохнуться. Как только она начала поднимать голову слизеринца, чтобы положить на его же руку, то наконец смогла рассмотреть его лицо. Из-под еле приоткрытых век виднелась белая радужка. Увидев это, Гермиона резко отскочила назад. Ее грудь будто сковало обручем, не дающим сделать глубокий вдох. Она сидела, опершись ладонями. Эти глаза. Она уже их видела. Малфой. Он смотрел на нее такими же пустыми глазами. В памяти всплыл разговор Гойла и Дафны. Они нашли его без сознания на полу в коридоре. Она помнила, в каком болезненном состоянии Малфой был в палате. Грейнджер не знала, как поступить. Бросить его она не может. Но и оставаться с ним страшно. Девушка боялась, что он очнется и обезумит так же, как и Малфой. Осознав это, Гермиону охватил липкий темный ужас, который окутывал ее с головой. Она трясущимися руками достала палочку и отправила патронус профессору Макгонагалл, а затем прижалась к противоположной стене, готовая защищаться, если что-то пойдет не так. Грейнджер смотрела на тело парня, не моргая. Будто если она хоть на секунду отвлечется, то все повторится снова. Послышался шум. До нее доносились звуки чьих-то перебивающих друг друга голосов. Несколько профессоров вместе с мадам Помфри явились незамедлительно. Их лица были напуганы. Как только они увидели, в чем причина их визита сюда, то сразу же суетливо закружили возле парня. — Да что же это такое, второй случай за этот учебный год, — пролепетала целительница, склонившись над телом слизеринца, чтобы его осмотреть. Гермиона стояла у стены, наблюдая за происходящим. Но ее присутствие будто никто не замечал. — Минерва, это же Генри Шафик, — воскликнул профессор ЗоТИ. Гермиона знала эту фамилию. — Неужели начались нападения на чистокровных, — она покачала головой. Директриса выглядела озадаченно. Гермиона нервно переминалась с ноги на ногу, смотря на все с широко раскрытыми глазами. Она случайно цокнула каблуком туфель, издав чуть более громкий звук, чем ожидалось, и несколько голов наконец обратили на нее внимание. — Мисс Грейнджер, отправляйтесь в башню, — протянула Макгонагалл. — Вам тут незачем находиться. *** 14 ноября 1998 года. Вечер следующего дня. Гермиона и Майкл Корнер, который являлся старостой школы, проводили патрулирование. Каждая суббота была их днем еще с начала учебного года. Во время патрулирования они общались только на темы старостата, не затрагивая личную жизнь друг друга. Да и интереса общаться с ним у Гермионы не было. Он ведь бывший молодой человек Джинни, а она ее лучшая подруга. Поэтому каждый патруль они просто ходили рядом друг с другом. По субботам всегда было больше всего нарушителей, так как многие студенты любили в этот день отдохнуть. Только у всех этот отдых имел разный вид. Гермиона после того случая больше никогда не ходила одна. Если Майкл по какой-то причине не мог, то и она, наплевав на обостренное чувство ответственности, отказывалась. Ее накрывал панический страх каждый раз, когда она представляла темные коридоры. Особенно если приходилось вспомнить о слизеринских подземельях. И вот сейчас они как раз спускались по лестнице. Снова этот затхлый воздух и отвратительный холод, пробирающий до костей. Только они готовы были выйти в коридор подземелья, как Гермиона услышала знакомый женский голос. — Гойл! Стоять на месте! Девушка старалась говорить тихо, но они были слишком близко, поэтому было прекрасно слышно каждое слово. Гермиона взглянула на Корнера. Его лицо было наполнено решимостью поймать ту, кого они услышали. И ему нельзя позволить это сделать. Грегори Гойл слишком часто стал отмечаться в последнее время. Его неожиданные успехи в зельеварении, а самое главное — интерес к этому предмету, вызывали много вопросов. И еще его связь с болезнью, казалось бы, его лучшего друга. Гермиона до сих пор не поняла, что тогда случилось с Малфоем, но она точно знала: Грегори приложил к этому руку. Грейнджер понимала, что если они с Майклом выйдут в коридор, то она упустит что-то очень важное, ценную деталь, способную связать все одной нитью. Она, не раздумывая, остановила Корнера одной рукой. — Что ты… Гермиона резко прижала к его рту ладонь. Он вначале от неожиданности задергался, схватив ее руку, но затем успокоился. — Помолчи, дай послушать, что там происходит. Это может быть важно. Он, видимо, понимая, с кем имеет дело, послушно отпустил ладонь Гермионы и больше не сказал ни слова. — Чего тебе, Дафна? Иди в комнату! — это был голос Гойла. Дафна? Опять она. — Куда ты идешь? — голос Гринграсс был злым. — Опусти палочку. Что, палочку? Она наставила на него палочку? Зачем? Гермиона могла только слышать. — Отвечай на вопрос, куда ты собрался посреди ночи? Иначе ты меня знаешь, мне ничего не стоит превратить тебя в щетку для чистки котлов. — Гринграсс, ты с ума сошла? Я просто гуляю. — Гуляешь с набитыми карманами? Что в них? Тон, который использовала Дафна, напугал даже Грейнджер. — В них конфеты. — Акцио содержимое карманов Гойла! — произнесла Гринграсс уверенно и четко. Послышался громкий недовольный вздох Грегори. Гермиона отметила интересное применение этого заклинания. — Что это? Говори. — Не твое дело, отдай сюда. — Это ты дал Шафику? Из-за этого он сейчас в больничном крыле? — Нет, я ничего ему не давал, — голос Гойла был растерянным и неуверенным. Было слышно какое-то шуршание. — Моя сестра видела, как ты давал ему какую-то колбу, а взамен он всучил тебе несколько сиклей. И после этого он оказался в койке. Хочешь сказать, это не ты? Ну хорошо, тогда я все расскажу директрисе. Посмотрим, что будет. — Ты не посмеешь! — прокричал Гойл, а затем послышались звуки от нескольких тяжелых мужских шагов по каменному полу. — Стой на месте или ощутишь вкус моих боевых заклинаний! Шаги прекратились. Гермиона была удивлена от того, на что способна эта хрупкая слизеринка. С таким характером ей стоило бы учиться на Гриффиндоре, а не на змеином факультете. — Отлично. Я тебя не выдам, если ты прямо сейчас не расскажешь о том, что это такое и зачем ты это продаешь. — Блять, Дафна! Вот надо было тебе в это сунуться! — он был раздражен. — Это маггловский наркотик. Я его продаю. — И какой эффект от этого наркотика? — Просто расслабляет, помогает забыться, получить кайф. Ничего такого. — Расслабляет? Именно этим сейчас занимается Генри Шафик? Он лежит и расслабляется? Она перешла на яростный крик. — Я не хотел, чтобы так вышло. Такого эффекта не должно было быть. Я не знаю, в чем дело. Гойл проскулил. — А как же Малфой? Я уверена, что он тоже принимал твои наркотики. Он также провалялся в лазарете целую неделю. Почему ты не остановился на нем и продолжил продавать? — Потому что я дал ему не только наркотики! — Что? — Дафна остановилась на секунду. — Что ты ему дал? Говори! — Нет! Отъебись от меня! — он был зол. — Сколько тут в мешках? На сотню галеонов потянет? — она помедлила. — Они тяжелые. А что, если я все уничтожу? Тебе же как раз нужны деньги, папочка-то твой в Азкабане, тебя некому содержать. Ее голос был язвительным. — Не смей. Это все, что у меня есть! — Тогда говори, что ты подмешал ему? — Зелье похоти! Блять! — его голос был похож на рык. — Зачем? — Я хотел его наказать. Посмотреть, что он будет делать. Но когда я подлил в его стакан наркотик с зельем, я не думал, что он ляжет в больничное крыло. Подмешал? Он не сам их принял? — Зачем ты хотел его подставить? Для чего тебе это? Вы дружили с первого курса. Возникла небольшая пауза, но затем Гойл ответил. — Это я с ним дружил, а не он со мной. Он всегда меня использовал в своих грязных делах, чтобы выслужиться перед Темным Лордом. А в итоге его отец посадил моего в Азкабан, а сам вышел на свободу. И Драко вытащил. Он ведь тоже Пожиратель. Его тоже должны были посадить. Меня просто злит, что у него все хорошо, когда у других все отвратительно плохо! Он этого не заслуживает! — Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Ты не Малфою жизнь испортил, а… — Дафна резко остановилась. — А кому? Гермиона вспомнила шокированный и напуганный взгляд Дафны, который она уловила, возвращаясь из туалета на уроке ЗоТИ. Грейнджер тогда еще в первый раз вырвало. Так смотрела на нее только Гринграсс, которая до этого за все годы не обращала на нее никакого внимания. Неужели… Неужели она знает про беременность? Про то, что Малфой сделал со мной? Откуда? — Это неважно. Чем ты думал, когда толкал маггловскую дрянь чистокровным? Мы же даже не знаем, как она на нас может подействовать. Уверена, что именно в этом дело. Все, Грейнджер узнала достаточно. Пора это остановить. Она вышла из своего укрытия. Наконец ей удалось увидеть картину целиком. Два слизеринца стояли друг напротив друга. Дафна держала в руках большие два мешка, которые, судя по очертаниям, содержали какие-то колбы. Как только они увидели старост, то их лица исказились в немом испуге. Дафна резким движением спрятала за спиной мешки. Гермиона и Майкл переглянулись, будто силой мысли решая между собой, стоит ли им выдавать то, что они подслушали их разговор. — Что тут происходит? — спросил Корнер суровым голосом. — Мы… Я… У нас… — Гойл замялся. — У нас свидание! — выпалила Гринграсс. Гермиона невольно хихикнула. А Майкл вздернул бровь. — В коридоре? — спросил староста мальчиков. — Необычно, правда? Грегори такой романтик. Он как плюшевый мишка, постоянно меня радует и удивляет. Она говорила настолько уверенно, что если бы Гермиона не слышала весь их буйный диалог, то поверила бы. Испытала бы отвращение, но поверила. — А с виду и не скажешь, что мишка… — протянул загадочно Корнер. — Хотя на плюшевого вполне смахивает… — Что? Я не… Грегори исказился в недовольной гримасе, но Дафна его перебила. — Мой пупсик обижается, если его называет плюшевым кто-то другой. — Не знал, что ты такой ранимый, — Майкл обратился к Гойлу, а затем продолжил. — Минус 50 баллов с каждого, возвращайтесь в спальни. Слизеринцы развернулись и ушли. А Гермиона с Корнером продолжили патрулирование. Были слышны отрывки шепчущих голосов, доносящихся от новой парочки. — Теперь все будут думать, что я какой-то слабак! — А то, что я встречаюсь с идиотом, так это ничего? Не смеши, им никто не поверит. Гермиона шла по коридору и размышляла над услышанным. Она прекрасно знала, что такое наркотики. На окраине Лондона, в которой она прожила всю свою жизнь, ей удалось повидать многое. Тем более в ее маггловской школе постоянно проходили уроки, посвященные вреду наркотиков. Они уже возвращались в башню старост. — Как ты узнала, что они будут говорить о чем-то важном? — Корнер задал слишком хороший вопрос. Как ответить? — Мне просто он казался подозрительным в последнее время, ты же знаешь, какая я наблюдательная. Почти правда. — Я в шоке, честно, — сказал Майкл. — Нужно рассказать все Макгонагалл. Нельзя допустить распространение наркотиков по школе, — голос Гермионы был задумчивым. Она шла с нахмуренными бровями и опущенной вниз головой. — Не боишься, что тебя возненавидят все, кто подсел на это? И сам Гойл будет очень не рад. Я слышал, что у него совсем все плохо дома. Его можно понять. Расскажешь — и со спокойной жизнью можешь попрощаться. Беспокойство Майкла было понятно, но как можно просто пройти мимо? — А если кто-нибудь еще пострадает? — Думаю, Дафна права. Наркотики плохо влияют только на чистокровных. Судя по ее напористости, она помешает ему продавать их им. — Но как же другие? Наркотики — это медленная и мучительная смерть. — Гермиона, у всех своя голова на плечах, — Майкл остановился, чтобы встать напротив девушки, — Не надо брать ответственность за каждого. Он умудрился подсыпать зелье похоти своему другу. И поверь, с тобой он поступит гораздо хуже, если ты ему помешаешь. Просто не лезь. Когда Грейнджер вернулась в свою комнату, она, не раздеваясь, рухнула на кровать. Тот объем информации, который поступил в ее голову, был слишком велик для того, чтобы просто уснуть. Ей хотелось поразмышлять. Теперь многое стало ясно. Вот почему Малфой это сделал. Она просто оказалась там в неудачное время. Теперь Гермиона уверена наверняка: он не помнит ничего. Мысли роились в ее голове, и она не знала, как остановить этот поток. Желание рассказать все Макгонагалл исчезло. Гермиона согласилась с Майклом. Ей нельзя рисковать. Теперь ей нужно думать о другом — о ребенке, который начал расти в ее животе. Это единственное, что должно волновать. Гермиона не могла поверить своим же мыслям. С осознанием беременности ее мышление начало меняться. Нет, она все та же. Но вот ценности перераспределились. Спать не хотелось, но и лежать просто так было слишком скучно. Гермиона решила отправиться на Астрономическую башню. С нее открывался невероятный вид на школу, на Запретный лес, на Черное озеро. И сейчас самое время, чтобы это сделать. Когда Гермиона добралась до башни и встала к ограде, она почувствовала, как уже зимний холодный ветер поцеловал ее лицо. Кудри девушки развевались по воздуху. Она куталась в пальто, но уходить ей не хотелось. Здесь ощущалась свобода, спокойствие и умиротворение. Когда девушка смотрела на колышущиеся верхушки деревьев и отражение луны на поблескивающейся от ветра водной глади озера, в ее сердце образовывалось уютное тепло. Она смотрела на это все и улыбалась. Так по-детски, так наивно. Будто не она носит на себе многочисленные шрамы: на руке, на шее, на сердце. А кто-то другой. И ей совсем не больно. Она смотрела на летающих в небе птиц и по-доброму им завидовала. Они ведь всего лишь птицы. От них ничего не ждут, не требуют, и они не требуют ничего сами от себя. Просто живут свою свободную жизнь. Летят, куда захотят, и когда. Дверь сзади заскрипела. Гермиона вздрогнула от неожиданности. Все блаженство с лица стерлось за мгновение. Она повернулась. — Грейнджер? Перед ней в другом конце башни стоял Малфой. И это была полнейшая неожиданность. Ее щеки загорелись от неловкости, но она не подала виду. Какова вероятность, что он это увидит в полной темноте? — Я сюда пришла первая, — она сделала холодный тон и показательно отвернулась. — Уходи. Он ничего не ответил. Гермионе даже показалось, что он и правда ушел. Она продолжала расслабленно стоять и смотреть на просторы природы. — Я не уйду, — спокойный мужской голос прозвучал слева от ее плеча. Она медленно повернулась. Малфой встал рядом с ней, опершись локтями об ограду. Казалось, будто ему было совершенно безразлично ее присутствие. Она ощутила страх. Гермиона знала, что он ничего с ней не сделает. Теперь знала. Но ее внутренний голос противился этому. Он приказывал ей бежать. Паника душила, создавая ощущение, схожее с погружением в ледяную воду. Его близкое нахождение побуждало мозг рисовать картинки темного подземелья. Он ничего не сделает. Он даже на нее не смотрит. Она ему неинтересна, безразлична. Но Гермиона не могла с собой ничего поделать. Слишком глубокие шрамы. Слишком свежие. И его присутствие не дает им зажить, делая еще хуже, разрывая их снова. Она выпрямила спину и вжалась пальцами в ограду. Ее костяшки побелели. Когда они находятся на расстоянии друг от друга или в окружении других людей, она ощущает себя гораздо легче. Но вот он стоит рядом, как ни в чем не бывало. И вокруг никого. Только она и он. Грейнджер не чувствует себя в безопасности. Гермиона закрыла глаза и глубоко вдохнула. Сердце колотилось. Она слышала собственный пульс. Слышала свой страх. Глубокий. Первобытный. Оглушающий. Сидящий внутри нее и нашептывающий ужасающие вещи. Ледяные руки. Пустой затуманенный взгляд. Грубые толчки. Она не может с этим справиться. Нужно сосчитать до пяти. И дышать. Глубоко, всеми легкими. Через нос. И она дышала и считала. Один. Глубокий вдох. Перед глазами все еще темный коридор. Два. Выдох. Затхлый болотистый запах заполняет легкие. Три. Вдох. Холод по всему телу, пускающий дрожь от кончиков пальцев до макушки. Четыре. Выдох. Звук удаляющихся шагов слышится где-то на отдалении, позади. Пять. Вдох. Спокойствие. Она одна. Опасность миновала. Гермиона медленно выдохнула и открыла глаза. Кажется, паника прошла. Малфой стоял рядом и все еще не обращал на нее никакого внимания. А она успокоилась. Нет, Гермиона все еще опасалась. Страх никуда не делся. Но эмоции удалось обуздать. Взять их под контроль. Это ее маленькая победа. — Каково быть маглорожденной? Гермиона вздрогнула. Она не ожидала, что Малфой с ней заговорит, и поэтому даже не сумела расслышать вопрос, который он ей задал, будучи погруженной в собственные мысли. — Ч… что? — она спросила тихо и запинаясь. Он опустил голову и устало выдохнул. — Я спросил, каково быть маглорожденной? Гермиона опешила. Она хотела бы съязвить, но сил на это совершенно не было. Не хотелось вступать с ним в долгий диалог и разжигать конфликт. Хотелось сбежать. Но тогда бы она выставила себя полной дурой, которая его боится. — Тяжело, — протянула девушка. — А каково быть чистокровным? Он повернулся к ней и слегка прищурился. — Вдвойне тяжело. Она не смогла сдержать смешок. Чистокровный аристократ решил пожаловаться на свою роскошную жизнь? Малфой увидел ее улыбку, и его выражение лица стало более хмурым. Он свел брови к переносице, а его губы сжались в тонкую линию. — Прости, но это правда забавно. — Что ты посчитала забавным в моих словах? Он развернулся к ней полубоком. — В словах ничего. Забавно слышать это именно от тебя. Она отзеркалила его позу, но при этом сделала еле заметный шаг назад, чтобы держать дистанцию. Так ей комфортнее. Но при этом Грейнджер не собиралась показывать свой страх. — Потому что ты считаешь, что я родился с серебряной ложкой во рту? Он вскинул бровь, показывая свое недовольство. А Грейнджер расширила глаза от удивления. Малфой только что процитировал Оливера Голдсмита и при этом не поморщился от отвращения. — Откуда ты знаешь это выражение? Я думала ты не читаешь маггловскую литературу, и уж тем более не будешь цитировать писателей маглов. — Я не делю литературу по статусу крови писателя. — Я поражена. — Грейнджер, у тебя слишком много глупых предубеждений. — У меня нет предубеждений. У меня есть сформированное годами мнение. И ты сам виноват, что я о тебе думаю именно так. — Как я могу быть виноват в том, что ты думаешь неправильно? — Малфой, ты презирал маглов и маглорожденных все то время, сколько я тебя знаю. И сейчас ты мне говоришь, что мои выводы глупые? — Я не презирал их, вернее, перестал презирать с определенного момента. Голос Малфоя был измученным. По нему было видно, что эта тема ему совершенно неприятна. — Тогда почему ты все эти годы продолжал называть меня грязнокровкой? — Не твое дело, Грейнджер, — его кулаки сжались. — И я давно тебя так не называю. — Что изменилось? — она давила на него, а он все больше и больше раздражался. — Я изменился. И тебе тоже стоит попробовать и перестать быть такой надоедливой, — он сделал несколько шагов в сторону выхода. — Стой! — Гермиона вскрикнула, не выдержав. А затем мысленно себя ударила по голове. Ну почему я не умею вовремя замолчать? Он остановился и посмотрел на девушку. — Что еще? — его голос был ледяным. — Будь аккуратнее со своими друзьями. Малфой поднял брови и посмотрел на нее вопросительно. — Что ты имеешь в виду? Она не может ему сказать, потому что, если Малфой начнет мстить Гойлу в ответ, есть риск, что Грегори узнает о ее причастности к этому. А теперь она вообще не может рисковать. Она несет ответственность за двоих. — Просто будь аккуратнее. Это все, что я хотела сказать. Они смотрели друг на друга молча и не отрываясь. На его лице играли разные эмоции. Но Грейнджер не увидела ни одной положительной. Это длилось несколько мгновений, пока он просто не нахмурился и не развернулся обратно к выходу. — Доброй ночи, Грейнджер. Он ушел, оставив ее одну. Гермиона ничего ему не сказала в ответ. Девушка продолжала стоять там, вдали от всех, наедине с собой.