И станет ясно

Пугающие мысли и не самое приятное чувство предвкушения ещё больше нагнетают, когда Эрсель идет по коридору, в сторону прихожей. Ноги слегка дрожат и подкашиваются от страха, а перед глазами всё становится размыто. «А если он что-то сделает? Опять попросит в долг? А если узнал о чём-то?» — прокручивает она пугающие вопросы в голове, но из мыслей вырывает громкий голос подруги, которая спешит в коридор в след за ней. — ты уже уходишь? — встревоженно спрашивает Ильза и кладёт ладонь на плечо рыжей. Самой на душе не спокойно, боится отпускать её. Всё утро уговорила не идти туда, словно отпускает в темное логово какого-то злодея. — да… Альберт ждет меня к шести, нужно торопится. Ещё время на поездку… — неуверенно отвечает Эрсель и на последок смотрится в зеркало. Лица на ней нет. Унылая, побледнела вся, взгляд бегает то в один урок, то в другой от страха. Словно напуганная овечка. Даже дёргается от прикосновения подруги, но тут же тихонько извиняется. — ты уверена? — всё так же взволнованно продолжает брюнетка и хмурится. — да… Его же недавно выписали из больницы, нужно отвлечь от всех проблем, да и вдруг правда важный разговор. — рыжая нервничает, из-за чего начинает сминать в руке белый ремешок тканевой сумки и раскручивать его. — как скажешь. Но если что-то случится, звони. Возможно, к этому моменту я ещё не уеду. — а ты куда-то собираешься ехать? — тооочно… Забыла сказать! В командировку по работе на неделю в Берлин. Но обещаю, что буду писать и звонить, что-бы ты не скучала. — Ильза неловко улыбается, но потом резко обнимает подругу. Прижимает к себе крепко, волнуется. Совсем отпускать не хочет, как чует что-то неладное и неровно дышит. — на неделю? Даже со звонками, уверена, что успею заскучать. Но надеюсь, что всё пройдёт хорошо. — слабо улыбается рыжая в ответ и в ответ, на прощание обнимает подругу. Та лишь положительно кивает в ответ и отстраняется, а Эрсель уже пора спешить на остановку, время совсем поджимает… На прощание, будто бы тем самым показывая весь свой настоящий страх, она оглядывает Ильзу с тревогой и страхом, но вскоре закрывает дверь, оставляя её наедине со своими мыслями и страхом… *** Сожаления о том, что она согласилась, становятся всё больше и больше с каждым шагом, с каждой ступенькой. Эрсель оглядывается по сторонам, рассматривает рисунки на старых стенах подъезда, в попытках отвлечься и вся дрожит. Страшно, до ужаса страшно. Ещё можно убежать, не приходить в эту квартиру вновь, но маленькая надежда глубоко в душе толкает вперед. «А если он хочет извиниться? Всего лишь то провести время вместе… После больницы ему, наверное, очень тяжело» — думает она, хмурится и шагает дальше. Подъезд как никогда када невыносимо длинным, будто-бы ни конца ни края ему нету. Она идет медленно и в глубине души чувствует, что всё не так просто, знает, что ещё есть возможность отказаться, но всё равно наконец-то проходит к двери. Альберт просил не стучаться, из-за того, что передвигаться до сих пор слегка сложно. И всё равно, не у каждого человека раны и переломы так быстро зарастают, как у него. «Как на собаке» — верно подмечали друзья. Эрсель выдыхает, прежде чем опустить ручку на двери. Становится до ужаса тревожно, всё тело слабеет в миг, когда она открывает дверь и заходит в прихожую. Почти ничего не поменялась, лишь куртка и обувь Альберта наконец-то появились. — щас подойду! — слышится знакомый голос с одной из комнат. Громкий такой, немного усталый и нудный. Не сказать, что особо низкий, среднего тембра. У рыжей холодок по телу проходит от этого голоса… Пытаясь отвлечься, оглядывается по сторонам, в попытках увидеть хоть что-то новое или то, что заинтересует. Дрожащими ладонями она снимает обувь с ног и ставит её на привычный, старый коврик. Сумку белую вешает на крючок рядом с дверью, а от осознания того, что теперь не уйти, становится ещё хуже… Только приятный запах пирожков в квартире хоть немного успокаивает. Мать Альберта часто их печет, вкусные получаются, да и судя по всему, приготовила их вновь к приходу гостьи. — мама сегодня на работе, так что мы двоём. — слышится уверенный голос Альберта, когда держась за костыли, он выходит из комнаты. Смотрит на Эрсель сверху вниз, надменно так, и многозначительно усмехается. Такого приветствия девушка не очень понимает. Смотрит на него испуганно и выпрямляется. Теперь пусть и не на одном уровне, но ближе к его лицу. Он то по выше выйдет. — как скажешь… Как твоя нога? Сильно болит? Ох, а ранки видимо уже прошли… — взволнованно отвечает она и рассматривает лицо парня, на котором осталось лишь пара царапинок. На ноге гипс, но несмотря на это, передвигается он уже вполне хорошо, — да по лучше уже, только ходить сложновато. Пойдём в комнату, расскажешь, че у тебя там. — продолжает он, и не дожидаясь, принимается идти в комнату. Пусть и медленно и с костылями, но уже ходит, что одновременно радует и пугает Эрсель… Прихватив телефон, шагает вслед за ним и пытается придерживать, на что слышится недовольное и звонкое «я сам! " — я хотела бы спросить у тебя по поводу ситуации с сектантами… Ты мог бы рассказать мне об этом по подробнее? — неуверенно интересуется она и садится на край кровати. В ответ сначала слышится недовольное цоканье. — а в прошлый то раз чего не пришла? Я ж твоему новому коллеге сказал, что только тебе показания давать буду. — надменно и с усмешкой отвечает он, выделяя слова о новом коллеге подруги. У той холодок по телу проходит, кажется, вот-вот без сознания упадёт от стресса… — Леви просто боялся, что может произойти что-то плохое. Да и я всего-лишь помощница, все эти дела должен делать именно он. — а что плохого я могу тебе сделать, а? — хмурится Альберт и с важным видом складывает руки на груди. Но и секунду не сидит в таком положении и достаёт из кармана домашних штанов электронную сигарету. — ох, Альберт, не воспринимай это в серьёз! Леви заботится, волнуется, и не более. Мы же с тобой столько знакомы, я знаю, что ничего плохого ты не сделаешь. — врет не только ему, но и сама себе рыжая. Слова эти выходят из её дрожащих губ с тяжестью. — ну-ну, смотри мне. А вообще, я ж тебя не просто так позвал. Пойдём, чаю выпьем и обсудим. — всё также по-неприятному самоуверенно продолжает он и, не ожидая ответа, поднимается с кровати. Параллельно делает затяжку, а из-за рта вскоре выходит неприятный для гостьи дымок, от которого она начинает кашлять. Неприятно в целом, да и астмой давно переболела, осадок остался. — да… У меня тоже есть к тебе одна тема для разговора. Давай, я заварю нам чаю? Тебе наверняка ещё сложно ходить и долго стоять. — шагает вслед за ним Эрсель и проходит вперёд, по направлению к кухне. — ну, давай. Я пока пирожки поем, мама вчера со сгущёнкой сделала. Ахуенные получились! — усмехается он и с трудом, но садится на стул около стола. А гостья вот уже давно знает про то, что и где лежит. Тянется в верхнему шкафчику зеленого цвета, вновь еле как достаёт до него. — тебе зелёный? — спрашивает она, прежде чем достать одну из коробок. — ага, с ромашкой. А чего ты отказалась ко мне в больницу прийти? Мне-то друзья рассказали, что тебя просить начали, а потом этот придурошный пришёл. — оглядывая хитрым взглядом подругу с ног до головы, отвечает он. Не стесняется пристально смотреть на неё, вновь ухмыляется, уже зная, что хочет сказать. — ох… Альберт, ты ведь знаешь, тебе и так парить не советуется, да и в больнице это запрещено, могли быть большие проблемы. — отвечает Эрсель и медленно, боясь даже посмотреть, отворачивается назад. А через пару секунд, набравшись смелости, отвечает: — и пожалуйста, не обзывай Леви. Он всего лишь заступился за меня, потому что твои друзья не принимали отказала и приставали ко мне. Согласись, с их стороны это было не очень то и хорошо. — да он ж шутят, ты чего! Они тебя и пальцем не тронут. — надменно говорит Альберт, а не услышав ответа, всё же говорит ту желанную фразу, не отводя взгляда от юбки-карандаш на девушке: — стала выделять эти огромные ляхи? — мерзко усмехается он и с важным видом облокачивается на спинку стула, смотрит на гостью словно хищник, заставляя чувствовать опасность. Эти слова бросают Эрсель в ступор. Она не двигается, замирает с чайной ложечкой в руке и даже взгляд перевести не может. «Чего, блять?» — тут же задумывается она и удивлённо хлопает глазами, надеясь, что ей лишь послышалось. — ну, согласись, тебе же не идут подобные юбки. Вот девушка твоей подруги! Как ее там… Маргарет? Ей идет, секси выглядит. Пусть она и лесбиянка. — будучи уверенным в правильности своих слов, словно какой-то критик с опытом, рассуждает блондин и завязывает волосы в хвостик. — я думаю, они не такие плохие, как ты говоришь… Это дело вкуса, но с ними я в любом случае ничего сделать не смогу, а у Маргарет такая худоба была всегда. — ой, началось. — цокает парень и закатывает глаза. Только заикается, чтобы что-то сказать, но подруга затыкает его уверенными словами: — и вообще, никто больше такого не говорит, даже Леви! И ему вроде бы такое даже нравится… — резко, сама того не ожидая, восклицает Эрсель и тут же прикрывает рот рукой. Вот же чушь сказала… — че? Подожди, ты щас опять про своего коллегу говоришь? — недовольно отвечает Альберт. Явно не рад такой фразе, а на лице виднеется чистая злость и обида. Как же так, кто-то кажись метит на его место и вот-вот заберёт ту, что он так ловко использует, и словно птичку держит в клетке? Не пойдёт. — держи, только осторожно, горячий. — уже более тихо говорит рыжая и ставит две кружки чая на стол. С ромашкой ему, а себе чёрный, крепкий такой. — ага. Я не понимаю, чего ты всё бубнишь об этом Леви? Нашёлся тут, важный… — Альберт. Прошу тебя, не говори о нем плохо хотя бы при мне. Мы с ним хорошие коллеги и мне неприятно, что ты так отзываешься о нём. — у него явно нет вкуса, если он считает твои бедра красивыми. — фыркает он и со злостью осматривает подругу, которая судя по выражению лица, будет отстаивать своё мнение до последнего. — Альберт. — я не понимаю, чего ты в нём нашла? Коротышка с мордой недовольной, да и не особо видно, что-бы он реально о тебе заботался. Думаешь, с его то работой хорошо проживёшь? Я б с таким даже не работал, честно. — с уверенностью продолжает рассуждения Альберт, пусть подруга и пытается его прервать, но он внимания на это не обращает. — Альберт! — всё же удаётся ей заткнуть парня, лишь повышая голос. Она хмурится, смотрит на него сурово и ощущение, что вот-вот ударит. — че раскричалась то? Тише давай, бесит. — прошу, хватит. Ты можешь оскорблять меня, ты можешь сколько угодно высказываться о моей внешности, но я и слова противного не хочу слышать от тебя о Леви. С ним я чувствую себя спокойно, мне хорошо и хочется жить, а ты так о нем говоришь… Прости, но не нужно так говорить. А Альберта злость и обида берет от этих слов. Да плевал он на то, что запуганная девчонка перед ним сидит, что она каждого его движения боится. Обида за то, что ей с кем-то гораздо лучше, нарастает с каждой секундой. А страх того, что вот-вот она может бросить его и не будет больше возможности воспользоваться как-то, тут же посещает его голову… Он хмурится, кривит губы, а в голове паника и беспорядок. «Придурок, придурок…» — думает он о детективе и прокручивает в голове все возможные угрозы, которые хотелось сказать ему. Так страшно, так обидно, что ей лучше с кем-то другим, не с ним… — знаешь, меня так гложит, что ты им восхищаешься… Что столько времени проводишь с ним, а меня и вовсе не навещала, когда я лежал в больнице. Мне же было так тяжело, так одиноко, когда я один, с кучей ран, лежал в этой палате. Мне так обидно, моя милая Эрсель. — уже более ласково продолжает он с таким расстроенным личиком. Подходит к ней, совсем позабыв о чашке с чаем на столе. Еле как держится, но наклоняется, а руки протягивает к её талии. Его движения мерзкие, извращенные и такие, словно у змеи, которая вот-вот слопает свою жертву. Он так по собственнически обвивает её талию, смотрит прямо в карие, испуганные глазки, продолжая свои сладкие речи о том, как страдает без неё. Смотрит так хитро, с издевкой и надменно, да так, что Эрсель вот-вот заплачет… Дрожит вся под ним, и двинуться не может, страшно ведь… Даже рукой пошевелить не в силах и взгляд отвести. Смотрит в ярко голубые глаза со страхом, глаза слезятся а всё тело бросает то в жар, то в холод. Хочется просто исчезнуть, оказаться вновь дома, или с Винсентом на руках, с кружечкой чая детектива и хихикая о каких-то глупостях… Хочется простого спокойствия, а не дрожать под высоким парнем. Он медленно проводит рукой от талии к спине, гладит, словно пытаясь показать ласку, но вызывает лишь омерзение, желание по блевать перед туалетом. Рука перемещается к щеке, тискает её и гладит, а сам Альберт и взгляда не отводит, словно гипнотизирует её. Пытается с любовью и лаской смотреть, которых на самом деле нет. Есть только желание. Отвратно мерзкое, похотливое желание. — Альберт, прошу, не трогай меня… — вырываются тихие слова из дрожащих от страха губ. Словно загнанная овечка, которую сейчас растерзают, съедят и оставят лишь кости. Вот бы просто исчезнуть, исчезнуть отсюда и позабыть… — ты же меня любишь… Я видел, как ты смотришь на меня, я знаю, как ты любишь меня. И я хотел сказать сегодня именно то, что твои чувства взаимны… Больше не нужно ни о чем волноваться, моя прелестная девочка, просто насладись моей любовью… — шепчет ей на ушко Альберт. Так пошло, так мерзко, своим по привычному хриплым, самоуверенным и надменным голосом. Его руки блуждают по дрожащему, холодному телу, гладят его. Длинные пальцы выправляют тёмно-зелёный, мягкий свитерок из юбки, задирают его, пока рыжая даже не сопротивляется. Она даже пошевелиться не может, паника охватывает, сердце колотится невыносимо быстро и всё тело сводит от безысходности. Эрсель удаётся лишь поднять взгляд на него, выйти из легкого чувства транса, из своих мыслей, когда она чувствует прикосновение чужих, тёплых рук к животу. — Альберт, Альберт, пожалуйста… Хватит, прошу тебя… — еле как выдавливает она из себя тихую фразу и тянет руки, чтобы прекратить касания парня, но её останвливают. Его руки пусть и худые до ужаса, но хватают крепко. Задирают холодные ладони над её головой и впивается в пухлые, мягкие губы, своими сухими, с лёгким привкусом ромашкового чая. Он словно вжимает её в стенку, целует напористо и без какой-либо ласки, любви, лишь с похотью и зверским желанием. Длинный язык держит в напряжении, залезает им в рот девушки, которая всеми силами пытается сопротивляться, мычит в его губы, дёргается. Но к сожалению, он сильнее… Ничего не сделать, ни-че-го. Лишь дожидаться нужного момента, ждать, когда выпадет возможность сбежать, дать отпор. Альберт без стеснения прижимается к ней сильнее, а свободной рукой проходит по костяшкам на спине, перебирается к лямочке мягкого, пастельно-розового бюстгальтера. Похотливый поцелуй прекращается, но домогательства далеко нет. Наоборот, освобождение от поцелуя дает ему только больше возможностей. Не стесняется, будучи уверенным в своих действиях. Альберт шепчет её имя, нахваливает, называя своей. Говоря, что она только его, и ничья больше. Его похотливые ручки тоже на месте не стоят: одна всё так же держит руки беспомощной Эрсель над её головой, вторая ловко забирает ткань свитера. — это он отдал тебе эту тряпку, моя девочка? — с отвращением шепчет он и поднимает её личико на себя за подбородок. Член в серых, домашних штанах уже находится в заметном напряжении, выпирает слегка, вид чего пугает рыжую. — Альберт, пожалуйста… Пожалуйста, не надо, я не хочу, я не готова. В любой другой день, но не сейчас, пожалуйста, умоляю… " А чтобы подумала мама… " — проскальзывает мысль в голове парня, когда он слышит тихие мольбы девушки сквозь вхслипы. Он лишь на пару мгновений останавливается, когда эта мысль посещает голову и в ступоре замирает, но не отпускает её. — она и не узнает… — вслух шепчет он и облегченно вздыхает. Теперь, кажется, можно без страха продолжать то, что он считает правильным. А тихие мольбы о том, чтобы он прекратил, продолжаются… Но кажется, он их совсем не слышит. Ноющая боль в ногах даёт о себе знать, когда Альберт чуть-ли не падает, но успевает словить равновесие. — я сделаю хорошо не только себе, честно, моя хорошая… — шепчет он, и с мерзкой, похотливой улыбкой, ставит ногу меж двух её, чтобы больше не упасть. Уже упавший вниз, вновь прикрывающий ее тело тёплый свитер он задирает и губами касается места меж небольшой груди. Сам пусть и на полном серьёзе считает, что такое должно вызвать у девушки лишь приятное чувство, но вот Эрсель сейчас далеко не до радости или возбуждения. Тошнит, ужасно тошнит от него. Её взгляд бегает в разные стороны от страха, хочется забыть про это. Перед глазами вся жизнь проходит, и кажется, отчаяние вот-вот затянет её полностью и начнёт сопротивляться, но малейшая надежда в душе остаётся. Прийти в сознание с трудом, но удаётся. Рыжая со страхом глядит на парня, который с таким довольным видом опускается всё ниже и ниже. И вот, его длинные, светлые волосы наконец-то играют ей только на руку. Эрсель действует быстро, понимая, что это последний шанс сбежать. Заплетенные в хвост волосы накручивает на свою ладонь и через несколько мгновений слышится громкий крик боли. Кровь стекает по лицу парня, по столу, когда девушка наконец-то находит в себе силы ударить его. А ударяет то не хило, носом об стол, со всей силы. Ноющая боль от страха в ногах дает о себе знать, когда она, даже не контролируя свои движения, встаёт со стула и бежит. И плевать на телефон в комнате, на то, что лямка бюстгальтера под свитером расстегнута. Плевать на всё это, нужно бежать как можно скорее, и она это прекрасно понимает. Быстро, в пару секунд выбегает в коридор и надевает сапожки на ноги, даже шнурки не завязывает, не до этого сейчас. Успевает только сумку взять с крючка и тут же слышится хлопок дверью. А Альберт только прийти в себя успевает, когда слышит хлопок двери, и из-за плохой шумоизоляции шустрые шаги в подъезде… — вот же пизда… — ворчит он и вытирает поступившую из носа кровь. *** Солнечная погода совсем не внушает радости и доверия, как ранее. Да и Эрсель не обращает внимания на то, как ярко светит солнце на небе, как мало облаков и на весь таящий снег. Яркие лучики солнца, которое вот-вот зайдёт да горизонт, попадают в глаза и заставляют щуриться, отводить взгляд вдаль. Ранее сухие, нагретые в теплой квартире сапожки за несколько секунд бега становятся насквозь мокрыми, а с развязанных шнурков стекают капли грязной воды из луж, в которые девушка по случайности вступала при беге. Страшно, ужасно страшно, бежать больше нет сил. Сердце бьётся так бешено, что кажется, вот-вот выскочит из грудной клетки, прикосновения к которой прекрасно помнит Эрсель… Её ладони дрожат, а ноги подкашиваются, но всё так же страшно останавливаться. Боязнь того, что он догонит, затащит обратно и сделает что-то по хуже совсем не уходит, а лишь нарастает. Слезы льются из испуганных глаз, взгляд которых бегает то в одну сторону, но в другую. Ужас окидывает Эрсель и она без стеснения громко хныкает, наконец-то остановившись. Колени заметно дрожат и сводятся друг к другу, когда она держится за спинку деревянной лавки около одного из старых домов. С трудом она садится на краешек и прикрывает лицо рукой. Так отвратительно и грязно себя ещё никогда не чувствовала. Кажется, вот-вот стошнит прямо здесь от неприятных чувств, страха и тревоги, который по чувствам заметно поднял давление. Эрсель мысленно прокручивает каждое его движение, каждое слово и прикосновение к себе, и хочется просто исчезнуть. Даже собрать свои мысли в одно, привести их в порядок не удаётся, всё тело мёрзнет и предательски дрожит, а на улице никого, кто мог бы помочь. Она даже не контролирует, как тянется рукой в белую, тканевую сумку, чтобы найти там телефон. Но его там не оказывается. Куча других вещей — ключи, расчёска, таблетки и прочая мелочь, которую она таскает на постоянной основе, но не телефон. Эрсель в панике начинает искать хоть какую-то мелочь на проезд, чтобы вернуться домой и уже там привести себя в порядок, попросить помощи у соседей и в целом успокоиться, но ни монеты есть. Все деньги на карте, которая лежит под чехлом телефона. А он, к сожалению, так и лежит на диване в небольшой квартирке… Отчаяние охватывает полностью. Теперь даже не уехать домой, ничего не сделать. От этого района города до её дома километры, пройти которые можно лишь за несколько часов. Просить кого-то довести тоже не очень то и безопасно и девушка это прекрасно понимает. Она впивается холодными ладонями в рыжие волосы, смотря куда-то в пустоту, а дрожь и ужасный холод по всему телу не уходит. Рыжая сжимает пряди меж своих пальцев, вот-вот вырвет их от напряжения и смотрит в одну точку, не отводя взгляда. Кажется, что теперь всё кончено, с трудом в этот день она попадёт домой, но найдя в себе силы поднять взгляд на номерок дома, там же она обнаруживает и знакомое название улицы. В последние недели уж очень часто на неё захаживает, и теперь голову посещает одна мысль, единственная надежда и то, что может уберечь её от страхов.