***
Натали резко дала по тормозам, прикусив язык, и бросила машину на обочине. Но это не имело значения. И чёрные полосы на асфальте, и стёртая резина, и возможный штраф, – ничего. Волосы растрепались и выплюнули на лоб одну особенно непослушную прядь. Натали чертовски торопилась. Торопилась перегнать слова Цуруги, давившие на затылок железным шаром, – и узнать всё из первых уст. От того, кто некогда предал её, но сейчас – страдал, и страдал по-настоящему. Натали видела, собственными зрячими глазами видела, что его опустошённость – не игра. Он ведь никогда не умел убедительно играть. И ещё она отчаянно надеялась, что там, перед лицом Цуруги, наточенная до смертельной остроты холодность позволила не выдать сомнения, которое могло загубить их деловые отношения – а значит, загубить и саму Натали. Не сдерживаясь, она принялась колотить в давящие своей высотой ворота. На стене висел видеодомофон, а значит хозяин дома мог наблюдать за ней. Он обязан пропустить её. И он пропустил. Створки разъехались, скрипнув, будто неохотно ворча. Натали проскочила в едва раскрывшийся проход, понеслась к двери, взбежала на крыльцо. Дёрнула ручку – дверь была не заперта. – Габриэль, – окликнула она, оказавшись внутри. И почти сразу его заметила: он сидел на ступеньках, всё в том же халате, снова напиваясь. Теперь можно было рассмотреть, что золотыми нитями был вышит узор – скопления маленьких тонкокрылых бабочек. – Что случилось с Эмили? Вот так, сразу и без обиняков. Но по-другому Натали теперь не представляла этого вопроса. Не представляла, как можно тянуть с ним ещё хотя бы одну чудовищную секунду. Но Габриэль, видимо, представлял. Он медленно, нарочито лениво расплылся в улыбке. – Ты хочешь знать, отчего она умерла? – Да, – задыхаясь, подтвердила Натали. – Хочешь знать, не прикончил ли я свою драгоценную жёнушку? – Чёрт… Не выдержав собственных эмоций, Натали обхватила голову, которую словно сдавило тисками. Очень больно. И очень тяжело. Едва-едва хватало сил удержаться на ногах. – Пойдём, – насмешливо бросил Габриэль и принялся подниматься по лестнице. Не спрашивая, куда – какой смысл, если он собирался показать? – Натали последовала за ним. Почти опустошённый стакан остался на ступеньке.***
Перед Натали предстала оранжерея, которую она ещё ни разу не видела собственными глазами – и потому не могла не признать: зрелище захватывает дух. За пуленепробиваемыми стёклами, слегка затемнёнными, тускло мерцали побеги раскидистых цветов. Казалось, что они выдернуты из фантастического измерения – и должны наделять кого-нибудь сверхсилами или исцелять от проклятий… но всего лишь отравляли разум. Впрочем, Цуруги уверяла, что не отравляют, никаких пагубных последствий. И пришлось поверить: как раз на эту особенность нового наркотика-галлюциногена и ставила Томоэ Цуруги. Всегда расчётливая, не подверженная азарту и алчности – безупречный делец и неуловимый преступник. Но увидев детище Цуруги воочию, Натали почему-то ощутила неприятный холод где-то в области сердца – как будто прямо сейчас эти растения держал в ручонках невинный ребёнок. Ироническим жестом Габриэль пропустил её вперёд, и Натали не без трепета перед чёрной пропастью ступила на решётку железного моста. Пошла. Грохочущие шаги гулким эхом раздавались в огромном пространстве подземелья. Её шаги – и его шаги. И с каждым шагом приближалось нечто, выбивающееся из общей логики оранжереи: капсула. Хромированная капсула в человеческий рост, наполовину утопленная в стекло. Что это? Мини-бункер на случай непредвиденных обстоятельств? Лифт на ещё более нижний уровень? Или просто блок питания? Спустившись на плитку, больничную белую плитку, Натали застыла перед капсулой. Теперь показалось очевидным, что холод не в груди: он исходил от этого прибора неизвестного назначения. Странный, дикий холод, пробиравший до дрожи. Габриэль, стоявший за спиной, протянул руку и коснулся капсулы пальцами. Она зашипела и раскрыла панцирь, обнажила стекло, под которым клубился пар. Неохотно, но он принялся рассеиваться, открывая… Лицо. Прекрасное лицо жены Габриэля, затем её бледную шею, лишь слегка испорченную поперечным шрамом, затем всё тело, закутанное в лёгкое, почти прозрачное одеяние. – Кое в чём Цуруги права, – нарушил тишину Габриэль. – Я сам виноват в её смерти. Натали обернулась и посмотрела на него. Он стоял, заложив руки за спину, спокойный, даже отрешённый, разве что чуть меланхоличный. Опередил её невысказанный вопрос: – Хочешь знать, как именно? Оставалось только кивнуть. – Она задавала много вопросов… Натали обмерла. – …а я на них не отвечал. Она была чересчур независимой, чтобы заткнуть подозрения и жить со мной, как ни в чём не бывало. Такая, как она, рано или поздно докопалась бы до истины. И знаешь, Нат, лучше бы я действительно был обычным подлецом, прыгающим по чужим бабам. Почему мой порок не в этом? – Что… что случилось? – сипло спросила Натали. Габриэль усмехнулся – очень горько. И Натали не могла не ощутить жестокий укол разочарования в самой себе. – Если бы только я застал её тогда здесь, остановил… Возможно, она ушла бы, благородно оставив меня наедине со своим грехом. Возможно, я сейчас сидел бы. Не знаю. Я так и не смог узнать, как она хотела наказать меня за это… Она, а не я. Ясно? Он устало провёл рукой по глазам, будто смахивая паутину. – Я никогда не тронул бы её, даже если это значило бы мою мучительную смерть… Нат, я понятия не имею, что наплела тебе Цуруги, но эта хрень токсична настолько, что… Настолько, что… Нет, нет… – Не надо, – не выдержала Натали и невольно приблизилась к нему. – Не надо. Я всё поняла. Теперь она заметила, что Габриэль мелко-мелко дрожит. Он, всегда внушительный за счёт роста и властной осанки, сейчас как будто ссохся, съёжился. Утратил опору. И Натали, чья многолетняя обида только что утонула в совести и болезненной жалости, дотронулась до него. – Я виноват. Только я во всём виноват. – Ты не… – Я виноват в том, что пытался обмануть судьбу. И вот чем это обернулось. Чёрт побери, Нат, судьба – это не дорога. Никогда ей не была. Это грёбаный фрактал. У меня никогда не было выбора, только ложь. Сплошная ложь. – Ты… – Натали едва успела удивиться своему порыву. – Ты верил, что так будет лучше. Но все ошибаются. – За большие ошибки большая расплата, не так ли? А я этого не хотел. Я совсем этого не хотел… Он затряс головой. Потом вдруг резко отстранился и невидящим взглядом прострелил сквозь Натали – в сторону капсулы-гробницы. – Я больше не буду бежать. Я проклят, и принял это. Да, кажется, я уже совсем это принял. Натали помолчала. И хотя уже точно знала ответ, всё равно спросила: – И что дальше? Габриэль оскалился, как больной зверь перед лицом равнодушной природы. – Уничтожить. Он запустил руку в карман халата и выудил небольшое устройство – судя по всему, пульт. Отрешённо крутанул между пальцев. – Сначала сгорят растения. Разумеется, все её наработки от этого никуда не денутся, но это большее, что я могу сделать, а значит сделаю. Потом я… – голос чуть дрогнул. – Потом Эмили. Ну и всё. А дальше… – А дальше ты станешь врагом. И тебя убьют. – Пожалуй, так и будет. Габриэль вёл себя, как бесстрашный революционер перед казнью. Невозмутимый, непоколебимый. Человек, которому нечего терять – и нечего больше желать. А ещё… А ещё Натали поняла, что судьба, которую он так метко окрестил фракталом, ни на минуту не забывала о ключевом элементе. Мотылька ведь никогда не существовало без Маюры. И, как ни странно, это нисколько её не испугало: ей вдруг тоже стало всё равно. – Что ж, – совершенно спокойно сказала Натали, – видимо, и меня тоже. Она сняла очки, на которых начал мерцать красный огонёк. И когда успела их подменить?.. Должно быть, там, в додзё, не просто так сбила с лица Натали. Кто-нибудь мог просунуть через потайной лаз: Цуруги, эта вероломная сволочь способна подстроить и не такое. Оторвавшись от созерцания притягательной неизбежности, Габриэль вскинул голову и нахмурился. – Что… Нет, с чего бы это? – Твоя судьба – это и моя судьба тоже. Как бы ты ни хотел обратного. Кажется, в это мгновение он по-настоящему осознал положение вещей. Створки лифта, ведущего из светлого кабинета успешного модельера в тёмное подземелье его второй – нет, первой – личности, разомкнулись. Похожие на роботов, четверо солдат-наёмников в чёрных костюмах и масках, держа автоматы наперевес, высыпали и взошли на мост. У одного из них в руках был планшет с ярко горящим экраном. А на экране сияло как всегда непроницаемое лицо Томоэ Цуруги.