*
Вечера ждали трое. Марат ждал нетерпеливо момента подписания документов, Вова ждал с преждевременной тоской совсем-совсем близкого переезда брата… А Никита ждал встречи с Вовой. Приехал нарочно с человеком своим, который бумагами занимался, и рассматривал квартиру без интереса, но с деланным деловитым выражением лица. Забавно, что у Вовы квартира под номером 46. А у Марата под номером 47. Квартира Вовы имеет четыре комнаты, а квартира Марата две. Обе полногабаритные и очень добротные. В квартире Марата пустовато, ведь ему только предстоит ее обжить. Квартира Вовы пустовата, потому что ему ни к чему столько мебели одному. Он не приглашает гостей, у него нет детей, семейные праздники встречает у родителей дома… Иногда ему кажется, что он зря платит коммуналку за все свои квадраты. Марату же только предстоит узнать, что такое — жить одному, платить коммуналку, покупать себе еду и ремонтировать свой дом. Но его вся перспектива только веселит. Ему хорошо от мысли… Что у него появились свои стены. Пока это стены. Здесь есть темная мебель, дешевенькие зеленые обои, трещит холодильник, оставленный прошлыми хозяевами, капает кран, за которым не досмотрели те же, молчит проведенный давно красненький телефон в коридоре. Пока здесь нет ничьей руки. Марата, его семьи… Андрея. Пока это всё так, голо. Но уже хорошо! Шариковая ручка скользит по бумаге, отмечая ФИО нового владельца. Каблуки Кащея гулко отстукивают в пустых стенах его шаг. Они не раздевались, не на весь день заявились, а так — поглядеть да бумажки оформить. Не пыльное дело. Кащей смотрит в окна, на которых нет штор, на детскую площадку и пищащих там детишек. Вечер клонится к своей темной середине. Смеркается теперь так быстро… — Всё, — выдохнул Марат, закончив с писаниной. Кащей оглянулся. Его человек кивнул ему услужливо и тихо исчез, как мышка. Альфы остались одни. Марат последний раз осмотрелся и протянул весело: — Спасибо! — Брату скажешь, — отмахнулся Кащей. Не было бы Вовы — черт знает когда Марат, даже деньги имея, себе квартиру сделал. Верно. Не было бы Вовы, с Кащеем бы за руку ни разу не поздоровался и рядом бы не постоял. Не нужен бы был Вова Кащею так сильно, как его мифическому собрату царевна… Не стояли бы они тут. Маратка это понимал, но улыбался не досадливо, а шкодливо. — Пошли, порадуем его? Вот! Того-то Кащей здесь и ждет. Надо бы было ему тащиться к малому и радоваться за него? Нисколечки. У него один интерес. Вову увидеть. Ему больше ничего не нужно. Птичку свою, взгляд его, улыбку… Запах его… Потому он радовался тому, что квартирку эту в порядок привести надо: мебели добыть побольше и приличной, техники какой, сантехники… По горло работы. А значит, что он тут сможет крутиться, люди его будут Марату помогать, а тот в словах о нем им же и будет перед братом мельтешить. Не квартира, а одно сплошное, ненавязчивое домогательство до Птички Кащеем. Вышли в подъезд. Постучались в двери напротив. За деревом рыжим послышался знакомый им шаг. Оба улыбнулись приветственно. Один влюбленно и нежно, второй смешно и любя. Дверь открылась, а за ней показался и Вова. Он выглядел таким растрепанным, будто весь день пытался вспомнить, что ему делать и как одеваться… Рассеян. Марат хмыкнул, он брата всяким видел, а Кащей залюбовался. Один только Вова смутился и стал хмур, но почти сразу забыл, с чего хмурится. Не день, а бардак! — Чего приперлись? — Гостеприимно, — подметил Кащей. Его передразнили моськой. — Пошли, хату покажу. — Сейчас, оденусь, — вздохнул Вова. — Далеко? Старший Суворов принялся возиться у зеркала в коридоре с одеждой. Никита хотел было сказать, что не стоит, но Марат пихнул его локтем. Теперь уже оба молчали. А Вова суетился, причесывался, одевался… Застегивал уже свою парку и вдруг так грустно вздохнул, как котята, когда им совсем нечего поделать… Устал. — Знаете, чего хочу больше всего на свете уже неделю? — Чего это? Марат заулыбался и, пока брат не видел, снова пихал Никиту локтем. Тот едва ли сдерживался, чтобы самому не тянуть улыбку. — Гранат, — вздохнул Вова. — В ноябре? — В ноябре, — согласился с насмешливым тоном брата печальным-печальным голосом Вова. Гранат в ноябре не добудешь. Его и в сезон не добудешь. Дефицит. Дорог. Но так грустно выглядел Вова… Что у Никиты чуть сердце не порвалось. Найдет Вове хоть грузовик гранатов. Самых вкусных. Вышли в подъезд уже трое. Не торопились. Только Вова, дверь закрывая, суетился. Двинул к лифту… И оказался одернут. Не сразу понял, в чем дело. Дверь открылась соседняя… Первым нырнул туда Марат, следом Вову, ничего не понимающего, втолкнул Никита. Маратка прошел по коридору в кухню два шага спиной назад и смотрел на Вову с такой проказой в лице довольной, что у старшего от возмущения дыхание сперло. Он глянул на Никиту, а тот — гад! — посмеивался над ним. Ему и так не нравилось, что малой с этим человеком возится: дураку ясно, что опасно. Неизвестно, во что впутаться можно за помощь от него; какие еще гадости, кроме слов, получить. Так они двое еще и сговариваются! И ладят дружно! — Нормально? Я вас убью сейчас! Мне и так плохо весь день, они еще надо мной издеваются… Вот люди! Все чаще тело ломило. Поднывало ушибленное по лету бедро. Вова много тренируется: он очень хочет получить роль и работать с москвичами, с Большим… Но никогда прежде от вложенного в спорт труда у него не болело тело так сильно. Казалось, что каждая старая травма дает о себе знать. Но и Вова, впрочем, не молодой: не удивительно, что тело от изнурительного спорта сдает. Хоть бы кто пожалел! А эти! И точно — брата младшего Вова поймал быстро, обнял рукой его шею, нагнул ловко и кулаком потер макушку резво. Малой хохотал, отпирался всяко, а Вова смешно причитал, что так ему и надо, заразе и занозе в одном месте! Никита, на них глядя, смеялся тоже, так ему досталось не меньше: его вообще за ухо потянули, как непослушного котенка, да так хорошо, что то разгорелось! — Вот! Будете знать, как прикалываться! Я вам! Заразы… Беспредельщики… Бандиты! Возмущенное ворчание еще долго наполняло стены квартирки. Вова с любопытством и трепетом, волнением и радостью изучал уголки первого жилья своего брата…***
Питер привлекал своей красотой и доступностью. Вадим и Алсу уехали если не на медовый месяц, то на две сладкие недели в красивый город отдохнуть. Случилось это незаметно, а потому никто не успел выразить протест или недовольство. А Андрей не успел попросить отгулы или сразу уволиться — а такая мысль у него появилась ярко, и навязчиво она крепилась в уме. Боролась с тем, чтобы остаться, несмотря на все сложности, с желанием не подводить Желтухиных своим резким решением… И вместе с тем ему было так страшно работать дальше. Ему хотелось спрятаться. Ресторан остался полностью на Колике. И персонал взвыл от осознания: Алсу душка, а вовсе не сука. Они ошиблись! Они очень хотят обратно в ее строгие руки! В ее требовательные интонации и понимающие глаза, которые уступят, войдя в положение. Управление под началом Колика казалось тираническим. Колик не умел сладить с другими людьми. Он всегда был той собакой, которую надо держать на жирной шлейке и одергивать ее кусачий пакостный нрав, умея вовремя спустить в нужную сторону. Оставаясь за главного, он ощущал большую вседозволенность. А теперь его практически никто не мог проконтролировать. И он слабо сдерживался. Персонал и без того уже взвыл под ним за шумные недели к свадьбе, молясь, чтобы это скорее закончилось. Закончилось! И стало только хуже. А Андрею, казалось, только предстояло взвыть. Он выходил на свои смены, напрягаясь в плечах и бегая глазами по залу в поиске опасной фигуры. Но ему жутко везло. То Вова приходил в его смену поужинать, а в одиночестве он всегда ест лениво и долго — или же просто у него было такое настроение; он выглядел растерянным и будто толком не понимал, где вообще находится. То Валера с ним работал и они уходили из ресторана вместе; Андрея подвозил до дома Вахит, забирая своего любимого с работы, и Васильев с особенным трепетом отметил изменения между ними: казалось, после разлуки они насытиться друг другом не могли, все впитывали и впитывали… И особенно невероятно было заметить на шее Туркина метку: вот уж нельзя было ожидать, что кому-то Валера это разрешит, что кто-то окажется его сердцу так близок. Персики оттеснялись солнечным табаком и звучали ярче, чем прежде. Первые серьезные отношения Туркина с кем-то вызывали светлую радость за него. То Андрея просто прихватывал кто-то из кухни с собой, подвезти на общем такси по адресу и разделить счетчик пополам. Колик не мог приблизится. Побаивался. Ему не нужно, чтобы кто-то нашептал Вадиму Сергеевичу что-то лишнее, глаз у ресторана достаточно. Осторожности уместны. Дело тонкое. И он обманчиво спокойно общался с мальчиком. И Андрею даже показалось, что тот забыл. Хотя это была смелая надежда. Но сейчас он готов был за нее отчаянно цепляться. Понимая, что ничего Роман не мог забыть. Не забыл. Ждал подходящего момента, чтобы злость свою выместить. Ему еще не сопротивлялись так бойко и ловко, нос не из-за кого еще не саднило, еще никогда он не промахивался, выбирая жертву. И вместе с тем возбуждением, которое в нем вызывал Андрей, он испытывал теперь жажду сделать мальчику побольнее. Нехорошо людей бить. Нехорошо со старшими так обращаться. И нехорошо начальство обижать. Андрей урок должен получить и усвоить. И ожидание имело свои волшебные плюсы. Ожидание наказания гораздо мучительнее самого наказания — Колик знал это, ведь не раз сам оказывался в подобном положении. Андрей ожидал. И так напрягался, стоило Колику оказаться где-то поблизости. Почти вздрагивал, когда встречался с ним взглядом. И путался в ногах, стараясь избежать с ним встречи. Язык проглатывал, боясь заговорить. Как же он боится — ведь это так вкусно, так очаровательно. Испуг его пахнет слаще любого течного омеги, и от него так тесно в брюках, что иной раз есть риск быть обнаруженным слишком возбужденным в публичном месте, чем прилично. И Колик находил в этом мучительный плюс своего ожидания. А момент, когда Андрей останется с ним наедине, однажды случится. И его он не упустит. Такой почти нарисовался в одну из смен. Андрей устал бояться. И боялся уже настолько, что не хотел идти на работу. Совершенно точно, уверенно. Ноги туда не шли даже под «надо». Но он пришел рано, как на зло. И решил прогуляться во дворе до той самой минуты, когда времени у него останется только на переодеться и на саму игру. Ощущения были похожи на те деньки, когда он прогуливал музыкалку, потому что совсем-совсем не хотелось идти на урок к той учительнице, которая бьет по рукам линейкой. Больно, безжалостно. Он ее побаивался, хотя это не мешало ему упрямиться. С Коликом не заупрямишься. Учительница не могла прийти к нему домой, на нее можно было всем пожаловаться… Она была женщиной. Она бы никогда не смогла сделать того, что хочет сделать с ним Колик. Загулялся. Опоздал. Пришел, спешно переоделся. Сел за пианино и начал игру. В последние дни ему не нравилось, как он играет. В консерватории тоже средне всем нравилось… Он играл механически. Есть ноты, клавиши и пальцы, но нет никакого волшебства. Всё его тревожило и волновало, всего он боялся. Колик, Кирилл Сергеевич, напряженный в последние дни и очень занятой новым жильем Марат… И на учебе всё будто сгущалось. Радовал только дом, сестра и мама, и даже дядя Ильдар словно из привычного человека стал человеком рядом… Дома всё еще было беззаботно и тепло. Колик заметил его опоздание. Они встретились глазами, когда тот за баром оставлял наставления новой смене официантов. Андрей напрягся. Сегодня как раз тот день, когда в зале мало людей, нет ни Вовы, ни Валеры… Никого. Игра под пальцами продолжалась. И он увлекся ей чрезмерно, панически пытаясь утонуть… И вздрогнул всем телом, едва не подпрыгнув на стуле, когда чужая липко-ласковая рука коснулась его плеча и огладила едва ли не до открытой шеи. Собственные ладони вспотели. Нос мелко втягивал воздух. И Колик, наблюдая его таким, сходил с ума. Зачем же быть таким славным? Такого пугливого, нежного мальчика нельзя не попробовать. Он склонился над аккуратным ухом и низким, обманчиво добрым голосом проговорил: — Зайдешь ко мне после смены и напишешь объяснительную. За опоздание. Васильев активно закивал. Как болванчик, чью головешку на пружинке дернули и отпустили. Колик усмехнулся и резко исчез. Часы шли мучительно медленно. Конца смены Андрей ждал, как спуска гильотины. К концу… Он понял, что просто возьмет и убежит, и больше в ресторан не придет. Ни в коем случае. А когда вернется Алсу, он как-нибудь с ней объяснится… Он уверен, что что-нибудь придумает. Смена закончилась. В ресторане постепенно пустело. Официанты уже нырнули в раздевалку, кухня шумела посудой перед мойкой, а зал молчал. Смолк рояль давненько, только Андрей не мог встать со стула… Он всё боялся… Прийти хоть к какому-то точному теперь решению. Не будет ли хуже, если он не пойдет писать объяснительную? Да точно будет хуже, если пойдет. Сердце дрожало. И он не знал, что ему делать. Резко кто-то обеими руками обнял его за плечи. Васильев испугался, влетел со стула, тот скрипнул обиженно… А перед глазами был Марат, улыбающийся проделке. — Ты чего, Заяц? Давай, дуй переодеваться. Наши ждут, поедем новоселье праздновать. — Да? Сегодня? Ты почему не сказал мне? — Давай дуй, — нетерпеливо гнал его Суворов. — Чтоб ты мне подарков не накупил, я тебя знаю! Вместе они и зашли в кабинет Алсу, теперь занятый Коликом. Запах бумажек, отголоски вишни и резкое железо щекотнули им носы. Колик, занятый какой-то волокитой, глянул на них. В первый миг он криво улыбнулся от вида Андрея, но, мазнув взглядом по Марату, помрачнел. И всё же взгляд его вернулся к Андрею и почти его облизал. Так облизал, что раздел. И Марату это не понравилось. В груди стукнула агрессия. Он шумно вздохнул. Андрей замешкался. Объяснительная разместилась на листе бумаги торопливым почерком, сквозила странным ощущением: никогда Андрей еще не писал ничего подобного… И отправилась в стол. Три таких и Андрея уволят. Невольно он подумал, что готов опаздывать хоть каждый день, только бы Колик его уволил. Колик его не уволит из принципа. Пока Андрей писал объяснительную, альфы смеряли друг друга взглядами. Еще чуть-чуть и раздалось бы угрожающее рычание Колика. Он чувствовал страх под загривком от твердости Суворова. Нервничал. И ожидал нападения. Но тот ровно дышал и так холодно держал мину, чем вводил в наряженное ожидание — когда же он нападет? Он не напал. Но видом своим предупредил, что конкурировать с ним не стоит. Колик не видел в нем реальной угрозы. Ну, кинется Суворов… И что? У Колика за спиной больше возможностей его и его семейку, а вместе с тем и Андрея, просто стереть. Дверь за двумя захлопнулась. Коридор пах смесью запахов от раздевалки совсем недалеко от него. Марат крепко взял Андрея за руку. Тот уже был переодет, и в пальто, и улыбался свободе от дня и угрозы. Марат же злился. — Уволься, а? Я тебе дам, сколько надо, только вот с такими не надо рядом крутиться. — Уволюсь, — неожиданно для Марата, ответил Андрей. Тот только сильнее сжал его ладонь в своей. Грудь остывала. И окончательно погасла в машине друзей: они все ехали праздновать новоселье! Для злости не время. Но нос так и тянул, ведомый интуитивным, привычным жестом, мяту Андрея, а руки так и искали его тонкие пальчики — задумчиво перебирать и нежить в себе. Дома… Дома. Дом. У Марата есть свой дом. Будоражащее чувство от мысли, от осознания этого, светлого, почти ребяческого, какое может быть только у юного человечка, помечтавшего свалить от своих надоедливых родителей и обрести свой уголок, где ему всё-всё можно, и наконец получает его… Вот оно наполнило Марата, как шампанское бокал в миг, когда он с друзьями занял лифт, нажал кнопку своего этажа и поднимался с ними в свою квартиру. Шампанское это светлое, игривое, пузырьками щекочущее его грудь и пьянящее так, что ноги пружинят. Дома его ждала уже мамуля. Как же он не поделился бы с ней такой новостью? Разумеется, он поделился. А она вызвалась приехать, прибраться и приготовить вкусного. Привезла из дома его вещи сумками. Она, конечно, сетовала весь день, что и у Вовы дома бардак и холодильник пустой, и что у Марата дома разве что стены не голые, а так — гулко и пусто, хоть дети там уже как несколько дней наводили порядки и уют. Благо, что холодильник есть! Мама дверь в его квартиру не закрыла, ведомая старой своей привычкой. А Марат дернул ее и странное дежавю посетило его, скользнув нежным чувством от ручки двери к его губам, заставило улыбнуться. Дом. Дома… Засуетилось всё. Пахло вкусно. Пахло курицей, картошечкой, чистотой, какую только мама и может навести своей легкой рукой. Пахло уютом, ей, сквозил запах брата, успевшего тут мелькнуть… Дома уже было совсем, как дома. Вова и Диля притащили ему и постельного, и подушек, и посуды… Вахит и Валера подарили, что полезно. Всё, что греет тело и душу: обогреватель и алкоголь. Подарки дорогие, ну так и Суворов им не чужой! Андрей только смутился. Его совсем не предупредили о новоселье… Нарочно, чтобы он ничего не дарил. Марат хотел только, чтобы тот был рядом, ему больше ничего не нужно. Ему было до ужаса неловко даже в мыслях принять подарок, купленный омегой на его зарплату… Пусть лучше книжки покупает себе и по кафешкам бегает с однокурсниками на свои рублики. А Марат себе всё сам организует. Стол-книжка расправил плечи и, на удивление младшего Суворова, умещал на себе кучу салатов. Мама притащила свои хрустальные салатницы… От сердца точно не отрывала, ей для детей своих ничего не жалко! А Марату сейчас всё пригодится! Умещал и курицу, и бокалы, и красивую посуду — ее притащил от себя Вова. Он не гостеприимный, у него дома два стула… Ему столько тарелок давно не нужно, после свадьбы осталось их кипа, а брату пригодятся, у него много друзей! Скоро друзей в квартире прибавилось. Сперва пришел Вова. В руках он держал котенка, цветастого. — Он самый счастливый, — убедительно звучал голос брата… — Угу, — знающе отвечал ему голос Марата, — и самый выебистый… — Весь в тебя! Шебутной котенок посмотрел на младшего насупившись, точно сам Марат на себя из зеркала. И младший прижал его к груди. Ладно! Пускай будет… Тем более, что совсем скоро его из рук взял к себе Андрей, так умилившись крошке, что выпускать совсем не планировал. Теперь все они сидели за столом и общались шумно о разном: о быту, о планах, о пожеланиях… Вова налил себе коньяк, поднялся и готовился сказать тост, но звонок в дверь его перебил. Никого больше не ждали. Никто больше и не мог прийти. Марат вскочил и понесся сам дверь открыть. Он-то знал, кого ждать! За дверью оказался Кащей. Он выглядел презентабельно… Как павлинище. С дел приехал, деловой же, в костюме и на лицо уставший слегка. Кудри его выражали беспорядок от спешки, взбалмошно пружиня. Уши красные, холодом тянет, нос сопит… — Опоздал? — Не, — растянулся Суворов в улыбке, отступая. — Вовремя. Че, по мне соскучился? — Да, — расхохотались ему, — здристни. Я тебе привез кое-что… «Кое-что»… Ну, если Вова не захотел «Вятку», то брату его в новоселье точно нужна техника. А Кащей уже подустал на нее смотреть, всё она ему напоминала его не скромный порыв Вове приятное сделать и вину загладить за слова гадкие. «Вятка» вползла в квартиру шумно, так что все вышли в коридор на нее и гостя нового посмотреть. Пока кирпичные морды втаскивали машину, Кащей раздевался. А, заметив внимание, кивнул всем приветственно. — Марат, — откликнулась Диля, — а ты нас познакомишь? Статный, хитроватый, но весьма обеспеченный по всем признакам альфа. Достаточно взрослый и состоятельный. Не старый и, в целом, симпатичный. Обаятельный. И не женатый. Диляра быстро увидела всё, что ей нужно для ее старшего ребенка. — Ой, а это мой… — На миг Марат призадумался, осмотрев смеющегося в глазах Кащея. Его тут уже все знают. Кроме мамы. И продолжил смело, хлопнув того по плечу: — друг! Никита! Без него бы этой квартиры не случилось! Вот за него и выпьем! Никита прибалдел, но губы его смеялись всё больше. Гости посмеивались. Нырнули в гостиную, там же Марат усадил Никиту рядом с Вовой. Последний цокнул, потер ласково красное от мороза чужое ухо, грея, но едва не закатил глаза… Ну какой сводник! И ведь не один — сюрприз Вову еще настиг, когда он под конец вечера, помогая детям с посудой, увидел, как Диля с Никитой… Разговаривают! Перешучиваются, улыбаются… Надо думать! Диля не слишком старше Никиты, у них оказалось довольно общего для обсуждения… И, когда женщина стрельнула взглядом на Вову, убирающего со стола последние бокалы, он понял, что самое главное их общее — он и есть. Он хотел было нагло разговор подслушать, но не решился. Лишь бросил на мачеху недовольный взгляд: ему только не хватало, чтобы и она решила, с кем ему в новый раз жениться и заводить отношения… И ушел в кухню, разрешив разговору их перейти в новое русло. — А Вам наш Вова нравится? А у Суворовых мода вопросы в лоб задавать. И карие глаза ее посмотрели на Никиту с той же серьезностью, с какой смотрели глаза Марата. О как! Кащей так заулыбался, как по уши влюбленный дурак, что от правды было не столько далеко… Сколько ей и было. — Нравится. — А Вы детей любите? А вот еще хуже, чем вопрос Марата насчет Вовы. Вот к такому вопросу Кащей ни разу готов не был. — Нет, пожалуй… Я не готов к ним и не планирую, — ответил он честно. И глаза ее деловито потухли. Она честно ему ответила: — Такой нам не нужен, Вова детей очень любит. А на Вашем месте я бы хорошо подумала, возраст ведь… Все не уменьшается. Кащей лишь хмыкнул и глянул на пустую на жалость бутылку коньяка. Опять он старый. А дамочка явно не в курсе, что ее дорогой Вовочка бесплодный. Видно, Вова совсем-совсем родных расстраивать не любит. Кащей поднялся, извинился коротко и исчез. Встретился с Вовой в узком коридоре от прихожей к комнате и втянул от неожиданности воздуха рядом с ним, чаруясь его дикими розами… А Вова в ответ так же, от неожиданности и только, вдохнул его… Пожар тихо стелился, окутывал… Казался таким противоречиво безопасным. Он отступил на шаг, а в самом деле хотел руками оплести Никиту и не отпускать… Так странно. — Ну, — голос Никиты предательски упал, — пока? — Втюхал свою «Вятку» и поехал? — Малому нужнее… — А ты пижамы мне не хочешь мои вернуть, а? Глаза карие стрельнули с игривой претензией. А зеленые в ответ отозвались наглой насмешкой. — Не-а! — Никита! У меня их всего три было. Мне, по-твоему, в чем ходить, а? В твоих вещах-вонючках? Их тоже забери… Деть некуда. Хотя Вова вовсе не хотел с ними прощаться. Как и с первой черной рубашкой, от которой уже не пахло почти Никитой… — Ай! Я тебе новые пришлю, а те не отдам. А костюм себе оставь, помодничай. Я тебя не шире буду. Суворов недовольно, рвано вздохнул. Злился. Не получается ни сойтись, ни разминуться по-человечески. — Вов, — голос звал неожиданно неуверенный, с надеждой слабой. — А ты погулять не хочешь? У меня гранаты есть. Будешь? — Хочу. А возьмем… Коньяк у меня? — Пошли. Что-то простенькое в душе поселилось. Как детская радость. Гранаты… Коньяк… Ни сойтись, ни разминуться… Так хоть повеселиться! Вова же это может! Вова засмеялся и, подхватив его под руку, ускользнул с ним из дверей квартиры, всем бросив громкое «Пока!» из коридора. Дверь за ними хлопнула играючи. — Расхерачат мне квартиру, — ворчал Марат, складывая посуду в раковину. Вахит и Валера крутились в гостиной, прося дружелюбно Дилю с ними ехать домой. Зачем ей такси? Вахит подвезет. Марат и Андрей все занимались посудой. А потом он глянул на Андрея, намывающего ее, и прильнул к его шее, шепча в нее просяще: — А ты у меня не останешься, м? — На ночь? Если бы ладони не были под водой, они бы вспотели. Андрей заволновался. — Да… Не хочешь? Щеки Васильева мило покраснели. Улыбка коснулась губ Марата довольная. — Хочу, — тихонько ответил Андрей. — А что будем делать?.. — Ну, — тут уже Марат тихо смутился, — книжку читать… Оба рассмеялись. Андрей призадумался, пожал плечами и закивал головой. Не успел он что-нибудь сказать, а Марат его уже стиснул в своих сильных ручищах и покачался с ним счастливо. Был бы у него хвост — вилял бы так, что попа крутилась бы! — Если мама разрешит, — торопливо добавил Андрей. Квартира пустела. Андрей успел поймать Валеру в коридоре у дверей. Для подстраховки! Вахит ушел греть машину, а Диля нырнула в кухню, поговорить с сыном об отце. На неудачу Кириллу, поговорить двоим было, о чем! Она ведь не знала о его последней выходке. И дома если ждал не разговор, то железное молчание. Раньше… Раньше она была хорошенькая и послушная. Раньше дети были несовершеннолетние, у Марата жилья не было и образования, и она знала, ради чего терпит, молчит, слушается, не встревает. А теперь дети взрослые, Марат взрослый и со своим углом, и образование как-нибудь сам себе придумает. Умничка ее! Теперь ей не страшно перечить, возмущаться и… Больно только думать развестись после стольких лет счастливого брака. Она ведь любит Кирилла, но терпеть и прощать его… Уже становится невозможно. Он так увлекся своим положением и статусом, что начал терять голову. А Андрей набирал на телефоне номер дома. — Че делать будете? Валера сверкал глазами. Ой! Да им пора было вдвоем остаться. Но понятно, что у Марата попросту не было такой возможности, а Андрей… Слабо Туркин видел, чтобы тот свой дом осквернил всяким непотребством. Он мальчик такой… Скромный. Приличный. Да… Белый костюм на свадьбу — это про невинность. Андрею пойдет. — Книжку читать, — улыбнулся Андрей. — Ага, — пищал со смеху Валера, — книжку! Ха-ха! Ну-ну..! Походу с тебя сегодня другой подарок на новоселье спросят… Гудок раздавался под ухом. Щеки покраснели. Он посмотрел на друга испуганно-смущенно. Ему что-то… Не хотелось. С пару недель назад Андрей, конечно, был бы очень за. Марат ему нравится, он в нем уверен и доверяется, и хотя его дико стесняет сама только мысль оказаться перед кем-то голым… Он уверен, что с Маратом бы всё произошло так же бережно, как тот целуется… Так же терпеливо, как тот касается. Но теперь, когда его касался кто-то другой… Андрей боялся, что это всё будет очень неправильно. Смешанные чувства рвали грудь. Будто он врет, притворяясь, молча, что ничего не было. И будто он в самом деле не должен говорить об этом, ведь… Ведь ничего и не было толком. Всё это слишком путает. Пугает. Тормозит. Как будто какое бы Андрей не сделал действие, шаг — он путается в сетях всё больше. — Да че ты ссышься, — шепчет Валера, — дело не хитрое. — Я не хочу… — Ну… Так и скажи. Или дай в рожу. — Валера… Трубку сняли. Андрей торопливо стал уговаривать маму разрешить ему остаться в гостях. Хотя он уже не был уверен, что хочет. И был почти готов согласиться с маминым «у тебя дома своего нет?» и спокойно ехать вместе с друзьями домой, но впутался Валера. — Да теть Свет, я же тут буду… Че мы, на диване ляжем. Ну? — Ну ладно, — вздохнула Света в трубку. — Оставайтесь. Но завтра чтобы был дома! Трубка легла на язычок красного аппарата. Андрей вздохнул. Мазнул взглядом по Валере, одевающегося в куртку. Тот сверкал улыбкой довольной. Надевал шапку, уши заправляя под тянущуюся ткань… — Ну че, пока? Туркин чмокнул друга в обе щеки, прихватил Диляру и дверь за ними хлопнула. Почему? Почему Валера всегда лезет, куда не надо? Вот надо же ему прямо-таки вмешаться… А Андрей сиди, расхлебывай… Беспредел!