убит тобой не раз.

Алый свет, словно кровь, расползается по сцене, отражается от барабанных тарелок, окропляет воздух. Глеб заканчивает песню, срывает голос на последних строчках. Серафим наблюдает за ним, ещё не показывается на сцене, но сердцем уже там, рядом, и уверен, Глеб его внимание чувствует. Уже давно привык отличать его взгляд от сотни других, потому что Серафим особенный, и дело даже не в ангельском имени. Музыка затихает, сцена погружается во тьму. Знак группы на центральном экране ослепляет. Барабан начинает разгонять толпу, а сердце, ускоряя ритм, — кровь. Серафим вышагивает за спиной Глеба, эйфория застилает разум, но взгляд на удивление резок, внимателен, плутает по родным кудряшкам, по напряжённым плечам. Глеб сейчас не в себе, сейчас он музыка, муза — для Серафима. Но все же, Глеб смотрит на него в каждую свободную секунду, и пусть улыбки на его лице нет, Сидорин видит её в карих глубинах. Крик оглушает. Серафим смотрит на парня, тот касается его взглядом, и от этого внутри завихряются чувства; мурашки ползут по спине, а Глеб словно передает ему часть своей силы. Энергия хлещет. Партия Серафима. Они меняются, Мукка выходит вперёд, взгляд полыхает от адреналина, спина — от чужих глаз. Глеб стоит сзади, Серафим слышит, чувствует его. Он поёт, накаляет воздух, оборачивается — обжигается, и вновь взгляд на толпу, и вновь на него. Голос срывается, адреналин, кажется, разрывает тело, а крики толпы сотрясают стены. Но намного сильнее убивает-оживляет кудрявая голова за спиной и жгучий взгляд. Они не касаются друг друга руками, проходят в сантиметрах от чужих-родных плеч, взгляды вызывают искры, это — только их игра; вакуум, и нет больше людей, нет больше толпы, где-то на фоне — гитары, барабан, софиты, дым. И пусть между ними воздух, расстояние — ими самими вызванное — они рядом, фантомные касания ощутимы, призрачное дыхание опаляет кожу. Песня кончается, в их мир вновь врывается концерт; игра прервана — проигравших нет. Но победителей тоже. — Делай с ними, что хочешь. — Бросает Глеб, отходя назад. Сидорин слышит завуалированное «Дай передохнуть» и хищно улыбается на мгновение — достаточно, чтобы Викторов уловил эту угрозу. Глеб скрывается в тени сцены, дышит рывками, в себя приходит. Или наоборот теряет? Серафим сносит его едва ли не сильнее эйфории, уносит хуже сильнейших наркотиков, уж он-то в этом понимает. Чертила, и как в честь ангела назвали? Едва не поимел его взглядом, голосом, его же песней, и стоит сейчас, как ни в чем не бывало, толпу развлекает. Впрочем за это он благодарен. Небольшая передышка ему не помешает. От самого Серафима тоже. Глеб расстёгивает пуговицы на рубашке, закатывает рукава и отпивает воды из бутылки. Встряхивается и выныривает под свет — присоединяется к Сидорину. Смирницкий раскидывает последние бутылки с водой и отходит назад. — Ну погнали. Второй раунд. Серафим разносит толпу на переднем плане, пока Глеб подпевает у барабанной установки. — И мы ведь даже не friend, — секундное столкновение взглядов — дразнит. Викторов едва не бросает в него микрофоном и назло в глаза больше не смотрит. Серафим доволен, назад шагает; пока толпа прыгает, они крутятся на сцене, едва не ударяясь. Меняются. Глеб впереди, а его изображение на центральном экране пленяет Сидорина. Такой сильный, чувственный, его. — Ты мечтаешь о другом коте, но я буду один. — В толпу, но ловит Серафим, конечно. Припев; воздух сотрясают крики, топот. Отходят назад — Гриша вперёд. Наконец глаза карие ловят серо-голубые, парни двигаются друг за другом, оборачиваются — синхронно. Дыхание сбивается, воздуха не хватает. Глеб отдает последние крохи — продолжительное «не кури-и-и-и» оканчивает песню. Бас-гитара и барабаны — финал. Они стоят около установки, улыбаются — эйфория, близость, счастье. — Поздравляю тебя с ахуевшей площадкой, — наклоняется к Глебу. Рука Серафима на пару секунд дружески ложится на талию, Глеб чувствует мурашки. — Поздравляю тебя с тем, что ты поборол всю хуйню внутри себя. — «Тебя бы ещё побороть»— ворчливо комментирует в мыслях Викторов. Мукка говорит дальше, его рука лежит на плечах Глеба, пока парень тяжело дышит, опустив руки; приходит в себя. Свет вокруг тусклый, зал притих. Серафим поправляет очки и поворачивается к Глебу. Тот улыбается. — Люблю тебя, братик, — на пару мгновений зарывается носом в мягкие кудряшки на лбу парня. Глеб успевает хлопнуть его по плечу, и Сидорин уходит. — И я люблю тебя. Шуму Мукке! — кричит Глеб, провожая взглядом парня.

***

Сидорин откидывает голову назад и бьется ею о стенку. Руки Глеба придавливают к стене, а губы уже исследуют чужой рот. Серафим мычит в поцелуй, пальцами зарывается в кудряшки. Глеб горячий, еще под эйфорией, адреналин в крови еще хлещет. Он напряжен, немного груб, ростом ниже — но парня собой подавляет. Сидорин хочет помочь, и как только Глеб от его пылающих губ отрывается, опускается на колени. Штаны срывает вместе с бельем, а у Глеба от инициативности парня, от картины у своих ног встает. Серафим рукой помогает, пока член не твердеет окончательно. Высунув язык, на секунду замирает, чувствует как взгляд Глеба его сжигает. Берет головку в рот, тут же языком работать начинает. Викторов шипит, его рука ложится на затылок, требовательно подталкивает. Но Серафим не дается, крепко за бедра хватает, удерживает, на что Глеб почти рычит. Сидорин же стонет, вызывая вибрацию и наслаждается протяжным стоном партера. Челюсть расслабляет, пропуская член глубже. Рука на затылке отстраниться не дает, собственные позволяют контролировать процесс, над Глебом издеваясь. — Чертила… — стонет Викторов, что побуждает Серафима поднять взгляд и одобрительно замычать. Глеб сжимает в руке его волосы, давит. Сидорин расслабляет горло, руками бедра больше не сдерживает, позволяет трахать себя, лишь сжимая пальцы, когда кислорода не хватает совсем. — Бля, ангел… — в воздухе, точнее во рту переобувается Глеб. — Я сейчас… Серафим готов кончить от того, что доводит любимого до оргазма, потому усилия удваивает, стонет, увеличивая вибрации, и едва не давится струей спермы. Но послушно проглатывает. Викторов дает парню пару секунд прийти в себя, отдышаться, затем берет за подбородок, заставляя подняться на дрожащих ногах, и вновь к стене прижимает. Как кот, трется бесстыдно бедром между ног, прижимается в паху и ловит громкие стоны губами с губ. Опускается на шею, языком узоры вырисовывая. — Сладкий. Возьму тебя прямо на полу, — шепчет на ухо, сжимая член Серафима сквозь одежду,— буду брать еще и еще, пока не выдохнешься. — Сидорин скулит, а Глеб продолжает: вылизывает его, прикусывает кожу на ключицах. — Хочешь? — провоцирует. Серафим мычит что-то нечленораздельное, за что Викторов кусает его в плечо. — Гле… ах, — голос срывается. — Д-да, хочу. Я хочу тебя. — Мой, — отзывается охрипшим резко голосом, — придется потерпеть до дома, — разочаровывает его Глеб. — Но… пожалуй, нужно разобраться с этим. — Рукой проникает в брюки, вытаскивает разгоряченный член. — Давай, помоги себе, ангел. Сидорин проклинает парня высокопарными матами и сжимает руку вокруг чувствительной головки. По телу проходят мурашки, мышцы живота напрягаются. Широкая ладонь Глеба ложится на его руку и начинает движение. Они дрочат ему вместе; пока Серафим теряется в ощущениях, Глеб покусывает его шею и ускоряется. — Смотри. Смотри сюда, — командует Глеб, сжимая основание члена. До Сидорина доходит не сразу. Он переводит затуманенный взгляд на карие глаза, успевает в них утонуть, расплавится и сгореть, и лишь затем опускает взгляд на их руки. Кроме них видит еще и стояк Глеба. Сглатывает скопившуюся слюну и переносит дрожащую руку на член парня, начинает дрочить ему. Движения абсолютно не синхронны: Глеб быстр и груб, находящийся на грани Серафим двигается медленно, но умело, потому к финалу приходят вместе. Глеб вытирает с них сперму, намного нежнее целует. Желание отходит на второй план, но еще зудит узлом в животе, потому забрав свои вещи, они заказывают такси и едут к Серафиму. У него кровать удобнее. По крайней мере так аргументирует кудрявая голова по имени Глеб. — Просто признайся, что ко мне ближе, а у тебя опять стояк. — Ржет Серафим и охает, получив локтем в бок от меланхолично курящего рядом Глеба.