Зачем нужны учителя

      «Осторожнее, тут кругом уши», — мелькнуло в голове будущего композитора при виде развесивших свои воронки наперстянок. От громкого лая у Брайана непроизвольно закрылись глаза: «Что ж такое! Сотня таких тварей не стоит и одной трёхлапой кошки!» Аромат лаванды окутал парня, поглотил весь объём внимания.       — Брэндон, старик, успокойся. Он к нам же не первый год ходит, мог бы и привыкнуть.       Шум стих. Брайан открыл глаза. Хозяин увёл собаку и ушёл сам, оставив пастушьего сына наедине с лабиринтом из кипарисов. Напоминающая соты каменная дорожка вела к просторному крыльцу. Гость подумал, что позволительно зайти на порог и отряхнуть с головы снег.       — Здравствуйте, профессор Беркли. — Стараясь по возможности отчётливо произнёс парень.       — Добрый день, юноша. — Глухо отозвался композитор и протянул руку.       Студент замер на пару секунд. Ему показалось, что промежуточный уровень пространства расступился, открыв взору более тонкую область. Оттуда отдавало теплом, приятными оркестровыми переливами, густые пряди света пронизывали мир, соседний срез, вот проглядывает самое главное, может, микротоновый фрагмент в четырёхголосном изложении, скрещение синих линий, протянуть руку, ухватиться, поймать…       Серость. Над горизонтом. Под ним. Видение исчезло. Учитель терпеливо ждал, не подавая ни знака недовольства. Профессор Беркли внимательно относился к каждому своему ученику и уже встречался с некоторыми психологическими особенностями.       Оставив на бронзовом крючке потёртое пальто, Брайан последовал за наставником, в который раз с грустью отмечая безмерное превосходство его дома перед своей комнатой. Даже прихожая своими размерами доходчиво объясняла, зачем именитый музыкант вытребовал у Тома Армстронга разрешение проводить уроки у себя в Малой Венеции, а не в тесной комнатушке на пятом этаже Королевской Академии Музыки.       Из кустов камелии выглядывал рояль. Вся гостиная была плотно уставлена цветами. Остаток свободного места занимала многочисленная мебель из красного дерева. Выкрашенные по заветам Уильяма Морриса дубовые панели скрывались под разного рода валлийскими гобеленами, коричневыми старинными картами, портретами Моцарта, Равеля и Стравинского. Испещрённая трилистниками гипсовая лепнина на потолке сочувственно отзывалась малоуместному тартану на скромных, без ламбрекенов, портьерах узких окон. Огонь в камине только разгорался. Столешница камина держала семейное фото с женой и тремя детьми, а также статуэтку в виде скрипки. Гнутые ножки с шаровидной лапкой на конце упирались в тёмный модульный звёздчатый паркет из мербау. Встреча двух грифов альта на скупой рамке спинки напротив блюда — садиться сюда. Кругом расставлены светильники: подсвечники, бра, торшеры. Свет распределялся предельно равномерно по консонансным основному коричневому вставкам оливкового, кремового и терракотового цветов. Единственная синяя вещь в комнате быстро привлекла внимание — обложка нотной тетради. Леннокс Беркли любезно согласился дать Брайану её глянуть.       Расшифровка очередной народной песни о Кухулине. Естественно, в немецкой, накрахмаленной манере, не оставляющей самого главного в теме, того, что делало её живой и дикой. Брайана больше интересовало то, что делало оригинал отличным от традиционной тональности — комбо из натурального мажора и гармонического минора — а не то, что их сближало. Впрочем, искать тонкую связь между кельтскими увлечениями профессора и своими глубинными устремлениями было нерентабельно: Фёрнихоу скорее вырвется из душной британской консервативной атмосферы на континент, к Хуберу, или даже к самому Штокхаузену, при необходимости ринется приспосабливать окружающий мир под себя, но сам не станет подстраиваться. Вежливо поблагодарив учителя, парень вернул тетрадь, не забыв дать пару комплиментов в адрес хозяина вещи. Ожидая, пока минутная стрелка укажет точно наверх, Фёрнихоу спросил:       — Как Вы?       — Отлично. Что скажете насчёт известного инцидента с Луиджи Тенко?       — Простите, я не читал газет.       Понимающе моргнул профессор в пёстром свитере поверх рубашки и синих узких брюках, которые войдут в моду ещё не скоро, студенту, даже не знавшему, кто такой Луиджи Тенко. Настенные часы пробили: вместо кукушки выскочил лепрекон. Не торопясь, юноша склонился над блюдом и осторожно вынул руку из-под стола. Понуро вздохнул Брайан, когда под крышкой баранчика оказался этот вездесущий, проклятый ростбиф!       — Нет-нет. Это для Тавенера. — Деловито возразил Леннокс и отодвинул поднос.       Нервно сплетя пальцы рук, ученик загадал, что окажется у него перед глазами. «Круассаны!» — едва не сорвалось с его языка. Отчаянный восторг скрыть труднее, чем кажется.