робин стоит неподвижно, она не произнесла ни слова, кроме короткой просьбы подойти к ней. в голове гудит и покалывает от того, что еще не до конца верится во все происходящее. авантюрин не чувствует своих рук совсем, не может ощутить что-то ‒ сердце сандея. даже взяв его в руки, создается впечатление, будто он управляет чужим телом. тошнота поступает к горлу за наблюдением того, как сердце, принадлежащее тому, к кому удалось впервые искренне проникнуться чем-то нежным ‒ первой симпатией, назвать это влюбленностью еще страшно… лежит в руках и изливается кровью, пачкая руки и одежду.
авантюрин от сильной сонливости едва ли сдерживает себя от того, чтобы упасть глубоким сном прямо здесь, но робин просила его подойти к ней. стоит сделать это. тело ощущалось тяжелее в несколько раз, но встать, все же, удалось. авантюрин делает несколько шагов вперед, представая перед той, кто изменила его жизнь за эту неделю кардинально, и он еще лично для себя понять не успел, плохими были эти изменения или... хорошими?
робин выражает на лице печаль и сочувствие, она определенно отличается от той, которую удалось увидеть здесь в первый раз.
‒ мне жаль.
простое
мне жаль, от которого только обиднее становилось. авантюрин молча смотрит на нее, потирая сонные глаза, оставляя смазанные пятна крови на лице.
‒ я расскажу все с самого начала, хорошо?
авантюрин молчит, будучи неспособным сказать хоть что-то. просто кивает.
‒ сандей не смог смириться с моей… недавней смертью. мир грез состоит из воспоминаний, и каждая мысль может быть материализована. к сожалению, это случилось. его желание увидеть меня еще раз было достаточно сильным, чтобы побеспокоить мою душу и каждого, кто был здесь. нечасто удается попасть в первоначальный мир грез, но это случилось. люди умирают здесь во сне, потому что живых
здесь не терпят. первой я встретила ханаби и попросила ее о помощи ‒ я была слишком слаба, чтобы помочь вам, но сандей вполне мог разобраться со своими мыслями и вернуть вас. однако, она увидела в этом другую идею, ‒ после долгой монотонной речи робин вздыхает с недовольством, продолжая, ‒ я знала, что последователям ахи доверять нельзя, но у меня не было выбора. я не смогла бы добраться до вас сама достаточно быстро. ханаби сказала мне, что лучше хорошенько повеселится с каждым из вас, прежде чем все умрут, потому что спасением кого бы то ни было она заниматься не станет. она приняла мой облик и ушла, больше я ее не видела. только после ее смерти я смогла из последних сил отправиться на поиски выживших, хотя и знала, что большинства наверняка нет в живых. она знала, что умрет, и все равно пошла на это, чтобы убить других… она слишком глупа.
робин замолкает, но зрительный контакт не прерывает. она глубоко дышит, будто собираясь с силами. она действительно выглядела не менее усталой, чем авантюрин. на ее груди была большая трещина, но она не разваливалась на осколки, как все остальные, что удивило. но это было не столь важно, как то, что в первый раз перед ним предстала не робин вовсе, а ханаби. сама объявила эту игру с чужими жизнями и в ней же погибла. а все просто поверили ее словам, потому что в таких условиях каждый был впервые.
ханаби убила каждого, кто был здесь.
‒ желание сандея исполнено, пусть и ценой была его жизнь ‒ мы встретимся с ним под звездами, а ты умирать не должен. сохранишь память о моем брате, хорошо? он никогда никого не целовал ‒ что-то да ты для него и значишь, – в голосе слышится печаль. авантюрин ее понимает.
девушка складывает ладони вместе, поднимая их на уровень чуть ниже лица, шепча что-то неразборчивое, похожее на молитву. робин резко поднимает голову, двумя пальцами касается лба авантюрина, проговаривая что-то невнятное.
голову чуть откинуло назад. авантюрин заснул.
***
заснул не навсегда ‒ смог проснуться. раскрыть глаза без чувства усталости и интуитивной тревоги, которая преследовала его все время. еле удается сфокусировать зрение на происходящем вокруг.
‒ он очнулся, смотрите!, ‒ слышится звонкий женский голос, его владелица быстро убегает из поля зрения, приводя другую женщину в белом.
‒ какое счастье, что вы проснулись, господин авантюрин. я являюсь вашим лечащим врачом, вас нашли в номере без сознания. мы не могли привести вас в чувство несколько дней, вы помните что-нибудь?
авантюрин едва успевает осознать, что он еще жив, как сразу подбегают с вопросами, когда единственное, что его интересовало ‒ где же сейчас сандей.
стараясь приподнять руку, на ней чувствуется груз. авантюрин переводит на ее взгляд ‒ в ней крепко сжато сердце.
сердце сандея, который точно умер на его руках совсем недавно.
мысли медленно собираются в единое целое в голове, и авантюрин понимает, что, кажется, действительно стал единственным выжившим.
‒ о, сердце… мне очень интересно, где вы его… взяли. знаете, мы пытались забрать его из ваших рук, но даже без сознания вы по какой-то причине крепко его держали.
авантюрин молчит, лениво отворачиваясь к стене и прижимая обе руки к груди. ему не хочется осознавать факт собственной жизни. не хочется верить в то, что нет больше сандея, который был готов принять его самого. без имени и громких слов. просто принять. такая жизнь ему будет хуже смерти, и хотелось бы верить, что мысли эти лишь от эмоций.
***
и даже когда прошло несколько лет, пусть авантюрину и удалось вернуться к привычному образу жизни ‒ без сандея, без пенаконии, без людей, которые могли бы заглянуть ему в глаза с искренностью… чего-то не хватало.
авантюрин в своей жизни больше никого не поцеловал, никому не рассказал о себе что-то с нежностью в голосе, забываясь в собственных чувствах.
авантюрин на дух не переносит девушек в красном. любит янтарный цвет и с горечью в сердце печально улыбается, когда удается побывать на пенаконии. он перестал носить очки, скрывая свои глаза, а отданное ему в руки сердце стоит в формалине на полке.
глобально ничего не изменилось, но в душе кто-то тихо плачет и просит другого исхода.
