Штурмуя небеса

— Блять, чертова рейка! — выругался Дима, зачем-то ощупывая пальцами чуть порванный пыльник. Машина, которую он купил взамен своей любимой Хачироку была не новая, но в целом адекватная, правда, при езде вскоре послышался раздражающий стук. Ну и, разумеется, проблема нашлась быстро. Жаль, что не неделю назад, когда он ее покупал! И почему он не додумался внимательнее присмотреться к пыльнику? Может, подтяни он вовремя крепежи… Теперь только менять! Ну, ничего страшного, главное детали заказать. Он уже мысленно прикидывал, сколько чего нужно и как много времени это займет, когда вдруг услышал, что кто-то ходит по пустой мастерской. Дима подтянулся на руках и выехал на платформе из-под днища машины. — Мы уже закрыты, — громко сообщил он, — приходите завтра! В ответ рассмеялись знакомым смехом, отскакивающим эхом от стен. — А если я не по рабочим вопросом, можно? Дима резко встал на ноги. Так резко, что голова закружилась, пришлось схватиться за машину. — Вик? Что ты тут делаешь? — осторожно спросил он, не двигаясь с места. Мужчина наконец-то показался в поле зрения. Он был как всегда неотразим, хотя и очевидно, что уставший после тяжелого трудового дня. Белоснежная рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами и закатанными рукавами была заправлена в чуть помятые брюки, туфли блестели, будто их только что начистили. — Пришел проведать тебя и вернуть тебе кое-что, — улыбнулся шальной улыбкой мужчина, и Дима понял, что он хоть немного, но пьян. — Что? — пробормотал Дима, вытирая измазанные в мазуте руки тряпкой. Небрежно бросив ее на рабочий стол, он провел тыльной стороной ладони по волосам, убирая их с лица, и непонимающе осмотрелся. Он вроде бы ничего не одалживал Вику… — Твою тачку. — Э-э… Виктор подошел ближе, неотрывно глядя ему в глаза. — Ее увезли на эвакуаторе и отремонтировали. Конечно, она уже не такая, как была раньше, но… — Ты с ума сошел?! — охнул Дима, не зная, чего больше в нем сейчас, радости или изумления. — Там же всю морду менять надо! Передняя часть кузова в кашу, лонжероны съехали, деформация сильнейшая! Я… как это вообще возможно?! Мужчина только сделал невинную морду и развел руками, мол, не знаю, магия какая-то. Дима посмотрел на него с подозрением, но все же, фыркнув, вышел на улицу, ожидая увидеть свою ласточку, перемотанную синей изолентой и с пленкой вместо лобового стекла. Лучше бы дал ей спокойно умереть, чем пытался реанимировать, честное слово! Виктор шел за ним след в след и, кажется, не переставал самодовольно улыбаться. Хачироку действительно стояла на парковке, поблескивая на солнце черными лакированными боками, только вот… — Это не моя. Моя «Труено 1986», а это… тоже «Труено», но чуть новее. Отличия незначительные, но они есть. — Правда? — притворно удивился Виктор и пожал плечами: — Надо же! Обманули! Дима наконец-то понял, что его развели, как ребенка, и неловко улыбнулся. А потом шагнул к тачке и осторожно погладил ее по черно-белому капоту. — Красивая… — Я рад, что тебе понравилась, — уже без фиглярства произнес мужчина и, подойдя ближе, протянул ему ключи. — Все документы в бардачке. И, конечно же, свою старую машину ты можешь продать на запчасти. — Я… я посмотрю. Может, переставлю что-то в эту, — слабо пробормотал Дима и сел за руль, чтобы загнать тачку в мастерскую. Только уже оказавшись в помещении и закрыв дверь, он выбрался из салона, повернулся к Виктору и серьезно произнес: — Спасибо тебе. И за помощь, и за машину. Мужчина растянул губы в невеселой улыбке и посмотрел на Диму своими уставшими, добрыми глазами. — Ты всегда можешь на меня положиться. Помнишь? — Да, — прошептал в ответ Дима, зачарованно глядя на бывшего любовника. И, не контролируя свои действия, сделал шаг навстречу, оказываясь близко-близко. Непозволительно близко и так невыносимо далеко… — Я скучал. Голос Вика вытаскивал казалось бы давно сдохшие и похороненные чувства, вновь накрывая лавиной противоречивых эмоций. Запретные мысли опутывали, будто спрут. — И я скучал. А вот свой голос Дима не узнавал. Слишком он звучал жалобно, умоляюще и так… искренне. Виктор медленно сделал еще один шаг вперед, почти касаясь бывшего любовника, и, не сдержавшись, запустил пальцы в его растрепанные волосы. Дима прикрыл веки от удовольствия, когда мужчина пропустил пряди сквозь пальцы, чуть потянув, заставив откинуть голову. Его вторая широкая, горячая ладонь легла на затылок, позволяя расслабиться, прильнуть ближе… Рука с затылка скользнула ниже, по жесткой ткани рабочего комбинезона, по пояснице, прижимая мужчину к себе так тесно, что тот почувствовал, как ему в живот упирается твердый, пережатый брюками член. Губ коснулись губы. И в этом было что-то демоническое, потому что после этого крышу Димы сорвало. Он не помнил, как они раздевались, целуясь и перекидываясь какими-то фразами, не помнил, как оказался спиной на прогретом капоте подаренной машины, не помнил, откуда взялась смазка, только застонал несдержанно, когда в сжатую дырку скользнули горячие пальцы, а губы накрыли его жаждущий внимания член. — Да-да-да! — зашептал он, не в силах сдерживать голос. Хотелось орать, хотелось метаться по капоту, биться в сладостной истоме, толкаться в рот самого понимающего, самого лучшего, самого нужного Диме мужчины. И выплеснуться горячими каплями ему на язык, сгорая от похоти и облегчения. Но… Виктор ловко перехватил скользкую от слюны плоть ослепшего и оглохшего от возбуждения Димы своей теплой рукой и заменил пальцы на член, с трудом, с сопротивлением преодолевая непривыкшие к такому мышцы. У него был большой член, чего не сказать о Карле. И действовал он решительно. И было с ним порой больно. Но боль эта была желанная, как острый соус к изысканному блюду. Как доказательство, что все это на самом деле. А не сон, коих было множество. Дима задохнулся, невольно сжимаясь, и подался бедрами навстречу, обхватывая мужчину коленями. — Люблю тебя, — прошептал Виктор, склоняясь ниже. Он коснулся его лица, оттянул большим пальцем мягкую нижнюю губу, повел вправо-влево, медленно раскачиваясь, двигаясь в обжигающей тесноте. У Димы не было сил ответить полным предложением. Он вообще не был уверен, что способен сейчас воспроизводить слова, потому показал примитивным до безумия жестом. Он обхватил мужчину за шею, провел ладонями по щекам, царапая кожу его острой щетиной, и впился в губы кусачим, яростным поцелуем. Они оба погрузились в медитативный ритм, составляющий основу жизни многих организмов на планете. Дима всегда считал секс очень важной частью своего существования. Пусть даже зачать в данном конкретном случае он бы не смог, но секс в общем и целом обеспечивал продолжение рода человеческого. Хотя… нет, он лукавил. Обманывал сам себя. Секс был для него больше, чем гарантия выживания вида. Сейчас, сливаясь с Виктором в единое целое, не сдерживая стоны и крики, он понимал, что все это для него гораздо важнее, чем… Здравые мысли были беспощадно раздавлены накатившим волной цунами оргазмом. Невероятное по своей силе, казалось, бесконечное, почти болезненное удовольствие затопило все его существо, грозя разорвать к чертям собачьим. Виктор зарычал, вдавливаясь в него до основания, и Дима взвыл, сжимаясь. Ему казалось, он сейчас умрет… Только спустя пару минут, отдышавшись, он вдруг понял, что кончил, не прикоснувшись к своему члену. И что Виктор все еще в нем. И что он изменил своему мужу. И что теперь никогда не сможет забыть это. И что снова потрахался на капоте подаренной машины, будто это какой-то ритуал. И что из глаз катятся слезы безостановочным потоком. И что, заметив это, Виктор встревожился. — Ты в порядке? — спросил он хриплым голосом, осторожно вытаскивая обмякающий член из растянутой дырки. По ягодицам скользнули вниз капли спермы, и Дима торопливо свел ноги, пытаясь остановить их. — Ничего не болит? — Совсем немного, — сорванным голосом прошептал он, не в силах встать с капота, чтобы начать приводить себя в порядок. Но Виктор позаботился об этом. Он поднял с пола свою изгвазданную в мазуте и пыли некогда белоснежную рубашку и осторожно провел между ягодиц партнера, стирая свое семя и остатки смазки более-менее чистой стороной. — Надеюсь, ты не станешь ее надевать, — хмыкнул Дима, лениво прикрывая глаза. — У меня всегда есть футболка. — Для таких случаев? — ревниво поинтересовался он, но Вик лаконично ответил: — Таких случаев не бывает. — Хочешь сказать, что ты мне верен? Виктор оперся кулаками в капот по обе стороны от любовника, заглядывая в его глаза, и без какого-либо намека на подкол спросил: — Сколько мне лет? — Сорок, — отозвался Дима и подняв руку, снова коснулся его губ. — Через неделю сорок один. — Так вот, мой милый, ебля давно утратила для меня особое значение. При желании можно и ведро с песком поиметь. Дима только засмеялся. — Надеюсь, я лучше ведра с песком! Глаза напротив полыхнули таким яростным блеском, что казалось, сейчас мужчина зарычит, схватит за шею и поимеет еще раз. Чтобы неповадно было шутить. Но он только выдохнул: — Ты… Замолчал, не подобрав слов. И только спустя десяток секунд продолжил: — Я совершил самую большую ошибку в своей жизни, отпустив тебя. Стало не до смеха. Дима положил руку на его плечо, отталкивая, и слез с капота. Дрожащими руками натянул комбинезон, застегнув все змейки-застежки-пуговицы-кнопки, и вытащил из ящика с инструментами припрятанную пачку «парламента». Закурил нервно, опираясь саднящей задницей о рабочий стол. Да, надо было думать раньше, да, черт возьми! И не десять минут назад, когда он целовал Виктора, а четыре года назад, когда он принял самое идиотское, самое ублюдское решение в своей жизни: связать душу с одним мужчиной, а судьбу — с другим. Но что уж теперь? Теперь уже… — …слишком поздно, — пробормотал он, не смея смотреть в глаза того, кого убивал своими словами. — Слишком поздно для чего? — Начинать что-то. — Нам не надо начинать. Мы можем продолжить. Столько, сколько сможем. Дима вздрогнул и все же поднял на него взгляд. — Ты смирился с тем, что меня скоро не станет? Виктор сложил руки на обнаженной груди. В строгих штанах и с голым торсом он смотрелся просто охеренно. Но Дима не думал сейчас о сексе. Он думал о том, что этот прекрасный во всех смыслах мужчина, его любимый, самый лучший, самый желанный, охуенный мужчина сейчас стал в закрытую позу, надел на лицо каменную маску, за которую спрятал невыносимую боль. — С этим невозможно смириться, — произнес он мертвым голосом, отсутствующим взглядом глядя на любовника. Ему потребовалось с десяток секунд, чтобы продолжить тем же ровным тоном: — Но я принял объективную реальность и я уверен на все сто процентов, что смогу дать тебе то, что ты заслуживаешь. — Твой толстый член в мою задницу? — съязвил Дима, пытаясь разрядить обстановку и отвлечь и его, и себя от ужасающих мыслей о скорой смерти. Видимо, Виктор даже не стал отвечать на эту глупость, только чуть приподнял бровь, показывая, какого он мнения о подобных шуточках. — Ладно, — вздохнул Дима и все же, не сдержавшись, добавил: — Я влюбился в твою прекрасную душу, а твой огромный член это просто прекрасный бонус! Теперь даже Виктор не смог сдержать пусть сдержанную, но все же улыбку. И Дима, если уж он попал в столь неоднозначную ситуацию, тоже сдержаться не сумел. Он подошел ближе и коснулся кончиками пальцев обнаженного торса мужчины, провел по любимым кубикам пресса к груди, покрытой черным волосом, и к широким плечам. Ладонями скользнул по бицепсам, по предплечьям и наконец-то взял его за руки, переплетя пальцы. И только после этого вскинул на бывшего любовника глаза и даже для самого себя неожиданно твердо заявил: — Я должен подумать. Виктор ничего не ответил, долгим взглядом изучая его лицо, а потом поднял выше их руки, с каким-то непонятным то ли отвращением, то ли сожалением глядя на обручальное кольцо на безымянном пальце Димы, и, на мгновение отпустив его ладонь, потянул кольцо на себя, желая снять. Но Дима сжал пальцы в кулак, не позволяя это сделать, и повторил: — Я должен подумать. И Виктор сдался. — Хорошо, подумай. Но недолго. — Много времени у меня и нет, — фыркнул мужчина, устало прижимаясь к груди любовника. — Я хочу домой. Что-то я устал. Теперь он быстро уставал. Внезапно и невыносимо сильно. Будто из него разом все соки выжимали, оставляя пустую оболочку, обтягивающую скелет и обессиленные мышцы. — Я отвезу тебя домой. — Хорошо, — прошептал Дима, позволяя Вику довести себя до машины и усадить на пассажирское сиденье. Там он отключился. То ли уснул, то ли упал в бессозналку. Но очнулся уже у своего дома, даже не заметив, когда любовник успел переодеться. На заднем сиденье действительно обнаружилась спортивная сумка со сменной одеждой: Виктор собирался в спортзал согнать напряжение. — А ты как доберешься? — тихо спросил Дима, не рискуя смотреть мужчине в глаза. Боялся, что утонет, не сможет вернуться к сыну и мужу. Хах… мужу. Теперь он понимал, чувствовал всем сердцем, насколько его брак был фикцией. Да, официальные отношения, да, какая-никакая церемония, гости, кольца эти, но были ли там чувства? Или он просто хотел лучшей жизни для своего сына, которому вскоре суждено было остаться сиротой? — Вызову такси, — дернул плечом Виктор, выбираясь из салона. Дима торопливо открыл свою дверь и тоже вышел на улицу, опасаясь, как бы любовник не кинулся ему двери открывать и руки подавать. Не хватало еще! Что он, немощный какой-то?! — Ну, тогда, дам знать, — устало улыбнулся Дима, чувствуя, что ему срочно нужно прилечь. — Я сам приеду, — категорично отозвался Виктор, забирая с заднего сиденья спортивную сумку. — Ладно, отдыхай. Дима кивнул, кое-как дошел до дома и, наскоро стянув с себя комбинезон, вырубился на диване, укрывшись тонким пледом, чувствую сумасшедшую усталость и боль во всем теле.

***

Андрей чувствовал, что внутри него что-то сломалось. Сломалось с треском, и вся конструкция, вся его личность, вся его жизнь, все его будущее, начало медленно заваливаться, погребая под собой его настоящее. Настроение было ниже плинтуса, ужасные воспоминания того года, когда он потерял мать, отзывались в его душе, потому что он уже сейчас ощущал неизбежность повторения всего того пиздеца. Только теперь он взрослый. Теперь его не отвлечь новым компом и поездкой в аквапарк. Теперь его психика не настолько гибкая, теперь он буквально сдохнет под грузом вины и сожаления. Ведь он, сука такая, своего умирающего, ни в чем не виноватого отца буквально нахуй посылал, наказывал игнором, явным презрением. Ведь он стыдился его, избегал и при любом удобном и не удобном случае унижал. Блять! Андрей застонал и с силой потер лицо руками. Глаза болели и слезились, потому что он уже третий час неотрывно смотрел в экран, читая про эту говноболезнь, утверждаясь в мысли, что никакой надежды. Вообще никакой надежды, даже малейшей. Блять! Да от ебаного СПИДа, кажется, вылечиться легче! Там вообще-то случаи в истории были, а тут… Андрей откинулся на спинку стула и устало прикрыл глаза. Интернет говорил: «два-три года с момента проявления первых симптомов…». Его обмороки и усталость можно считать симптомами? Когда они появились? Год назад? Два? За последний месяц прогресс болезни очевиден. Конечно, может быть, это все потому что Андрей теперь ежесекундно оценивал его действия, наблюдая будто коршун, как отец есть, пьет, ходит, говорит, замечая малейшую дрожь в пальцах, слабость в ногах, звенящую в голосе усталость, тошноту и прочее. Но, наверное, это были мелочи по сравнению с тем, что их ждало вскоре. Когда все начнется? Когда он потеряет возможность ходить, видеть, слышать и говорить? Когда он превратится в овощ, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких, потому что его легкие перестанут работать, а потом и к аппарату жизнеобеспечения? Когда Андрею придется принимать решение отключать отца от этого ебучего аппарата?! — Господи, — прохрипел Андрей, наморщив нос, чувствуя, как печет в глазах. Под закрытыми веками: образ отца. Неунывающего, язвительного, жизнерадостного. Его улыбка, его искрящиеся глаза и смех. Неужели все это исчезнет? — Я не могу, — простонал парень, поднимаясь на дрожащие ноги. Дома никого не было, что оказалось ему только на руку. Увидит отца — разревется как ребенок, что уже бывало. А ему нужно быть собранным. Не для того папа скрывал столько времени, чтобы теперь над ним рыдали, как над покойником. Ему и так невыносимо неловко, когда у него ноги подкашиваются, или ложка из дрожащих рук выпадает! Андрей медленно спустился по лестнице и боязливо, будто в клетку с тигром, вошел в рабочий кабинет. Он знал, что где-то здесь лежат все бумажки, которые касаются здоровья. Педантичный до безумия Карл все распечатывал и сохранял в папках. Найти нужную не составило труда. Парень сел за стол и принялся читать, но его уровня немецкого не хватало. Он пользовался переводчиком, но ничего не прояснялось. Он хотел знать, насколько все серьезно, но… В отдельных файлах лежали снимки МРТ и УЗИ, которые, конечно же, ни о чем ему не говорили. Назначения препаратов, результаты анализов крови… — Блядский боже! — выругался он, зарываясь пальцами в волосы. И нахуя он сюда полез? Мог бы спросить у Карла, ведь его клиника полностью обследовала отца. Он-то явно в курсе. Только вот… — Ладно, — решительно выдохнул Андрей, фоткая бумажки, которые заинтересовали его больше всего. Потом нашел прописанные в рецепте лекарства. Одни — самые основные, пожизненные, поддерживающие, и все остальные. Для зрения, слуха, координации. Для работы печени, сердца и желудка. Господи, да отец горстями эти ебаные таблетки ел, а он, блять, и не замечал! Он внимательно вчитывался в машинный перевод рецепта и мрачнел все сильнее от побочек. Эти бело-красные капсулы с дозировкой 3600 чего-то там, которые должны были помогать при невропатических болях, были пиздецки сильными, но, судя по рецептам, в которых доза становилась все значительнее, они помогали не слишком хорошо. Андрей заблокировал телефон, с силой сжимая его в руках, и поднялся на ноги, планируя убрать все на место и пойти продолжить бесцельные поиски хоть какой-то информации в интернете. Он уже сложил все обратно в файлы, но вдруг на стол выпала прямоугольная визитка. Белая, безликая, стандартная. Номер телефона, адрес сайта и три ужасающих слова: бригада паллиативной помощи. Ноги подкосились так, что он рухнул на стул и, закрыв лицо ладонями, больше не в состоянии сдерживать рвущиеся из него эмоции, горько зарыдал, роняя слезы на исписанные листы бумаги.