***
— Нет, Хельга, прости, на выходных никак, — пробормотал Андрей в трубку, закидывая ноги на стол и удобнее умащиваясь в своем компьютерном кресле, с незаинтересованным лицом глядя на застывшую на экране заставку любимого шутера, — мы с отцом и Карлом поедем в горы. Я не слишком хочу, но… Он прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего. Ей точно не стоит знать о том, что он пиздецки боится, что отцу может стать плохо и он попросту умрет, не дождавшись помощи где-нибудь в глуши. — Хорошо, а на следующих выходных? Голос Хельги в трубке телефона был печальным. Она будто вину свою чувствовала и пыталась помириться всеми силами, а Андрей только отталкивал ее, понимая, что скоро потеряет. Он и так уже друзей потерял, а теперь еще и девушку. — Я не могу ничего сказать насчет следующих выходных, — честно ответил он, прикрыв глаза. На следующие выходные отцу нужно было ехать на дообследование в Берлин, в другую клинику Карла. Биопсия ничего хорошего не показала, анализы крови тоже. — Прости, Хельга, сейчас очень трудный период. Я напишу, как буду знать точно, хорошо? — Следующие выходные — последние перед началом школы, — напомнила девушка уже чуть более капризным и нетерпеливым тоном. — Я напишу, — настойчиво повторил Андрей, не чувствуя в себе силы на спор. Она ничего ему не ответила, бросила трубку, но и этому парень был рад, облегченно выдохнув и кинув телефон на кровать. Снова уставился взглядом в экран. Вот уже час он пытался играть. Он пытался делать то, что любил, но теперь… теперь все потеряло смысл. Тупая игрушка для дегенератов у которых в жизни проблем нет. Для таких же, каким он был сам несколько недель назад. А теперь что? Что изменилось? Центр приоритетов смещен, то, что раньше казалось проблемой — теперь херня собачья. Андрей со злостью снял с шеи наушники и откинул их на стол, поднялся на ноги, принялся ходить по комнате из угла в угол, как запертый в клетке зверь. Пиздец. Просто пиздец какой-то. Беспросветная жопа. И школа еще ебаная впереди, выпускной класс… Парень обнял себя за плечи, понимая, что чувствует себя ужасно одиноким, но куда ему со своим этим одиночеством приткнуться, он не знал. Ведь сам от себя всех оттолкнул. Друзей, Хельгу, теперь еще и отца. Вот сегодня отказался от ужина, соврав, что поел, когда гулял с друзьями. Чтобы что? Чтобы не находиться рядом с отцом. Утром он заметил, что тремор рук у него усилился. Он даже не смог насыпать сахар в чай, потому что пальцы дрожали так, что ложка просто выпала из рук. Дима резко сжал кулаки и спрятал руки под стол, но Андрей заметил. Заметил, но сделал вид, что ничего не произошло, хотя сердце в его груди надорвалось и закровоточило. От боли и обиды перехватило дыхание, он с трудом сумел взять эмоции под контроль и продолжить беззаботным голосом рассказывать о том, куда думает поступать. Не потому что он хотел куда-то поступать, нет. Он бы, будь его воля, взял паузу в обучении и ухаживал бы за отцом в его последние годы, потому что прогнозы были неутешительные. Но Дима бы этого не хотел. Он видел его будущее, он хотел знать, что сын в безопасности. Он не хотел расстраивать, потому пил свой чай без сахара, крепко сжимая пальцами чашку, чтобы не показывать, как сильно дрожат руки. И в этот раз Андрей не мог обмануться. Это не как в прошлый раз, когда отец еле ходил. Тут причина не чрезмерно страстный секс, тут точно причина — ебаная болезнь, которая разрушает его нервную систему. — Сука! — зашипел парень, с силой потирая лицо. Если болезнь так быстро прогрессирует, то конец близок. Но еще ближе больничная койка. Фантазия рисовала ему ужасающие картины их будущего. Он будто наяву видел отца, всего в проводках, с кислородной маской на лице, бледного, потерянного и умирающего. Слепого, глухого, парализованного, не способного дышать самостоятельно. А это будет! Рано или поздно… — Блять! — зарычал Андрей от бессилия, сражаясь с сумасшедшим желанием швырнуть что-нибудь об стену, ударить кулаком, разбить, разломать, разрушить, лишь бы только избавиться от разрывающей его на части боли. Боль топила его, он ею захлебывался, давился, беззвучно всхлипывая от слез. Чувствуя себя беспомощным ребенком. Снова возвращаясь на четыре года назад, когда потерял маму. Но тогда рядом был отец. Отец, которого он пытался гнать от себя, огрызался, злился, психовал, но был рад, что не один. И вот теперь он скоро… — Боже, нет… — прохрипел Андрей, размазывая слезы по лицу. Гадко. Ему семнадцать, а он ревет, как ребенок! Ревет, вместо того, чтобы заботиться об отце, ведь ему хуже! На то, чтобы прийти в себя ушло еще добрых полчаса. Он умылся, убедился, что покраснение с глаз прошло, нос не распухший, а голос не дрожит, и спустился по лестнице вниз, чтобы… чтобы застать милую картину: отец шинковал овощи для салата, орудуя большим ножом, а Карл обнимал его со спины, наблюдая за процессом. Они тихо переговаривались, не замечая замершего на лестнице парня. — …Я говорил ему, что коренные подшипники сильно износились, их давно пора заменить, а он мне что-то про подвеску! Нет, ну не разбираешься — не лезь, — проворчал отец и тихо рассмеялся, когда Карл поцеловал его в шею. — Щекотно! Ты что творишь? — Как что? Люблю тебя! — отозвался мужчина, прихватив мочку уха, плотнее прижимая Диму к себе. Но отец был неумолим, продолжая свою любимую автомобильную тему. — У тебя, кстати, тоже скорее всего проблемы. Надо чтобы ты мне свой танк в мастерскую подогнал. Я слышал вибрацию. Но, возможно, проблемы в чем-то другом, все-таки у тебя прекрасно уравновешенный двигатель… Он ссыпал овощи в тарелку и, отложив нож, откинул голову Карлу на плечо, заглядывая в глаза, а мужчина наклонился к нему, целуя в висок, щеку. Андрей, замерев, наблюдал, как отец подставляет под поцелуй губы, и все не мог понять. Если он любил всю жизнь Виктора, но почему сейчас?.. Вся эта хуйня во взрослых отношениях ему была не понятна еще. Его первые отношения с Хельгой тоже были непростые, но он знал — если он с ней, то он больше ни с кем другим. А тут… Но одно радовало: Карл любит отца, Карл о нем позаботится. Может, его доебы по поводу лекаств беспочвенны? Может, он действительно лучше знает, что делать и какие лекарства давать? Андрей без лишнего шума вернулся в свою комнату, чтобы не нарушать идиллию, и все-таки, пересилив свое нежелание, включил игрушку на компьютере, насильно заставляя себя погрузиться в мир, который когда-то ему был близок и понятен. Мир компьютерных игр, вечеринок, отношений, учебы. Он даже получил какое-то удовольствие, забыв на короткий период о своих проблемах и преждевременной скорби. Только вот уже ближе к полуночи сквозь грохот автомата и болтовни в наушниках, он вдруг услышал грохот реальный. Резко стянув наушники, он прислушался. Но дом был погружен в тишину. Должно быть, послышалось…***
— Я же, блять, говорил, что мы заказываем только полиуретановые сайлентблоки, нахуя ты заказал это резиновое говно? Голос Димы был больше похож на рычание. Томаш и Радек едва не вздрагивали от страха, когда он проходил мимо, бросая на них раздраженные взгляды. Весь, сука, рабочий день! Но теперь предъява была не пустая, Радек действительно сильно проебался. Говорит, забыл. Ага! Немножко забыл, немного не хотел! — Я могу оформить возврат… — с трудом сохраняя спокойный тон отозвался он, глядя, как шеф со злостью отбрасывает пластиковую упаковку в сторону. — Они мне сегодня нужны! Вон «фольк» стоит уже сколько? Мне скоро его хозяин башку оторвет! — шикнул Дима, небрежно вытирая руки о кусок тряпки и доставая из кармана комбинезона телефон. — Я позвоню и узнаю, есть ли полиуретановые на складе. Если есть — возьмешь машину и поедешь туда. — Это триста киллометров! — заметил Радек, складывая руки на груди. — Ничего, проветришь голову! — фыркнул мужчина, закатив глаза. До конца рабочего дня оставалось пару часов, рессора с «фолька» была снята, и Дима очень надеялся закончить с машиной сегодня, чтобы завтра с утра позвонить хозяину и сказать, что все готово. И он действительно закончит с машиной сегодня, даже если потребуется сидеть в мастерской всю ночь, но терять постоянного клиента, который хоть мозги и трахает, но привел к ним еще парочку своих знакомых, которые теперь тоже постоянные клиенты, не хочется. — Да, твое счастье, полиуретановые есть на складе, и они не против продать прям оттуда, — бросил Дима после непродолжительного разговора по телефону. — Езжай, как раз успеешь к закрытию, если не будешь пить кофе на каждой заправке. — Угу, — мрачно пробубнил Радек и пошел одеваться. Когда, зарычав двигателем, его машина скрылась из виду, Томаш вздохнул и подошел ближе, поинтересовавшись: — Что-то случилось? — Ничего, — быстро ответил Дима, направляясь к только что пригнанному «вольво», который приехал на диагностику. — Делом лучше займись, у нас минус один. — Шеф, погоди, — снова начал поляк, следуя за ним по пятам. — Давай перекурим и выдохнем. Я же вижу, ты какой-то не такой. С сыном что-то? — Отвали! — шикнул Дима, запоздало понимая, что переходит границы. Ребята ему ничего не сделали. Ситуацию надо было сгладить. Он резко развернулся, взглянул в охеревшее лицо Томаша и, вздохнув, пробормотал: — Извини. Я охуел. — Еще как! — обижено буркнул мужчина, пряча руки в карманы. — Я не хотел тебя обидеть, совсем что-то занесло, — покачал головой Дима, устало потирая виски. — Давай десять минут на кофе и за работу. Я ужасно устал. — Мы только начали, — мягко улыбнулся невероятно быстро отходчивый Томаш. — Не узнаю тебя, шеф. Дима коротко кивнул, сглотнув горькую слюну. — Я сам себя не узнаю. День какой-то… тупой. После перекура и короткого разговора ни о чем работа пошла чуть эффективнее, хотя Дима по прежнему никак не мог сосредоточиться. Все его мысли были так далеко от мастерской, что он даже не заметил, как вернулся Радек. — Молодец, — похвалил его мужчина и взглянул на часы. — Ты обедал? — Нет! — фыркнул тот и вышел, видимо, чтобы купить хотдог в ближайшем ларьке. Дима только вздохнув, покрутив в руках детали. — Обиделся, — хмыкнул Томаш, закатывая глаза. — Имеет право, — устало выдохнул Дима, поджимая губы. — Ладно, заменим сайлентблоки и по домам. Он почти закончил, когда Томаш вдруг окликнул его: — Шеф, к тебе гости! — Что? — нахмурился Дима, выныривая из-под машины, поднятой вверх для доступа к шасси, и едва не впечатался в улыбающегося своей сдержанной улыбкой Виктора. — Привет, — прошептал мужчина, придерживая его за плечо. А из тела Димы будто все кости вынули. Он с трудом удержался от соблазна стечь бесформенной жижей в сильные руки любовника, да там, в его объятиях и остаться. — Привет, — хрипло отозвался Дима, завороженно глядя в его темные глаза. — Что ты… — он откашлялся, отстранился на разумную дистанцию, и продолжил тихо: — Что ты тут делаешь? Виктор бегло оглянулся, убедился, что никто их не слышит, и произнес: — Соскучился, решил тебя проведать. — Вик, — начал Дима, понимая, что эта встреча грозит катастрофой. И что у него нет никакого желания спорить. Он устал сражаться с собой и со всеми вокруг, устал выгрызать зубами свое право на любовь. Он был ни морально, ни физически не готов к проблемам. Лучше всего, если любовник просто пришел поздороваться и уйдет прямо сейчас, но его горящие глаза говорили об обратном. Его глаза были голодные, жадные и наполненные какой-то совершенно невероятной страстью. Не сжигающей, не эгоистичной, а чем-то совершенно другим. Чем-то… — Послушай, я… Он замолчал, не зная, что сказать, как объяснить, чтобы не усугубить ситуацию. Но Виктор и без того уже начал о чем-то догадываться. — Постой-ка, — пробормотал мужчина, делая шаг вперед, а потом еще один, оказываясь так близко, что… — Ребята, давайте по домам! — крикнул Дима, отшатнувшись от любовника. Он намеренно вышел на середину мастерской, оказываясь на виду у парней. Но когда они ушли… Вик снова оказался рядом, и теперь от него не было спасения. Он буквально зажал его в угол, жестко фиксируя подбородок, поворачивая к свету. — Уебок! — зарычал он, касаясь кончиками пальцев синяка на скуле Димы. Едва заметного, но все же. — Что он тебе сделал?! — Послушай… Но Виктор был неумолим. Он уперся руками по обе стороны от его головы и, глядя прямо в глаза, повторил вопрос: — Что он тебе сделал? — Ничего, — твердо ответил Дима, сжимая пальцы в кулаки, поддерживая зрительный контакт. Он Вика не боялся и слабаком показывать себя не хотел. Это с Карлом он умело пассовал, когда было нужно, прогибался под его волю, лишь бы не раздувать конфликты. С Виком он не страшился быть на равных. — Детка, ты же знаешь, что я не отстану, — прорычал мужчина, явно намереваясь не отпускать, пока не выцедит правду по каплям. Но правда была до банального проста и… — Ты не хотел бы это слышать, — спокойно отозвался Дима. — Я много чего в этой жизни бы не хотел слышать или видеть, и в ТОП-10 явно входят синяки на твоем теле, — с глухим рычанием едко ответил Виктор, пальцами касаясь покрытой щетиной щеки любовника. — Обещаю, я ничего ему не сделаю. Но ты мне должен рассказать. Не бойся, что мне будет что-то неприятно слышать. Я не нежная фиалка. Дима прикрыл на секунду глаза, кайфуя от ненавязчивой ласки, и сам не заметил, как начал говорить. — Все было нормально вчера. Спокойно. Ужин. Потом он предложил посмотреть фильм. А потом начал настаивать на сексе. Он не слишком активный в этом деле, но иногда все же… Он приоткрыл глаза, из-под ресниц наблюдая за реакцией любовника, который уже догадывался, о чем пойдет речь. — Я не хотел. Он настаивал. И когда Карл понял, что у меня был секс недавно, он… — Тебя ударил. — Не совсем. Он меня столкнул с кровати, и я ударился лицом об пол и отключился. Виктор резко изменился в лице. Он буквально за мгновение побледнел, а в глазах появился совершенно безумный блеск, который Диму не на шутку испугал. Он уже представил, как мужчина срывается с места и едет убивать Карла, но тот взял себя в руки и спросил: — Что было дальше? — Он привел меня в чувство, спросил прямо, что за херня и почему у меня растянутая и припухшая дырка. И я сказал, что развлекаюсь с игрушками. — Он поверил? — удивленно приподнял бровь Вик, покачав головой. Видимо, он сам бы в эту херню не поверил. — Возможно, сделал вид, но… — Дима только дернул плечами. — Он понимает, что я никуда от него уже не денусь. Теперь его никто не держал у стены, и он направился к дивану, чтобы сесть и отдохнуть. Ноги не держали, усилился тремор рук. Настолько, что он сжал пальцы в кулаки, чтобы не позориться. — Уходи от него, — произнес Виктор, следуя за ним по пятам. — Не говори ерунды, — вздохнул Дима, падая на диван и устало прикрывая глаза. — Я должен думать о сыне. — Я позабочусь об Андрее, — настойчиво продолжал мужчина, останавливаясь в паре шагов от него. Дима криво улыбнулся, потирая виски, и произнес спокойным тоном, сдерживая дрожащие в голосе слезы: — Я не буду умирать на твоих руках. Виктор пошатнулся, будто его ударили. А его действительно ударили, только словами. Врезали по лицу, будто мокрую тряпку швырнули. Он зажмурился на мгновение, а потом очень медленно опустился коленями на пыльный пол мастерской, обнимая ноги Димы, и, положив голову ему на бедра, замер, раскрошенный в порошок. Они просидели в молчании почти полчаса. Дима знал, что у Вика затекли ноги, спина, и наверняка его дорогущие брюки передавили ему абсолютно все, но он боялся его коснуться, потревожить. Ему казалось, он уснул, а еще казалось, стоит ему тронуть Виктора, и тот разревется как ребенок. Дима и сам с трудом сдерживал истерику. Все эти годы он умело прятал эмоции, фокусируя все свое внимание на сыне, на его будущем, но теперь он просто не мог не думать о смерти. Смерть приближалась все быстрее. Еще месяц назад он почти не ощущал симптомы, и вот уже у него заплетаются ноги и дрожат руки. Вот уже иногда он не может выговорить слово, вот уже он начинает чувствовать боль. Ни мигрень, ни защемление нерва в позвонках, а совсем другую боль, которую не снимают обычные обезболивающие. Вот уже он разваливается на части будто старик. Но ухудшение самочувствия — ведь не повод ложиться в гроб и умирать прямо здесь и сейчас. И тем более не повод тащить с собой в могилу любимого человека. Он понимал, что прямо сейчас должен отвлечь Виктора. Да, собрать жопу в кулак и начать уже воспитывать в себе мужские качества. Он не имел права сдаваться. Не сейчас. — Эй, — позвал Дима, набравшись смелости, и зарылся пальцами в темно-каштановые с проседью на висках волосы. Потрепал по голове, как большую и верную собаку, а потом наклонился, обнимая его в ответ. — Родной, вставай. — Нет, — глухо отозвался Виктор, потираясь носом о его колени, наплевав на то, что вообще-то может испачкать свой дорогой костюм пылью и мазутом с рабочего комбинезона. — Не хочу тебя отпускать. — Не отпускай, — улыбнулся Дима, отстраняя любовника от себя и, взяв его лицо в ладони, поцеловал сжатые в плотную линию губы. — Поехали к тебе. — Поехали, — сдавленно ответил мужчина, с болью и ужасом в глазах глядя на него из-под ресниц. — Дай мне минутку, — он тяжело поднялся на ноги и, даже не отряхнув брюки, отошел в сторону. Достал телефон, набрал жену и сказал ей что-то на чешском. Дима решил, что с сайлентблоками закончит завтра, и пошел приводить себя в порядок. Сил на душ не оставалось, он просто переоделся, решив, что если у них с Виктором сегодня секса не будет, то хотя бы в ванной они вдвоем понежиться смогут. Через пять минут они уже ехали в машине. — А твоя жена не против, что я приду? — тихо спросил Дима, глядя прямо перед собой на проносящееся под колесами дорожное полотно. — Я предупредил, — отозвался Виктор, снова закупорив эмоции, надев на лицо восковую маску спокойствия. — В нашу первую встречу в больнице она была явно не рада меня видеть, — хмыкнул Дима, вспомнив, как раздраженно она смотрела на всю их шайку-лейку, из-за которой ее муж, видимо, выдернул их с какого-то официального мероприятия, судя по их внешнему виду. Виктор помолчал немного, перестраиваясь в правый ряд, чтобы свернуть направо, и произнес наконец: — Мы сошлись с ней, потому что у нас схожие взгляды на жизнь. И секс. А не потому что мы любим друг друга. — Да ну? Дима не хотел язвить, не хотел включать ревнивую суку, но она все равно скалила зубы и рвалась с поводка. Когда-то он мог позволить себе быть таким, но не теперь. — Когда ты ушел к Карлу, — задумчиво начал Виктор, без цели, впрочем, ударить словами, — я не знал куда деться. Я понимал, что между мной и сыном ты выбрал сына и его будущее, понимал, зачем ты переехал в Германию, но я не мог смириться. Тогда я открыл филиал в Чехии. Я был нацелен на Германию, потому что там жил ты, но сразу рвануть в Европу не мог, меня бы там сожрали. В трудный период жизни в одном баре в Брно, где я проводил вечера, я встретился с девушкой, которой рассказал про все. Мы сидели с ней до самого утра, она меня понимала. Дима слушал, прикусив губу, и с каждым словом ему становилось все больнее. Он знал, что, совершил ошибку тогда, четыре года назад. Не было бы всего этого, а было бы… что? — Мы женились недавно, — продолжал Виктор, пустым взглядом глядя на дорогу, — она талантливый бухгалтер, хорошая подруга, интересный человек. У нее есть мужчины, которые дают ей гораздо больше внимания, чем я, и ребенок от первого брака, который живет с отцом в Брно. Тогда в больнице, узнав, что ты — это ты, она мне сказала, что не собирается становиться между нами. — Вы с ней спите? Вопрос вырвался так резко, что Дима не успел даже подумать. Почему-то его очень интересовал этот вопрос. Наверное, потому что она сногсшибательная красотка, а Виктор всегда был на два фронта. — Да, мы с ней спим. Дима прикусил губу и, заметив впереди вывеску, что через пятьсот метров будет поворот на Ашан, попросил: — Заедем в магазин? Он хотел замять этот разговор, стереть о нем воспоминания, чтобы Виктор ни в коем случае не думал о своей жене в этот вечер. Он хотел шампанского, клубники и шоколадного фондю. В супермаркете, направляясь к отделу с алкоголем, он мысленно умолял любовника промолчать и не начинать снова читать лекции о вреде спиртного для его поебанного здоровья. Похуй. Уже похуй, процес запущен. Внутри тикает бомба замедленного действия. Он взял бутылку своего любимого шампанского, загадочно улыбнувшись Виктору, когда тот хмыкнул и глаза закатил. — Ты же обычно пьешь крепкий алкоголь? — заметил он, следуя за любовником к отделу с фруктами. — А я не хочу напиваться, мне потом еще машину забирать с мастерской, — отозвался Дима, выбирая лоточек с самыми свежими ягодами. — Хочешь чего-нибудь еще? — Тебя, — честно ответил Виктор, не отставая от него ни на шаг, — зацеловать, искусать, вылизать всего. — Сожрать? — игриво уточнил Дима, приподнимая бровь. — О, да, — серьезно кивнул мужчина, оскалившись. Дима вручил ему клубнику, накинул сверху еще и пластиковые коробки с малиной и голубикой, и заговорщицким тоном озвучил свой план: — А как тебе идея зажечь свечи, открыть бутылку шампанского, расплавить шоколад и валяться в ванной, наслаждаясь моим обществом? — Ладно, с актом каннибализма повременим, — немедленно согласился Виктор и тут же заозирался. — Шоколад там! И Дима, с трудом сдерживая себя, чтобы не побежать в указанную сторону, как счастливый глупый лабрадор, сжал руками горлышко бутылки шампанского, направился к нужному отделу. Его немного пошатывало, слабость снова напомнила о себе. — Не хочешь захватить еще сыра какого-нибудь? — поинтересовался Виктор, а потом вдруг резко остановился, всматриваясь в его лицо. — Стоп. Ты какой-то бледный. Ты сегодня обедал? — Э-э, — Дима виновато улыбнулся, дернув плечом. — Нет, но… Он нашел на полке свой любимый молочный шоколад, сгреб сразу три упаковки и повернулся к обеспокоенному любовнику. Но его резкий разворот имел последствия. Ноги вдруг ослабли, а свет стал невыносимо ярким. — Дима?.. — Виктор шагнул к нему, встревоженно всматриваясь в бледнеющее лицо. — Ой, мне что-то… В ушах зазвенело, свет ослепил, затошнило невыносимо сильно. Если бы он поел хоть что-нибудь за этот день, кроме давно усвоенного завтрака, его бы точно вывернуло. — …нехорошо. Бутылка шампанского выскользнула из рук и разбиралась о твердый пол, но звук донесся до него будто из-под толщи воды. Или скорее будто он сам был глубоко под водой. Диме показалось, что все мышцы в его теле превратились в вату и перестали держать скелет. Он пошатнулся, чувствуя, что падает, и, в отчаянной попытке устоять на ногах, схватился рукой за полку. Последнее, что он увидел, проваливаясь во тьму: лицо Вика, который, кажется, пытался до него докричаться.