Немцы пьют

      Фогель был волен слоняться по Парижу в одиночестве. Зайдя на почту на станции, он слабо надеялся, что встретит там свежеприбывшего Краммера или хотя бы письмо от него. В толпе он напрасно искал глазами загорелого, поджарого мальчишку с яркими и добрыми глазами и теперь уже фуражкой на бок, прям как у него самого. Как сильно он там изменился? Возмужал ли? Может, его оптимизм разбился в дребезги и разлетелся по пескам? Нет, Краммер духом был силен. Наверное, его бы обступила кучка фанаток, и им двоим пришлось бы отбиваться от них на пути в отель. Они бы завалились в кровать, или на пол, или на стол, а после без умолку говорили бы о приключениях.       Грустно и обидно, что его оставили здесь. После очередного ранения некий потребовал не отправлять его в Африку. Не одного, конечно, его здесь оставили. Вайса тоже прикрепили к JG-51, и Коммодор у них был хороший: Вернер Мёльдерс. Но тем не менее.       Около часа Хауптман просто слонялся по улице, гулял и культурно обогащался так сказать. Ветер тоже гулял, меж домов нещадный, а без крыльев на шаткой ноге он им не особо наслаждался. Мысль о политике мягко растворилась в черепе. Принялся считать черные машины известного назначения. Вот одна проехала, вот вторая. Вот снова первая. Ушки на макушке, летчик свернул в переулок прогулочным шагом, неспеша прошелся по узкой улочке и вышел с другой стороны. Известный маневр. Сзади послышался все тот же звук мотора.       "Ну ладно," — подумал Фогель вполне рациональную и взвешенную мысль, — "давай в прятки играть." Он свернул снова, в этот раз по переулкам петлял, куда глаза глядят. Узкие как сто девятый, иногда даже плечи не расправить, зато встретил у мусорки кота, который ел, по всей видимости, очень и очень хорошо. Кот следил за ним полуприкрытыми глазами. Тоже агент Гестапо? Что же нет, змей они вербовали, собак вербовали, почему не котов? Летчик аккуратно протянул руку в сторону мохнатого члена партии, тот с интересом понюхал ее, но с места не двинулся.       "Заберу тебя к нам. Пойдешь?" — спросил он, наблюдая шелковистую шерсть. Может он был чей-то кот, а может, и нет. Краммер бы обрадовался, если б по приезде обнаружил такого статного французского джентльмена на базе. Кот зевнул, Фогель понял, что утомил его своим присутствием, и поспешил дальше.       Наконец вышел в более оживленное местечко и пристроился у входа в кафешку "Панну" с большими окнами и красной деревянной рамой. Ждал. Ждал. Закурил.       Пусто. Мерседес не появлялся, даже звука не было слышно. Ну, либо потерял, либо не за ним вообще следовал. Фогель приметил кафешку и направился дальше. Да, с Мёльдерсом он общий язык нашел не сразу. "Папаша" был не столько отцом, сколько священником, учитывая, как яростно он отстаивал бога. Хауптмана знатно бесило, что тот так серьезно веровал во времена науки и рациональности. Все же Мёльдерс был умнейшим стратегом, его было приятно слушать, когда он эти самые умные вещи говорил, а потому Фогель к нему оттаял вскоре. Тот все же имел больше опыта, был еще в Кондоре, потому тоже считался знаменитостью. Сзади снова зарокотала машина. Плелась она медленно и настойчиво.       "О, нашел, все-таки," — весело подумал летчик и снова дал петлю по переулкам. Парижский лабиринт тянул его все дальше, от своего центрального сердца по артериям. Дыхание у города было не таким грузным, как в Мюнхене или Берлине, но оно и понятно. Говорят, лес живет своей жизнью, он сам по себе существо, но и город был отдельным созданием. Он нырял по темным улочкам, как по облакам, периодически показываясь на свет. Нога начала ныть и пришлось остановиться, все же подбило его знатно. Оглядевшись, Фогель понял, что, кажется, немножко потерялся. Вот так вот, а картографию должен был на отлично знать. Он просто задумался на пару мгновений, и вот уже потерял, откуда пришел. А вообще после сотрясения было сложно контролировать эмоции.       Еще он понял, что он действительно дегенерат и унтерменш, потому что, блять, он ради интереса в прятки захотел поиграть с полицией. Ладно бы только это, он же, блять, еще и информацию для заговорщика Нойфельда добыть должен был. Вот блять.       Машина преследователя показалась из-за угла и вальяжно остановилась. Хауптман на нее пока что не смотрел, думал, что делать. Бежать точно нельзя. А что тогда? Куда-то надо было приземлился. А куда? До кафе он не дойдет. Ну, лучшая защита это нападение, поэтому Фогель все же повернул свою пустую и тупую голову в сторону Мерседеса и с напущенной расслабленностью подошел. Вблизи он узнал плашку 57217.       Вот как. Ганс Ланда к нему надзирателя приставил. Хауптман злобно раздул ноздри и противно постучал костяшкой по стеклу водителя. Тот его опустил, унтер-офицерик в пилотке, рожа бандитская.       "Здрасьте," — подал он гадко, облокотившись о дверь и чуть ли не полностью просунув голову в упор к водительской, — "до кафе 'Панну' дорожку не подскажешь, дражайший?"       На заднем сиденье кто-то задребезжал смехом, и притворно сочувственный голос спросил: "Потерялись, Хауптман?"       Фогелево тело само по себе от удивления отшатнулось и забыло моментально про боль и голод, оно хотело бежать настолько быстро, насколько было физически способно. И радостно и страшно. Желание дать стрекача разогрело уши и кончики пальцев, кололось за глазами и под языком, как электрическая дрожь.       Задняя дверь открылась, вырвала из ступора. Из нее выглянуло неморгающее пытливое лицо Хэльштрома. Фогель помнил его ярко, никогда так ярко он не запоминал лица людей, хотя большую часть времени на гестаповца он смотрел сонный или уставший, или вовсе в потемках. Но офицера он узнал сразу, даже не мозгом по началу, а инстинктом.       Он за три месяца не изменился ни капли, не то, чтобы Фогелю было особо интересно, что там с ним было, но все же. Хэльштром был сейчас наяву точно такой же, каким был периодически в фантазиях летчика.       "Что стоите? Садитесь, садитесь," — с тонкой лыбой потребовал Штурмбаннфюрер. Мельком Хауптман успел подумать, что хотел бы бежать не для того, чтобы ноги унести, а чтобы его догнали со всеми вытекающими последствиями. Совсем страх потерял?       "Спасибо, я лучше пешком, просто направление скажите," — невинно щелкнул козырьком подбитый летчик. Штурмбаннфюрер долго и холодно смотрел ему в душу, как будто забыв, что Фогель будет противиться. Ему стоило рявкнуть, и сопротивление бы полностью исчезло из шкурки Хауптмана, но он этого не делал, он смотрел пристально, как змей. Помнил ли он его?       Мысль сбежать нарастала, теперь не просто наитие, а вполне реализуемое желание. Гестаповец только этого и ждал, довольно вытягивая из портсигара сигаретку. Фогель снова нервно поправил фуражку и влез в салон, оседая в кресло. Знакомый запах тяжелых сигарет ударил в ноздри, окутал кольцами влияния. Хэльштром довольно распластался, пощадил попавшегося зайца, скрыв глаза козырьком, показывая лишь тонкие растянутые губы.       Фогель хотел придвинуться ближе, поймать чужую сигарету и почувствовать мертвецкое тепло. Но в машине они были не одни. Солдатик, хоть и был никем, но настучать мог запросто. Повисла тишина, просто ехали. Легонько его сапог задели сапогом. Стало тепло, даже душно в закрытой машине. За стеклом листва выворачивалась изнанкой к небу, как тысяча ныряющих самолетов.       За углом показалось кафе, в которое они и забурились, оставив потенциального стукача на улице.       "Вы наконец подстриглись, вам очень идет," — сказал Хэльштром бесстрастно, но с улыбкой. Фогель прошелся пятерней по волосам и криво расплылся, не мог сдержаться. Встретились почти даже как старые друзья.       "Благодарю, господин Штурмбаннфюрер. Вы нисколько не изменились," — Хауптман перевел взгляд в окно. — "Все так же пугаете," — краем глаза летчик заметил, как уголки его рта напряглись, будто еще не решили улыбаться или оскалиться. Реакция — уже хорошо. Им не будет скучно.       "Поздравляю вас с награждением. Развлекаетесь?" К ним прибилась напуганная официантка, на которую Хэльштром даже не посмотрел, приказав еды. Глаза его пристально бурили фогелеву черепушку.       "Развлекаюсь. Британцы куда интереснее французов," — летчик задумался. Может быть, Нойфельд был британцем. Может и нет. К чему ему сейчас этот непутевый?       "Куда активнее. С ними много работы. Слышали новости из Кольдица?" — Штурмбаннфюрер развалился в кресле, потянулся до дрожи со звуком удовольствия. Наверное, он так же напряженно тянулся бы с утра, только тогда он был бы в майке, и она бы чуть-чуть приподнялась и оголила его живот. И Фогель бы засмотрелся, о, многое бы отдал, чтобы засмотреться.       "Ммм. Мельком. Британец какой-то бежал?" Хэльштром кивнул.       "Ланда уже успел упомянуть господина Гейдриха?" — насмешливо дернул головой и снял фуражку.       "И про Гейдриха, и про мой же самолет, и про господина Рихтгофена, небо ему пухом," — охотно отозвался Фогель, нажав с уважением на слово "господин", когда Ланду таким званием обделили. "Вы его хорошо знаете?"       "Его не сложно хорошо узнать. Представьте настоящего Гейдриха и попробуйте поместить его в более убогое тело," — Хэльштром по-человечески улыбнулся, показав зубы. Хауптман тихонько рассмеялся. Теперь он даже был рад, что отправился сюда без друзей. Похолодевшие и болящие ноги начали греться. Как же приятно было летом ходить босиком по траве. Сначала щекотно, а потом мягко и будто по шерсти огромного зверя идешь. И раскаленный асфальт, пыльный, тоже казался теперь такой желанной недостижимостью.       Летчик имел достаточно слабое представление об устройстве ЗиПо, как в принципе и положено от данной машины отдаленным. Но, скорее всего, у них с Гестапо были такие же терки, как и у СС с Вермахтом. Глупое распределение обязанностей, где несколько департаментов отвечали за схожие задания.       "Он вам палки в колеса вставляет?" — закурили.       "Конечно," — фыркнул гестаповец. "Каждый день новая гениальная идея. Сегодня ему захотелось самолет". Фогель подумал, что с ним так откровенничают, потому что в любом случае он не может ничего сделать. Даже приятно. Лгать летчик не любил никогда без надобности. А выражать свое мнение свободно — большая ценность в такое время. Пусть даже говоря это напрямую самой нации.       "Он хочет забрать меня себе," — упомянул Хауптман. Глаза у гестаповца полыхнули интересом. Может ли быть, что именно он замолвил словечко за Фогеля? Было ли ему до такого дело?       "М, это вполне удобное предложение," — не моргая, он подался вперед.       "В рот я имел его предложение," — Фогель вскинул голову и выправил грудь, ощерился весь. "Если бы он вам предложил быть его водителем, вы бы согласились?" — он тоже подался вперед, сморщив нос. Было же у Хэльштрома сочувствие? Гестаповец задребезжал смехом, прошелся языком по зубам, довольный. Хауптман легонько пнул мыском его сапог. А если и не было, то была гордость и чувство собственности.       "Все, что требуется на благо нации," — безразлично ответил тот. Провокацию он прекрасно чувствовал, неумелую, некрасивую. Хауптман был бойкий, но глупый, неопытный. В отличие от него, Хэльштрому не грозило стать водителем.       "И что, вы меня ему просто так отдаете?" — летчик пытливо нахмурился, глядя все так же бесстрашно в глаза непоколебимого хищника. Хэльштром обдал его холодом непробиваемого спокойствия, вскинул тонкие брови в притворном сострадании и склонил голову.       "Ой, а вы прибежали ко мне жаловаться," — кривлялся, — "На кой черт вы мне?" Он вкусно и тяжело затянулся, не убирая сверлящего надзора тусклых глаз и широких зрачков. Если бы ему не было интересно, он бы перестал уже на Фогеля смотреть. Но было же интересно наблюдать, как наглый рабочий в открытую с ним играет и улыбается сам себе.       "Ну, это, считай, личный удар по вашему самолюбию, он игрушку вашу отобрал," — фогелевы пальцы наконец добрались до тарелки с едой. Ему бы следовало почувствовать укол обиды от услышанного, если бы он был чуть больше романтиком. Нет, Хэльштром не способен был на подобную привязанность. Слишком механический он человек. И слава богу. Много делов он мог натворить бы, если бы действительно привязался, влюбился даже.       Штурмбаннфюрер наступил ему на ногу, хотя летчик так и не понял за что: то ли не разрешал есть, то ли слова ему не понравились. Он все равно ел, а гестаповец ногу не убирал.       "Меня не так легко задеть," — напрочь отрезал эсэсовец. Фогель подумал встать и уйти, но его по-прежнему держали на месте. Значит, он угадал. Дело было не в нем, дело было в том, что Хэльштром не хотел делиться даже самой ненужной собственностью.       "А вот Ланда…" — офицер снова расплылся в улыбке. Фогель засмотрелся на него, забыл жевать. Ему жутко нравилось, как стихийный майор менял выражения лица: каждое новое не оставляло и намека на старое. И вдвойне нравилось, что сейчас он играл из себя человека, а не пытался вытянуть показания, как послушное оружие. Но и во взведенном пистолете была красота.       "Сколько отсюда лететь до вашего аэродрома?"       "Час-полтора на Шторхе. Зависит от ветра".       "В вашем распоряжении, конечно же, не только немецкие истребители," — Штурмбаннфюрер облокотился о стол, еще сильнее зажимая подневольного в угол. Привычка.       "Так точно".       "И ими кто-то умеет управлять".       "Господин Штурмбаннфюрер-" — Хауптман прервал, достаточно резко и грубо. Сегодня все от него чего-то хотели, а он, засидевшись и став инертным, двигаться не хотел. Нога болела. Вот что ему будет, если он откажется? Изобьют его? Так он только рад будет. Вышвырнут из авиации напрочь? Вот это уже существеннее, но, опять же, без видимых причин Оберст будет на его стороне даже перед лицом зазнавшегося майора.       "Я, по-вашему, договорил?" — тут же все его бунтарство испарилось. Головой Фогель прекрасно понимал, что мог противиться, а вот тело все уже успокоилось.       "Никак нет".       "У меня есть острое предчувствие, что один из самолетов сегодня попадет в руки врага. И это враг, которому конечно удастся скрыться в облаках, каким-то образом узнает, куда именно вы направляетесь".       Фогель на секунду опешил от удивления. Впервые оторвал взгляд от офицера, уставился в стол и скрипнул ногтями по дереву. В принципе, этого и следовало ожидать. Ну что же, союзников нужно выбирать. Между Ландой, Нойфельдом и змеем он предпочитал змея. С ним была хоть какая-то общая тайна, обоюдное самоуничтожение при случае чего. Подозрительным он стал в последнее время. Нервным. Нужно же жить ради веселья.       "Ваша интуиция зачастую верна," — ответил он с готовностью, ощущая, как мысли жидким топливом просачиваются по нутру. Вайс, Вайса подключит. Хэльштром выставил локти на стол и наклонился еще ближе, неприятно близко. На таком расстоянии Фогель видел, как азартно и зло заблестели его тусклые до этого глаза. Странная, животная дрожь пробежалась по телу. Он вспомнил Бауэра, и как убийственно сосредоточенным и веселым тогда был этот змей. Но останавливаться он уже не хотел. Тут что-то намечалось, пропустить — грех.       "Вы опишите мне во всех подробностях его выражение лица, когда он увидит ныряющий на него самолет," — смакуя каждое слово, произнес Штурмбаннфюрер. Фогель расплылся в улыбке, и эта близость оказалась уже не такой уж и неприятной. "Тогда я, возможно, не дам ему вас забрать".       Хауптман, на самом деле, был согласен такое провернуть немедленно. О последствиях он думал сейчас не больше, чем человек думает о количестве мух на болоте в Польше. Лишь бы хуйню какую-то сотворить. Лишь бы осадить полковника, который решил его под себя замять. А если еще и по приказу, так вообще разгул. Голова пришла в порядок, подозрения, черт бы Нойфельда побрал, утихли, мысли пошли единым точным потоком.       Принялись обсуждать детали плана. Офицер хотел с земли встретить Ганса Ланду, чтобы тот еще не успел отойти от испуга. Где-то меж строк Фогель понял, что вилла, на которую его гнали, была гестаповская. От этой мысли его разогнало еще сильнее. Больше двух недель он слонялся вне действий, а тут собирался оказаться в окружении вполне видных лиц в одиночку после очередной выходки. И где-то в этом месиве он еще и подумывал глянуть на секретные документы. И желательно отхватить пощечины. И много чего еще. Ну и денек.