Немцы пьют

      Несколько успокоив взъерошенные перья, они все завалились в дом. Изнутри и вблизи поместье было богато и красиво. Такая традиционная, не выдающаяся красота. Ее заслуга была в том, что глаз по ней соскальзывал беспрепятственно, не цеплялся ни за вычурность, ни за бедность. Такая лаконичная и мирная красота. Она не нравилась Фогелю из принципа. Они ж не в музее.       По сравнению с его квартирой, с домом его родителей, здесь не было души. Ни в одном доме аристократа не было. Их дома были аксессуарами, а не местом жизни. И все же, летчик напрасно вглядывался в декор, и дорогую мебель, и темное лакированное дерево, и картины на стенах, стараясь высмотреть в них хоть крупицу характера товарища Гестапо. Итог был не новый: аккуратный, без излишек.       Хэльштром услужливо принимал все прибывающих гостей, теперь уже без плаща и фуражки. Хауптман прибился к своему Коммодору и какому-то офицеру из Абвера. Пожали руки, познакомились с господином Шварцем. Разговор шел нейтральный, отвлеченный, о погоде. Мёльдерс с интересом спрашивал о службе в разведке. А летчик, делая вид, что слушает, жадно держал своего гестаповца в поле зрения. Очень вежливый, улыбчивый искренне, совсем не страшный он был перед лицом равных и вышестоящих. Как бы он себя вел в эскадрилье? Сторонился бы он всех, все так же подлизываясь, или же влился бы в коллектив, прослыв странным, но надежным товарищем?       От своего отобранного у какого-то французского богача дома Штурмбаннфюрер отличался. Хоть и старался вписаться в общепринятую красоту окружения, все же он выглядел в ней притаившимся взведенным ружьем. И действительно. Когда один из бедных прислуг случайно уронил поднос с бокалами, готовый и холодный как сталь, гестаповец навис над ним. Разговор прервался.       "Уберите это. И принесите новые бокалы," — Хэльштром брезгливо обвел пальцем круг вокруг провинившегося. Как вежливо он направил человека на смерть. Тот молча склонил голову, меж ними замельтешила прочая прислуга, и какой-то наиболее вовлеченный солдатик вывел худощавого француза на улицу. Тот не сопротивлялся и не кричал — из него уже давно выбили, из-под ребер, желание создавать проблемы.       "Что же все-таки случилось там, в небе?" — привлек внимание вкрадчивый абверовец разведчик. Фогель и рад был отвлечься, но холод в кончиках пальцев его не отпускал. Не мог не думать про француза. Вот так просто и ни за что. Он даже не еврей был, просто парнишка какой-то.       "Какой-то одиночка решил на нас потренироваться, но товарищ полковник его переубедил быстро," — с гордой лыбой ответил летчик. Горд он был, конечно, не за Ланду.       "Вы не находите это странным, Хауптман?" — абверовский был человек его возраста, такой неприметный по внешности. Это, наверное, так и нужно было. Чтоб не запомнили.       "Нет. Такое часто бывает, когда позволяет погода. В облаках легко спрятаться," — Фогель отвечал расслабленно, с видом знатока. Коммодор кивнул. Они и сами гоняли такие самолеты от скуки. Глупо конечно так далеко залетать, но все же. Разведчик осмотрел его с ног до головы и продолжил.       "Вы уже сообщили об этом?"       "Конечно".       "Вас не затруднит перепроверить, господин майор? Чистая формальность, вы понимаете," — Шварц примирительно сложил руки и указал Коммодору на дальний угол с телефоном. Ох бля.       Фогель почтительно кивнул, наблюдая, как папаша идет выполнять формальность. Мёльдерс говорил с кем-то на другом конце провода. Лишь бы это был Вайс. Нет, не мог быть Вайс, он еще не долетел, наверное, до аэродрома.       "Как вам полковник? Вы знакомы с ним впервые, верно?" — абверовский не унимался.       "Нет, мы виделись один раз еще весной. Господин Хаффнер представил нас. Полковник произвел на меня впечатление, он человек действительно умный и хорошо разбирается в людях," — и еще он, наверное, нассал немножко в штанишки. — "А вы всегда на службе?" Шварц рассмеялся.       "К сожалению. В нашем деле сложно разделять работу и отдых. Всегда есть возможность натолкнуться на конспиратора," — указал глазами прямо на Фогеля.       "Ах, признаю, два месяца назад я предательски украл у майора носки," — театрально грустно предложил летчик. Посмеялись.       "Все же будьте аккуратнее с полковником, он оппортунист".       "Я полагаю, есть много людей, которым неприятно находиться в его тени, господин оберлейтнант?"       "Вблизи великих часто такое бывает. Но вам это не грозит. Если он проявил к вам интерес, я считаю, нужно этим пользоваться," — аккуратно ответил разведчик. Он, как Фогель и ожидал, сам хотел Ланду с места сжить. Боже, как же утомительно, наверное, было вариться в бесконечных схватках за власть среди своих же.       "Что вы, я бы не хотел претендовать на место, которое заслуживает кто-то из ваших знакомых".       "Вы тоже мой знакомый, разве нет?" О как! Быстро у них тут все работало.       "Конечно, господин Шварц," — Фогель мягко и обаятельно скосил лыбу и чуть сощурился. Мёльдерс наконец вернулся к ним, даже не злой, он лишь кивнул, мол, все к порядке.       "Обрабатываете Хауптмана моего, оберлейтнант?"       "Что вы, что вы, не больше чем обычно".       Разговор продолжался, вежливые шутки и недоговорки много сил вытягивали у летчика. Он был здесь чужой, скучал по своим, где вершиной юмора был не намек на чью-то некомпетентность, а то, как изощренно в этот раз Циглер назвал Пабста свиноебом.       Вдалеке послышался глухой хлопок.       Хауптман почувствовал холод под ребрами, стало душно и неспокойно. Он забыл совсем. Они все здесь были такие, они бы и его так же, если б он рожей не вышел. Сердце болью раздалось в голове. Поморщился, извинился в уборную. Пол под ногами сучий и неустойчивый, цокал отчетливо, бил по ушам.       ***       Фогель ввалился в уборную, тяжело облокотился о раковину и обвис весь. Его душило собственное сердце, и галстук, и ремень, и стены ебучие. Как в улей забрался. Он пустил ледяной воды себе в лицо. Даже в парадном он смотрелся нелепо и взъерошено. Клоун в форме. Спокойно, спокойно. После контузии сложнее стало контролировать страх, это он подметил не без горечи. Ланда в чем-то был прав, возможно, он не был в состоянии принимать решений. Дверь в уборную открылась. Хэльштром. Даже минуты ему не дал в себя прийти.       Фогель старался на него не смотреть, плескал себе воду в лицо и втирал руками до красноты и огоньков перед глазами. Штурмбаннфюрер наблюдал за ним. Даже шум воды не спасал от напряжения в воздухе, которое тот с собой нес. Летчик хотел было зыркнуть на него, в стену зажать, но тот был первее.       Штурмбаннфюрер навалился на него сзади, прижав неудобно к острой каменной столешнице. Фогель от этого далеко не успокоился, но сердце все равно замерло.       "Молодец, Хауптман, работаете хорошо," — теплой рукой гестаповец смахнул капельку с чужого подбородка. Хауптман впялил в него глаза сквозь зеркало, злобно, брови собрав. Гестаповца это не особо колебало. На извинение было похоже, но летчик был не дурак. Было только похоже. Эсэсовец аккуратно поправил его галстук, больно сжал за бедро и ткнулся носом в волосы, тяжело втягивая запах. Хауптман оскалился, ощерился даже, и все равно оскал получился с просвечивающей улыбкой. Человека ни за что убил и обратно кривляться. Все стабильно.       Хэльштром тоже был не дурак. Когда нежность не сработала, он тут же и выкинул ее, потеряв интерес к фогелеву комфорту, и вдавил посильнее пальцы в его бедро, чтоб не дергался. Летчика от такого пробрало жаром, он громко и с напором выдохнул, прекрасно ощущая, что о него настойчиво трутся членом. Связался с ублюдком — будь добр оставить моральные убеждения в прихожей.       "Что мне говорить о происшествии?" — Хауптман уперся руками в раковину, чтобы хоть какой-то рычаг сопротивления иметь. И заодно прижался к гестаповцу поплотнее, на что тот довольно оскалился сам. Они здесь были не одни, за стеной были не солдатики какие-то, а сливки местного военного общества. Это, конечно, добавляло интереса, но заходило уже на территорию глупости.       Хэльштром провел кончиком носа к плечу и вдруг вгрызся в него до синяков. По всему телу прокатилась тупая горячая боль, неумолимо раздавшаяся в паху. Сдавленный всхлип струей поднялся по горлу, такой жалкий и жаждущий. Летчик рвано прикрыл на секунду глаза, ощущая на талии нетерпеливые грубые руки, бессильно подался назад, ерзая под жарким напором чужого тела. Он хотел напрямую почувствовать возбуждение под собой, хотел, чтобы его взяли прямо перед зеркалом. Позади отразилась довольная улыбка.       "Что говорили, то и говорите. Полковник герой и храбрец," — Штурмбаннфюрер отпустил его бедное плечо, боль призраком пульсировала под кителем. Напоследок офицер грубо покрыл рукой его пах и сжал до боли. Фогель судорожно перехватил его запястье, но гестаповец уже отстранился, и Хауптман резко обернулся на него, заискивающе заглядывая в глаза. Хэльштром выглядел несколько неопрятно, возбужденно, он одернул китель и прочистил горло, не сводя с него глаз.       "Слушаюсь," — мягко ответил летчик, жадно втягивая ноздрями воздух.       Штурмбаннфюрер резво подмигнул и похлопал его по щеке, оставив Фогеля с собой на едине. Так вот, самое интересное оставил себе. Хауптман перетер зубами нахлынувший жар, выдохнул его сигаретным едким дымом, совсем чужим. Под теплом остался лишь осадок.       ***       Летчик вернулся в общество гиен. Ему положено было слушать и соглашаться, свое же мнение он держал при себе, на вопросы отвечал услужливо, старался даже казаться образованным. Какой же неповоротливый и громоздкий был у сих аристократов оборот речи. Рассеяно Фогель периодически терял суть предложения, когда говорящий наконец доходил до глагола на задворках. Чувствовал он себя здесь бомбардировщиком среди истребителей — какой-то неуместный, неловкий.       В голове вертелись лишь две мысли: что делать с предложением полковника, и что делать с просьбой Нойфельда. Еще не приняв решения, Фогель перетекал от одной группки офицеров к другой, фильтруя их балабольство как помехи, в поисках хоть намека на своего подопечного. Может быть. Вдруг.       "Знаешь, чем занимается Шварц?" — Мёльдерс невзначай оттенил подопечного в угол. "Он вербует людей в лагерях. Знаешь, что еще он делает?"       "Пытает шпионов," — мутно ответил Фогель.       "Пытает шпионов. Он за нами уже приглядывает. На базу ты не сообщал, это как так получилось?"       "Сообщал, они там пьяные все. Повод-то есть," — летчик пожал плечами, наблюдая, как полковник, заметивший его жалкое лицо, невзначай манит его к себе.       "Кому сообщал?" — давил Мёльдерс. Летчик красноречиво указал взглядом на Ланду, выручай, мол. Тот вежливо улыбнулся и кивнул. Подслушивал наверняка, переобулся тоже быстро. Кому хочется прослыть истериком?       "Кому-то с земли. Все будет нормально. Полковник выслужился просто, а мы помогли," — подтвердил Хауптман. За такое его точно не отпустят обратно летать.       ***       Он пил кислое шампанское, потом и вино, когда уселись ужинать. Полковник говорил много и легко, любую шутку, любую тему поддерживал с видом эксперта. Посреди мертвечины он был удивительно живуч, ни разу даже не сверкнул убийственным взглядом на летчика. А его гестаповец наоборот, хоть и был вежлив, говорил мало и по делу, с гадкой ухмылочкой, с поднамеком.       Вечер тянулся вполне неплохо, в общей атмосфере Хауптман потихоньку начинал пьянеть, особенно когда в ход пошел виски и шнапс. Периодически он позволял себе забываться даже.       "…Картина с фронта неутешительная. Я говорил еще два месяца назад: необходимо раздавить эту заразу под Дюнкерком".       "Что ж, теперь мы ничего не можем с этим поделать. Мы проиграли одно сражение, а не всю войну. Даже не проиграли. Мы помиловали их".       "И даже сейчас: высадка заведомо обречена. Море неспокойно, кораблей недостаточно. Сроки уже провалены".       "Помилуйте, вы сомневаетесь в компетенции фюрера?" — ехидный голос Ланды вывел Фогеля из ступора. Он заметил у себя под боком разведчика, тот оживленно шептался с Штурмбаннфюрером.       "…Завтра передайте документы пораньше".       "Господин Оберштурмбаннфюрер я боюсь, что пораньше меня упрекнут в том, что я недостаточно выпил," — Хэльштром тонко рассмеялся, за ним последовал и абверовский.       "Верно. Ну что же, всегда можно сослаться на сбои в связи," — беззлобно ответил подполковник и поднял рюмку шнапса. Фогель в около пьяном состоянии решил, что это лучшая зацепка, которая у него имелась. Если так, то Нойфельд был не еврей, а какой-то сопротивленец и шпион.       После ужина они рассыпались по комнатам. Кто-то уже ушел, кто-то пьяно дремал. Ланда уходить не спешил, чему летчик был рад. Удачно проскользнул на второй этаж.