Все мои цветы для тебя

В последние дни Юнги безвылазно обитал на лесной поляне, будто вросший в землю вековым дубом. Этот укромный уголок природы, огороженный от остального мира бастионом вековых стволов, стал единственным прибежищем, где его утомленная душа могла обрести хрупкое подобие покоя. Закрыв глаза, он сидел, прислонившись спиной к шершавому стволу, каждой порой кожи впитывая упоительные ароматы хвои, мха и влажной земли. Эти запахи вплетались в его воспоминания, когда он ещё был одним целым со своим волком. Порой Юнги чудилось, что могучее животное вот-вот зашевелится внутри него, пробудившись от забытья. Но затем безжалостная реальность вновь давала о себе знать жгучей болью разочарования. В такие мгновения он со стоном прижимал ладони к вискам в безуспешной попытке удержать реки горьких слёз, катящихся из глаз. Казалось, все звуки мира — шелест листвы, писк птиц, потрескивание сучьев — насмехаются и издеваются над ним, доводя до исступления. Словно утопленник, отчаянно цепляющийся за соломинку, Юнги вновь и вновь бросал мысленный зов в бездонную пустоту внутри, но его волк канул в небытие, не откликаясь. Отчаяние… Слова Чимина, обрушившиеся на Юнги сокрушительным ударом, до сих пор заставляли содрогался его всем телом. «Ты больше не будешь волком» звучало для него пронзительным похоронным набатом, оповещающим о кончине самой важной части его самого. Сознание услужливо тут же вытаскивало из потаенных уголков памяти то, что когда-то Юнги слышал нечто настолько же страшное от любимого человека. Тогда эти слова исходили от матери, сообщившей ему, двенадцатилетнему щенку, о кончине отца… Тогда он тоже сбежал сюда, на поляну, и впервые забылся здесь волчьим сном. Теперь же приговор суровой судьбы произнесён устами любимого мужчины, открывая правду о неизбежной скоротечной кончине волка. Камень души, как же он был несправедлив в своей иллюзорной щедрости, этот кусочек волшебного минерала! Он вернул Юнги жизнь, но взамен беспощадно потребовал принести в жертву самую важную часть его сущности — сросшегося с ним в неразрывном единстве зверя. Отрицание… Оно накатило на Юнги внезапной волной шока и неверия. «Нет! Этого просто не может быть!» — в ужасе думал он, пытаясь снова и снова обращаться. Но его попытки были тщетны — волк всё слабее откликался на его зов, и Юнги ощущал лишь бледное эхо былой волчьей мощи. Это казалось абсолютно невыносимым — как если бы отняли часть тела или лишили его чувств. Отчаянно цепляясь за надежду, Юнги не желал верить в происходящее. Гнев… Он пришёл вслед за отрицанием. Дикий, необузданный — он клокотал в груди Юнги, застилая глаза алой пеленой ярости, туманя разум. «Почему?! За что?!» — рычал он, в бессильной злобе впиваясь пальцами в кору деревьев. Он метался по поляне, взвывая, и горячие слёзы бессильного гнева душили его. Казалось, ещё немного, — и этот гнев попросту разорвёт его на части изнутри невыносимой болью утраты. Сделка… Утомлённый яростными порывами, в отчаянии он был готов на всё, лишь бы вернуть волка. «Пожалуйста, останься! Я сделаю всё, что захочешь!» — умолял он в надежде на чудо. Но эти мольбы не могли вернуть его волка. Почувствовав это, Юнги осознал, что потерял его уже навсегда. Безысходное горе душило его, он рыдал, съёжившись на земле безвольным комком. Казалось, всю радость жизни выжгло из него без остатка. Он собрал последние силы, поднялся и сел, прижавшись спиной к дереву, глядя на поляну, которая в ночной темноте освещалась луной и миллиардами светлячков. Вдруг на противоположной стороне поляны что-то зашевелилось, и из-за деревьев бесшумно выступила огромная тень. Юнги вздрогнул и напрягся, вглядываясь в ночную мглу. Постепенно очертания стали четче, и перед его глазами предстал исполинский волк. Его серая шерсть отливала в лунном свете серебром, а от крупного тела исходило потустороннее сияние. Сердце Юнги замерло. Это был не просто волк. В могучем существе, ступающем с невероятной грацией, будто парящим над землей, он узнал своего отца. Взгляд умных глаз, наполненный бездонной мудростью, был тем же самым, что согревал его в детстве. Остановившись, волк повернул к Юнги свою массивную голову и устремил на сына пристальный, полный грусти и тепла взор. Юнги против воли ощутил, как из груди что-то рвется наружу. Он охнул и согнулся пополам от резкой боли, а в следующий миг из его рта вылетел крохотный золотистый шарик света. Он замер в изумлении, не веря своим глазам. А светящаяся сфера, подрагивая, помедлила мгновение и помчалась через всю поляну к отцу-волку. Тот с грацией величавого зверя опустился, подставляя себя для встречи с духом сына. Световой шар прыгнул в серую гриву, и через миг из сверкающего сгустка образовался крошечный волчонок, припадающий к тёплому животу родителя. Юнги завороженно наблюдал эту сцену: как огромный волк, нежно склонив морду, выпустил рокочущий звук и ласково вылизал малыша своим огромным шершавым языком. Это было подобно древнему ритуалу — волчья суть Юнги возвращалась в изначальное лоно, к вечным, непостижимым корням в объятиях духа безвременно ушедшего отца. Волк поднял голову и встретился взглядом с сыном. Волчонок тоже обернулся, прижавшись тельцем к сильным лапам отца-волка. Юнги смотрел на них не отрываясь, пока волк не кивнул, словно говоря: «Всё в порядке. Всё так, как должно быть». А потом он взял щенка зубами за загривок и понёс его в лес. Буря горя и гнева в душе Юнги постепенно улеглась. Он понял своего отца… Пусть в его жилах больше не бурлит волчья кровь, но жизнь продолжается. И Юнги предстояло учиться жить заново, полагаясь лишь на своё сердце, пусть и с камнем души внутри; он ощущал, будто часть его навсегда угасла. Он резко выдохнул и неохотно поднялся на ноги. Нельзя больше цепляться за прошлое. Нужно принимать действительность, какой бы горькой она ни была, и разгребать последствия того, что произошло. Юнги печально оглядел полянку, которая была его вторым домом с юных лет. Теперь предстояло навсегда распрощаться и с ней. Предстояло объявить всей стае, что альфа в нём умер, что ему больше никогда не обратиться и не повести своих собратьев за собой. Предстояло помочь Хосоку взять на себя роль вожака… Тяжёлый груз ответственности обрушится на его плечи одним грузным ударом. Но самым сложным испытанием было осознание необходимости поговорить с Чимином. Как найти в себе силы заглянуть в глаза единственному существу, ради которого Юнги пожертвовал своей звериной половиной? Тому, кто вложил в его сердце камень души, подарил новую жизнь… но этой же самой жизнью и лишил Юнги его волчьей сути. Он замер в смятении, сжимая руки в кулаки до боли в ногтях. Может, стоило всё же наведаться к принцу прямо сейчас? Пока эмоции были налиты остротой свежести, а нервы ещё были обнажены до предела. Возможно, в этом хрупком состоянии откровенный разговор получится чище и проще? Юнги не стал больше медлить и бросился бежать напрямик через лес к Чимину. Он гнал прочь липкие сомнения и страх словно беса, опасаясь, что в любую секунду может передумать и свернуть с пути. Лишь бы только добраться до фейри — пока душевные силы ещё не оставили его! **** Принц Чимин смотрел в вечернее небо, лежа на крыше оранжереи. Его взгляд блуждал по затейливому узору звёзд, рассыпанных по бархатному небесному полотну ночи. Случайный порыв ветра взметнул полы его плаща, отчего на миг проступили полупрозрачные крылья — воздушные, будто сотканные из лунного сияния. Чимин хмыкнул и позволил им расправиться, несколько раз мощно взмахнув. Но некая невидимая нить, казалось, держала его на земле, не приводя к устремлению ввысь в ночное марево. Нить, ведущая к Юнги… Стоило этому имени пролететь в мыслях, как весь мир вокруг принца озарился равномерно сиянием. Юнги… После того, как Чимин вложил камень души в его окровавленную грудь, вернув его с того света, он ощутил, будто часть его собственной души навсегда связалась с этим отчаянным оборотнем, отдавшим жизнь за его спасение. Чимин понимал, что с ним происходит… Волшебному народу не дано полюбить никого, кроме себе подобных. Тем более такое существо, как Юнги — олицетворение первозданной дикой магии и свободы. Но обманывать себя он не мог… ведь с самой первой встречи Чимин ощутил потаенное влечение к этому неукротимому, сильному мужчине с горящим взглядом. Как только он вернул Юнги жизнь, и сердце оборотня вновь забилось под его ладонью, Чимин понял — пути назад нет. Хоть это и считалось невозможным, но он безнадёжно привязался к Юнги всем своим существом. Ему хотелось оберегать этого гордого мужчину, видеть его улыбку, касаться его волос, греться в лучах искрящейся в глубине его тёмных глаз дикой радости жизни… Но Чимин ничего не мог поделать. Оставалось лишь тихо ждать, когда Юнги примет потерю своего волка, и молчаливо надеяться, что со временем, быть может, удастся помочь заполнить оставленную им в душе Юнги бездонную пустоту… И чем больше угасала волчья сущность Юнги, тем сильнее расцветало в груди принца чувство, от которого трепетало сердце и кружилась голова. С каждым днём оно всё сильнее накрывало его. Постепенно до Чимина стало доходить, что его безрассудное чувство могло возникнуть лишь по одной причине — камень души. Он жестоко отнял у Юнги его волчью половину, возвращая ему жизнь, но вместе с жизнью он передал ему благословение волшебной сущности. Он подарил Юнги бессмертие фейри. Принц Чимин спустился с крыши оранжереи. Его крылья блеснули в свете луны и исчезли, позволяя принцу обрести облик смертного и вырасти до обычного человеческого роста. Он присел на край фонтана, опустив ладонь в успокаивающую прохладу воды, и прикрыл глаза, ненадолго погрузившись в задумчивость. Вдруг его чутьё уловило рядом постороннее присутствие. Чимин резко обернулся и затаил дыхание при виде громадного серебристого волка, величаво вышедшего из тени деревьев. От его сущности веяло такой древней, вневременной силой, что по спине пробежал холодок благоговейного трепета. Ощущение вселенской мудрости и безмятежного покоя заставило Чимина замереть, не в силах вымолвить ни слова. Будто бы волк пристально вглядывался в самую душу принца, изучая и испытывая её. И вдруг из его серебристой гривы выпрыгнул ослепительно сияющий золотистый шарик, превратившийся через миг в крошечного волчонка. Комочек шерсти сделал пару неуверенных шажков к Чимину и замер, глядя на него своими любопытными чёрными бусинками глаз. Великий волк издал низкое рокочущее рычание — и волчонок шустро затрусил к принцу, забравшись ему на колени. Чимин непроизвольно потянулся рукой и погладил мягкий тёплый мех маленького зверька, а тот радостно облизал ладонь. Чимин смотрел на крошечного волчонка, забравшегося к нему на колени, и сердце его пустилось вскачь. Эти глазки — бусинки, полные живого ума и озорства, показались ему удивительно знакомыми. — Юнги? — робко произнёс принц, с трепетом вглядываясь в чёрные бездонные омуты. Волчонок завертелся на его коленях, вставая на задние лапки и упираясь передними в грудь Чимина. Он тявкнул, а затем протянул мордочку и лизнул горячим шершавым язычком щеку фейри. — А это… — Чимин поднял взгляд и встретился глазами с великаном-волком. — Твой отец? Волчонок замахал хвостиком, сверкая радостными искорками в глазах. Чимин судорожно вздохнул, осознавая, что именно происходит. — Ты пришёл… попрощаться, — выдавил он сквозь подступившие слёзы. — Я понял… Горькие ручейки покатились по щекам фейри. Как же тяжело было свыкнуться с мыслью, что теперь Юнги останется без своего волка, и память о нём будет всего лишь слабым отголоском прошлого. Волчонок заскулил и потёрся мокрым носиком о ладонь Чимина, словно стараясь утешить его. — Я буду скучать… — тихо произнёс Чимин. А волчонок прижался к его животу, — я буду беречь Юнги, обещаю, — произнёс он, глядя уже в глаза старшего волка. А волк величаво кивнул, словно благословляя своим одобрением связь сына с принцем. Казалось, он почувствовал, как прочная нить связала Чимина с малышом-волчонком, что ластился у него на руках. Чимин прижал к себе маленького волчонка, продолжая всматриваться в исполинскую фигуру призрачного волка. Боясь поверить в происходящее, Чимин всё же задал вопрос, тревожащий его сердце: — Это… навсегда? Юнги больше никогда не сможет обернуться? Волчонок жалобно пискнул, а великан медленно покачал огромной головой. Его всезнающий взгляд был наполнен печалью, но в то же время безграничным смирением перед высшим промыслом. Слёзы покатились по щекам Чимина. Призрачный волчонок был словно живой и грел его холодные ладошки и душу, но его присутствие лишь подчеркивало трагическую утрату. Чимин сидел, не в силах пошевелиться, продолжая ощущать призрачное присутствие духа-волка вокруг. На руках у него ерзал и повизгивал крошечный волчонок — воплощение звериной сущности Юнги. Принц бережно погладил пушистую спинку, и малыш радостно замахал хвостиком, доверчиво толкаясь мокрым носиком в его ладонь. Глядя на это создание, Чимин не мог сдержать новых слёз. Внезапно волчонок замер и поднял мордочку, устремив взгляд куда-то вдаль. Казалось, он прислушивался к зову, неслышному для Чимина. А после вновь посмотрел на принца — но в этот раз в чёрных бусинках глаз уже не было безудержной радости. Волчонок жалобно тявкнул и юркнул с колен Чимина, чтобы затем помчаться через сад. — Нет, подожди! — Чимин вскочил и бросился следом, но у разрушенного дуба его остановил величественный призрачный силуэт волка. Тот благосклонно кивнул фейри, а после опустил морду и тихо заворчал, призывая волчонка. Крошечный комочек мгновенно устремился к родителю, и вот уже они — отец и сын — замерли в прощальном объятии посреди ночного мерцающего сияния. Волчонок в последний раз обернулся к Чимину, и принц мог бы поклясться, что прочёл в его глазах безмолвное «Прощай». А потом они оба стали растворяться в ночной дымке, становясь всё более призрачными и эфемерными, пока не слились воедино со старым дубом. Чимин замер с протянутой рукой, не в силах поверить, что они исчезли навсегда. Но вместе с тем в груди поселилось удивительно трепетное, всеобъемлющее чувство — любовь. За дверью оранжереи мелькнула знакомая тень, и Чимин замер, вглядываясь в причудливую игру света и теней. Он узнал эту фигуру, ставшую роднее всего на свете, — силуэт Юнги. Принц затаил дыхание, боясь вспугнуть эту хрупкую, почти призрачную картину. Его Юнги, должно быть, прижимался лбом к деревянной створке, а плечи содрогались в безмолвных рыданиях. Чимину почудилось, как он сполз по двери, бессильно осев на пороге и уткнувшись лицом в ладони. Отчаяние и беспомощность рвали сердце принца на части. Каждая частичка его существа просила выйти туда, обнять Юнги, прижать к себе, укрыть в потоке нежности и попыток исцелить эту ноющую душевную рану. Чимин жаждал убедить, уверить Юнги, что он любим, желанен, ценен. Но ноги принца будто приросли к полу невидимыми корнями, парализованные страхом спугнуть это хрупкое мгновение. А тень Юнги за порогом, казалось, с каждой секундой всё более угасала и растворялась в ночной темноте. Томительные минуты тянулись бесконечно. Наверняка где-то в глубине души Юнги надеялся, что принц выйдет, найдёт нужные слова, способные вылечить эту незаживающую рваную рану. Но вместо этого в диком молчании повисла гнетущая тишина — слишком давящая, слишком вязкая, чтобы прорваться сквозь неё хотя бы одним лучиком света. Эта ночь так и осталась последней бесплодной попыткой двух любящих душ хотя бы приблизиться друг к другу. Ночью, когда они невидимой стеной разделились надвое, так и не преодолев дремуче-глухого безмолвия между собой. Ибо в эти мгновения ни Юнги, ни Чимин ещё не были готовы признать всепоглощающую силу чувств, уготованных им самой судьбой. Их сердца всё ещё дрожали от боли потери, взывая к молчаливому сочувствию и принятию. А до озарения истинной, всеисцеляющей любви предстояло ещё немного пройти… Совсем немного…