Dirt

      Тонкие пальцы, когда-то ловкие и хваткие, непослушно дрожали, испачканные мокрой землей. Она была повсюду, забилась под отросшие кончики ногтей, покрывала запястья с тонкими, бледными шрамами и пачкала поношенную одежду на промерзшем до костей теле.       Он чувствовал себя одним большим комком грязи, мерзким и вязким, с мелким мусором, попадающимся и там, и тут. Мысли в его голове были беспорядочными и скакали с места на место, не давая и шанса на холодный рассудок.       Холодно и темно. Ночной воздух обжигал его горло, напоминая, что даже такому существу нужно дышать, чтобы жить. Чтобы жить? Нужно ли ему жить? Его глаза не могли сфокусироваться на чем-то из-за отсутствия очков на переносице, но ему не нужно было видеть, чтобы знать. Знать, что в небольшой яме перед ним лежал аккуратный черный гроб, обитый благородным серебром.       Эта картина отпечаталась с внутренней стороны его век и преследовала его как худшее из проклятий, медленно разрушая рассудок. Сморгнув непрошеную влагу со своих глаз, Гарри запрокинул голову вверх, подставляя лицо холодному дождю.       Ледяные капли орошали его лицо, совершенно бестактно нарушая его минуту молчания. В эту минуту он хотел, чтобы ливень обрушился на него с разрушительной силой и поломал это тело, растворяя во влаге вместе с душой или что там на ее месте.       Ему пришлось неохотно опустить подбородок из-за судороги, что скрутила его плечи. Тут же к горлу подкатили рвотные позывы, Слава Мерлину, его телу было нечего исторгать из себя. Ему бы не хотелось осквернять могилу дорогого друга, большое спасибо. Тем более у него на глазах.       Слезы градом катились из его глаз, мешаясь с дождевой водой на худом лице, но это никак не мешало ему смотреть на размытые фигуры, сияющие в едва проглядывающемся, лунном свете. Он не мог выносить их взгляда и один лишь свой, мимолетный на их лица был подобен осиновому колу в сердце, что люди вбивали в ведьм много лет назад.       И пусть он не видел их, он знал где стоит каждый из его друзей и родных. Где укоризненный взгляд Молли и Лили, где угрюмый и неодобряющий Сириуса… Обеспокоенные Рона и Гермионы. Даже взволнованный и испуганный взор его маленького крестника — особенно он - ощущались предельно ясно.       Он ненавидел это. Ненавидел себя за то, что никогда не успевал вовремя. Ненавидел их за то, что бросили его одного. Ненавидел жизнь, которая продолжала течь по его венам, и ненавидел Смерть, что отобрала у него так много.       Его семью, право выбора, его судьбу. Сломанный смешок, будто окровавленное перо, вырвался из груди и продолжил набирать обороты. Он даже плакать нормально не мог, измотанный и истощенный из-за очередной истерики на глазах у стольких ведьм и волшебников.       Он не помнил, как оказался распластанным на мокрой земле, елозя отросшими волосами по луже, он позволил себе рыдать так громко, как только это было возможно с пропавшим голосом. Репутация, имя, честь — это все не имело значения для него. Больше нет.       Да и кто бы его нашел здесь? Никто не посмеет переступить границы этой земли, рискуя своей жизнью. Раздираемый собственными эмоциями, Гарри вцепился руками в пряди своих волос и потянул, кажется вырывая клок. Больно? Он не чувствовал.       Лежа посреди своего личного кладбища, где каждую могилу он копал своими собственными руками, он продолжал бороться до самого конца. Он - сын своего отца, Джеймса, бесстрашного аврора, и матери, Лили, самой упрямой ведьмы прошлого поколения. Разве мог он перестать бороться?       Сжав палочку до пугающего скрипа, он рассек себе вены на запястьях и обмяк, мечтая слиться с землёй под своим телом. Все, чего он желал, было прямо перед ним, загробная жизнь и долгожданная встреча со всеми, кого он потерял — только руку протянуть.       Чтож, уловив краешком своего взгляда устрашающую фигуру существа, что мягко сжало его пальцы своими, он вспоминал. Его фамильная удача, казалось, работала наоборот. Стоило ли ему надеяться, что в этот раз повезёт?       Проглотив очередное рыдание, он опустил воспаленные веки, чувствуя как израненная кожа срастается обратно, будто сшитая тонкой нитью, с помощью острой и длинной иглы. Он ненавидел Смерть, потому что отныне, он не мог ее обхитрить. Что за чертова ирония? Он ненавидел.

***

      «Тело это храм души».       Когда-то эти слова Гарри услышал от незнакомого человека по дороге из булочной. Он был больше похож на скелет, чем на живого человека, и взгляд этого старика, резко метнувшийся в его сторону был как ушат воды на голову. Сердце в его груди билось быстро-быстро, как маленький моторчик, пока он бежал к дому Дурслей.       Он чувствовал стыд и странное чувство вины за свое маленькое, костлявое тело. С тех пор он пытался кушать больше, усерднее набирать вес, пусть эти возможности и граничили с невероятным.       Сейчас, наблюдая свое отражение в разбитом зеркале на Гриммо, Гарри думал, что старик тот был не прав. Или, возможно, отчасти. Потому что в его случае, храм обратился тюрьмой с такими прочными прутьями, которые даже магии не под силу сломить.       И охранником в этой тюрьме было существо гораздо страшнее Дементоров питающихся страхом. Страх — сейчас такое бессмысленное чувство, Гарри устал бояться. Ужас — вот что вызывала фигура укутанная черной, подобно атласу тканью. Но Гарри не испугался ее ни тогда, ни сейчас. Он лишь злился на Смерть, что та выбрала его своим любимчиком. Он не нуждался в этом.       Осколки зеркальной глади блестели на полу, привлекая его внимание. Он замялся лишь на секунду, прежде чем опуститься на колени рядом с ними и поднять прохладную, гладкую часть в руки.       Его желание было четким и ясным, он готов был попытаться снова, лелея надежду, что у его стражника было куча других дел по всему гребанному миру в этот момент. В отражении напротив обеспокоенно зашевелились белые тени самых различных форм и это мельтешение отвлекло его лишь на секунду, вынуждая взглянуть на себя снова.       Его мама, его чудесная, прекрасная мама сидела напротив и, пожалуй, он жалел, что разбил это зеркало ранее. Из-за своего нелепого поступка в приступе ярости он не мог наблюдать сейчас полноценную картину того, как прекрасна была Лили Эванс.       Даже в слезах и с этим знакомым отчаянием на глазах, она выглядела как видение, нисколько не испорченная незнакомым, потусторонним миром. Она безмолвно кричала, и стучала по отражению с обратной стороны, наверное, пытаясь остановить его от очередной попытки.       Жестоко. Больше всего на свете, он сейчас хотел оказаться в ее объятиях, чтобы любящие руки обхватили его, прижали к себе. Она должна понять.       Приставляя осколок к своему горлу, Гарри даже не мог точно сказать, привиделась ли ему бледная рука, порезанная и покрытая трещинами из-за неровных краев зеркала, тянущая к нему пальцы. Он сделал рывок.

***

      Гарри знал, что такое чувство юмора. Он помнил нелепые шутки Рона и забавные замечания Гермионы. Он лелеял в отдельном уголке своего сознания все розыгрыши Фреда и Джорда, скучая по ним и невозможно тоскуя по возможности снова услышать их обычный разговор. Он вспоминал, как его смешили выходки Тонкс, когда Ремус вел себя как ребенок переросток — он знал, что такое забава.       Поэтому он с неотвратимой уверенностью мог сказать - Смерть еще та ебаная шутница. Совершенно больная и чертовски заслуживающая умереть за то, что она сделала.       Он будто был во сне, совершенно оторванный от своего тела, пока наблюдал за своей рукой, которая не могла перестать трястись. Прямо под его шрамом, что Розовая Жаба оставила после себя, был насильно вживлен камень. Воскрешающий камень, торчащий лишь на одну треть из его руки, мать вашу. И это даже не самое ужасное, чертовски страшное в этой ситуации.       То, что привело его в состояние коматоза и заставляло трястись не то от ярости, не то от отчаяния — были нежные, белые — будто лепестки лилии, пальцы. Они мягко массировали кожу вокруг камня воскрешения, будто пытаясь успокоить нервный тик, бьющий его кожу.       Пальцы, принадлежащие его матери.       Гарри еще никогда так отчетливо не понимал смысла заложенного в сказки Барда Бидля, как сейчас. Мертвым действительно не место в этом мире, даже если живые отдали бы все, чтобы они были таковыми — это неправильно.       Его мама не должна сейчас сидеть с ним на кухне и молча держать его за руку, будто он мог убежать куда-то, как маленький ребёнок.       Она должна находиться с его отцом и всеми их друзьями в спокойном мире, наслаждаясь их обществом и вечным умиротворением. Целая и невредимая. А вместо этого…       Женщина, что уже однажды отдала жизнь за своего ребенка, сидела перед ним, изрезанная сотнями осколков разбитого зеркала, и улыбалась ему так, будто это не было чёртовой катастрофой прямо сейчас.       Черные полосы были повсюду на ее коже, на лице, на шее и особенно на руках. На них не было живого места и все это из-за того, что она вновь пожертвовала ради него всем, что имела. Лишь бы оказаться с ним рядом и, если это было не самое безумное, что могло произойти с ним в его длинной жизни, то что могло бы превзойти это? Ничего. Не было ничего безумнее этого.       Всхлипнув от собственной бесполезности, он перехватил бледную руку своей матери и аккуратно поцеловал тыльную сторону ее ладони.       Она мягко улыбнулась ему, совершенно не обеспокоенная собственным состоянием. Ее раны не болели уже давно, а сердце разрывалось от горя, когда она видела как ее сын сходит с ума. Ее Гарри, ее мальчик.       Ее ребёнок сейчас был не в состоянии даже принимать пищу, поэтому Смерти придётся подождать с прямым вмешательством в его жизнь. Она и так уже поломала непозволительно много на ее взгляд. Взглянув в самый дальний и тёмный угол комнаты, Лили сглотнула, встретившись глазами со Смертью.       Она была похожа на гончую, которая наконец-то вцепилась в собственную добычу и теперь внимательно следила за тем, когда та перестанет сопротивляться. Гарри еще не видел этого, но эта дорога могла быть не такой ужасной, как он себе представлял.       Снова взглянув на своего сына, который захлебывался в рыданиях, она поднялась на свои деревянные ноги и переступая через себя и боль пронзающую ступни, обняла его. Это не большая цена за возможность утешить своего ребёнка, у которого больше ничего не осталось.       Только старый домовой эльф и мертвый родитель. Сжав губы в тонкую линию, Лили опустила руку на грязную, черноволосую макушку и снова встретилась взглядом со смертью. Ее сын не боялся, она и подавно не станет. «Тебе придется подождать»       Смерть едва склонила голову на бок, пуская по ее спине холодок. Этому существу ничего не стоило отправить ее обратно, наказывая за самовольность. Но она была аномалией, кроме того, только представьте ярость молодого Мастера Смерти, когда он поймёт, что смерть сделала с его матерью.       Ухмыляясь бессмертному существу, Лили чувствовала себя настолько живой, насколько это вообще было возможно.