12 июня 2000 года. Токио.
Атмосфера главы: озера-Города.
Минуты перед рассветом всегда обладают особенной, потусторонней атмосферой. Она стелется по земле молочным туманом, витает в небесах нежными розовыми облаками-тающей сахарной ватой, которым этот мягкий цвет подарило пока сонное солнце. В такие мгновения даже воздух меняется — становится легче, прохладнее и чуть вкуснее. Делаешь вдох, — и мысли путаются, а ты сам, словно хмелея, уже понимаешь, что способность рассуждать чётко и здраво ускользает от тебя, растворяется, словно дрожащий туман над холодной сонной землёй. Ты словно попадаешь в иное измерение — куда-то меж миров, и зависаешь там на неопределённое время, ведь и времени как понятия, нет. И осознание реальности происходящего неминуемо теряется, лишая способности отличить явь от сна. Йо очень любил такие минуты, даже, пожалуй, сильнее, чем мгновения ночи или вечера именно потому, что в них легко потеряться и запутаться, уйти в состояние какого-то транса, спрятаться от непреклонно надвигающегося дня. И теперь не шёл, а, — казалось ему, — парил над землёй, словно неспокойный юрэй. А молодой человек, действительно, был неспокоен. И теперь его мысли волновал не брат, а, как ни странно, бывшая невеста. Точнее, её извращённый ум: Йо пытался прикинуть, какое наказание грозной итако его постигнет, когда она узнает, во-первых, что он всю ночь шатался на улице; во-вторых, с кем он всю ночь шатался на улице; и, в-третьих, что предшествовало тому, что он всю ночь шатался на улице. Йо терялся в нерадужных предположениях, прикидывая, что на этот раз придумает в качестве беспощадного наказания Анна. Вариантов — много, и варианты — самые разные: Потащит в Аомори? Посадит на диетическую бурду? Или отправит в увлекательную экспедицию по поиску очередной белиберды для своей Кими? Благо, сикигами, вроде, не слушаются Анну, а значит, пока Йо сможет жить. Рядом идёт Хао. Напряжённое лицо когда-то огненного шамана тронула печать задумчивой печали, — молодой человек явно мучился какой-то неприятной, возможно, болезненной, мыслью, но Йо, сколько бы ни кидал обеспокоенных взглядов на брата, никак не мог разгадать шифр его лица. — Древний шаман прожил не одну жизнь, и за это время научился превосходно скрывать свои мысли и эмоции, надевая на лицо маску непроницаемости, по которой невозможно его прочитать. Забавно, что братьям, несмотря на непродолжительную разлуку, удалось синхронизироваться настолько, что один занимал мысли другого. Так, Хао думает о Йо — о том, что брат очень добрый, слишком добрый, и таким не просто жить в жестоком мире не менее жестоких людей. Его безграничной добротой будут пользоваться все, кому не лень. Уже пользуются. Анна. Хао не ожидал, что итако будет за спиной жениха скакать на его друге-подруге. Ещё большей неожиданностью стало для оммёдзи поведение Рена. Вроде бы друг для Йо, но и он не упустил возможность воспользоваться моментом, и уложить Анну в кровать. Хотя, и она хороша. Нашла перед кем раздвинуть ноги! — это просто удар в спину Йо от самых близких в трудную минуту. Вспомнился Пейот и его предательство, и в тысячный раз Хао убеждается, что дружба, доверие и взаимовыручка — это не для него, ведь многострадальный оммёдзи так и не научился верить людям. А зачем, если вонзить нож в спину и прокрутить пару-тройку раз может и самый близкий, а значит, никому доверять нельзя? И всё-таки как же это выбивает почву из-под ног… Человек живёт спокойно в полной уверенности, что сзади стоит верный друг, которому доверяешь, как себе, но в момент твоего падения этот самый друг-подруг, вместо того, чтобы поймать, метает вдогонку кунай. И самое болезненное — даже не ощущение, как острое лезвие вонзается в податливую плоть, а эффект неожиданности — шок и неверие, что получил удар в спину именно от тех людей, которым доверял больше всего, с которыми делился печалями и радостями, делился жизнью: светлым и тёмным, испытывая необходимость с кем-то поделиться. Хао готов был разорвать Рена и Анну в клочья, но для этого пришлось бы открыть брату, что эти двое спелись уже давно. И это ранит Йо. Да, ему, может, и плевать на Анну и на то, с кем и как она спит, но вот Рен… Друг, ради которого Йо без раздумий кидался в подземелья замка Тао, кишавшие цзян-ши, которого поддерживал и ради которого отдал бы последнее. Тц… Друг… Разве это называется дружбой? Когда Хао упомянул об этом на Памятной горе, получилось как-то вскользь. Поэтому, наверное, Йо не выразил никакой яркой реакции на услышанное. Хао списывал это на лёгкий шок или непонимание, неверие. Подобные размышления и выписались в угрюмом напряжении строго-печального задумчивого лица Хао. — Отото, — выдохнул оммёдзи в сонный прохладный воздух раннего утра. — Что? — А расскажи мне о Тамао? Какая она? Что тебе в ней нравится? Какие цветы она любит? — засыпал вопросами молодой человек, чуть обернувшись на Йо и с трудом всматриваясь в лицо близнеца сквозь утренний сумрак. — Ну… Тамао, она… Ну, нежная… — Йо старался подобрать правильные слова на ходу, и потому чуть подвисал, вязко роняя слова в контрастно-лёгкое и свежее бодрое утро. — Нежная, хорошо. Что-нибудь ещё можешь сказать о ней? Может, что-то из того, что тебе в ней нравится? — понимающе кивнул Хао. — Ещё… Она очень добрая! И ещё… улыбка у неё такая… ну, ласковая, не знаю… Мягкая такая и вообще приятная, — вот. Теперь всё? И с чего вообще ты решил поговорить о Тами? — страдальчески выдохнул Йо, и Хао видел, как нелегко даётся брату ответ на такой простой вопрос. — С того, любимый отото, что мне любопытно знать, как дела у моего братишки на личном и когда мне доведётся понянчить племянников, — Хао выпустил в крепкий сонный воздух короткую саркастичную усмешку, — ещё цветы. Какие Тамао любит цветы? Улицы постепенно наполнялись свежим утренним светом юной зари. Небо становилось свободнее от тёмных оттенков ночи, которая разбитой рассветом беглянкой спешно ретировалась с небосклона, уступая место солнцу, и Хао в светлеющем куполе уловил недоверчивый блеск, плескавшийся в шоколадном море мягких и добрых глаз отото. — Неожиданно услышать такие трогательные слова от того, кто собирался уничтожить человечество… — только заметил Йо, уже вновь позабыв вопрос брата. — Это было давно, с тех пор много воды утекло, а вопрос про цветы ты проигнорировал. Ай-ай-ай, отото, это очень грубо, я же, в конце концов, твой старший брат, — шутливо цокнул, покачивая головой, Хао. — А, блин, прости… Гулять по ночам я не привык, — засыпаю на ходу. Прости. Цветы, да. Что ты спросил? — рассеянно ответил Йо. Близнец бросил на брата быстрый взгляд, пытаясь понять, правда ли отото пропустил вопрос мимо ушей, или просто отчаянно не хочет отвечать? В мыслях у Йо — сам чёрт переломает не только ноги, но и рога с копытами, так что сила рейши сейчас Хао не в помощь, а только во вред. — Какие она любит цветы? — повторил старший. — Не знаю… — пожал плечами Йо. — Как не знаешь? Она тебе нравится, или что? — удивлённо вскинул бровь Хао. — Вроде, нравится… По крайней мере, с ней мне лучше и проще, чем с Анной, — вздохнул парень, спрятав руки в карманах и чуть ссутулив плечи. Разговоры о Тамао Йо не нравились. Почему бесценное время пребывания с братом он вынужден посвящать Тамамуре в разговорах? — Йо казалось это неправильным. — Хорошо. Тогда последний вопрос: о чём бы ты хотел поговорить, если тема Тамао тебя не устраивает? — О тебе. Мы ведь почти не знакомы, тебе не кажется это неправильным? Не возникает желание это исправить? — уныло вздохнул Йо, прикрывая глаза. Асакура-младший уже предполагал, что услышит. Конечно, Хао даже не думал о таких мелочах, и совершенно ясно, что ему и в голову не приходило получше узнать своего младшего брата. Йо вздохнул. От этой мысли становилось грустно. — Ты зря так думаешь, отото. Давай поговорим обо мне, я не против. Что ты хочешь узнать? — Какие… какие цветы — твои любимые? — раздался тихий несмелый вопрос. Йо проговорил его, запинаясь и чуть дыша. Сердце, чудилось, отказалось от дальнейшего сотрудничества с Асакурой, и просто едва слышно и ощутимо трепыхалось уже скорее по инерции, нежели по воле и закону анатомии или физиологии. — Отото… — медленно и вязко протянул Хао с настороженностью в напряжённом голосе. Йо не отзывался, хотя чётко услышал обращение брата — Хао уверенно различил страх, которым на мгновение замерли мысли близнеца, а значит, Асакура-младший просто прикидывается, что ничего не услышал, — Ты же понимаешь, что мужчинам и молодым людям не принято дарить цветы? — О чём ты? Ты, что, подумал, что я спросил, потому что… Я просто хочу узнать тебя лучше, как… как ты мог такое обо мне подумать, аники? — задохнулся сдавленным смущением и стыдом, Йо, и, словно в подтверждение своих слов, мягко, точно девушка, залился румянцем. — Отото, я же слышу твои мысли. Не нужно пытаться меня обмануть, — у тебя ничего не выйдет, а я только расстроюсь, — угрюмо вздохнул Хао. — Прости… Я просто… Ты… Я… Это всё не так, как выглядит! — на Йо без слёз не взглянешь: парень задыхался от неловкости и абсурдности разговора, который принял ну совсем уж не тот поворот. — Если хочешь, мы можем сделать вид, что этого разговора не было, но только ты мне пообещаешь, что при следующей встрече узнаешь, какие цветы любит твоя девушка, — протянул руку помощи Хао, и создавший эту неловкую ситуацию для брата. — Моя… Девушка? — тупо и заторможенно переспросил Йо. Мысли шамана ворочались медленно, словно сонные мухи, сталкивались, падали и, вяло шевеля лапками, пытались подняться вновь. — Тамао, — с усмешкой кивнул Хао. — Но мы с ней ещё не… — Это легко исправить. Но, если хочешь, можешь спросить это у неё, даже несмотря на то, что она тебе не девушка, — пожал плечами Хао. — Почему ты так активно сватаешь мне Тамао? Что происходит? Неужели… — Йо не решился произнести свой вопрос вслух полностью, да и не было в том необходимости, ведь всё несказанное порхало в мыслях молодого человека: «Неужели наш поцелуй для тебя ничего не значил? Но зачем, почему тогда ты это сделал? И не надо заливать про чувство благодарности или какое-то мутное наваждение!» — о да, Йо злился, ведь чувствовал себя обманутым, околдованным, ненужным брату. — Я не буду ничего тебе объяснять, Йо. Ты всё равно не поймёшь. Я просто желаю тебе счастья, а сам ты такой несмышлёныш, что скорее мы застанем следующий Турнир, нежели ты проснёшься и сделаешь себе наследника, — холодно, чтобы чуть остудить пыл отото, проговорил Хао. Слова оммёдзи возымели нужный эффект: — Пр… Прости меня, аники, — чуть слышно пролепетал Йо, опуская голову. — Считай, что у меня просто недотрах, вот и поцеловал тебя. Прости и ты меня. Я правда беспокоюсь за тебя, отото, — выдохнул Хао уже совсем спокойно и мирно. — А… Л-ладно… — растерянно и чуть шокировано кивнул Йо. Оставшийся путь до дома близнецы проделали в задумчиво-сонном молчании, но оно не довлело тяжёлой душной грудой над братьями, а напротив, казалось вполне закономерным, логичным и ясным. Пока парни доплелись до гостиницы, улицы совсем просветлели и перестали напоминать площадки для съёмок фильмов ужасов. Ночная прохлада постепенно уступала место ласковому и пока не выраженному, сдержанному, теплу летнего утра. Вместе с городом просыпались птицы. На улицах появлялось всё больше машин и людей, спешащих по делам.***
Наконец, ночная прогулка подошла к завершению, а близнецы — к гостинице «Ann». Уже на подступах к дому Хао нарушил застоявшееся молчание: — Волнуешься о чём-то? — Это так очевидно? — смутился Йо. — Очевидно только если ты рейши, а Анна-тян потеряла эту силу после знакомства с тобой, — выдохнул оммёдзи с неуверенной ободряющей улыбкой, призванной немного расслабить брата перед казнью, которую ему устроит итако. Однако, когда братья зашли домой, их, вместо строгого нагоняя от хозяйки, встретила мёртвая тишина, что для дома с живыми людьми — гостями, — было, мягко говоря, нехорошо. Тишина, наполнившая стены гостиницы, казалась недоброй, зловещей. Молодые люди перемещались по первому этажу, заглядывая в каждую комнату, звали Анну и Рена, но никто не откликался. В сердце пробирался холодок одиночества. Зайдя на кухню, Хао сразу заметил белый листок, сложенный журавликом на традиционно низеньком, как и почти вся мебель в доме, столе тёмного дерева, — белоснежная бумага смотрелась кричаще-контрастно, и потому сразу привлекала внимание. Пусть молодой человек и догадывался, что именно представляет из себя журавлик, всё же взял оригами в руки и осторожно раскрыл. Асакура-старший, не страдая скудоумием, понял, что это не просто элемент интерьера, который Анна сложила от скуки посреди ночи, а письмо для Йо, и, как верно догадался Хао, — прощальное. «Йо, я уезжаю в Китай с Реном. Ты меня не любишь, и я больше не твоя невеста. Утром духи сказали мне, с кем ты ушёл гулять среди ночи. Я позвонила Йомею-саме и Микихисе-саме. Твой отец выехал в Токио. Попрощайся от меня с Йомеем-самой, Кино-самой и Микихисой-самой. Они хорошие люди.» — вот так лаконично и чуть сухо, конкретно излагала прощальные слова Анна. Хао повертел листок. Постскриптума не было, однако сухость и видимое равнодушие, скользившее в каждом твёрдом слове, очень точно передавали скрипучую боль в измотанном сердце Анны. Девушка устала видеть отдаляющуюся спину единственного человека, которому могла сказать «Люблю тебя», и просто ушла, не устраивая скандалов, истерик и слезливых разбирательств, — она всё поняла сама. — Ума не приложу, где она… Вещей никаких нет, Кими нет, — и Рен с Басоном, и Анна, будто сквозь землю провалились… Хоро и ребята ещё спят, — у них не спросишь. Вообще чудеса, — на кухню, где, оперевшись на тяжёлый гарнитур, дочитывал письмо Анны, Хао, забрёл озадаченной тенью Асакура-младший. Благо, чуткий оммёдзи успел спрятать листок за мгновение до того, как Йо зашёл в кухню. — Что это у тебя? — встрепенулся отото, уловив движения брата по упрятыванию записки в задний карман джинс. — Ты о чём? — Аники, я видел, ты что-то положил в карман! — Нет. Хао сказал это так уверенно и просто, что Йо растерялся от такой обескураживающей наглости и самоуверенности брата, который соврал и глазом не моргнув. — Хао, что там было? Если я тебе дорог — ответь мне! — потребовал Йо. — Ничего там не было, отото, у тебя паранойя. Это просто шокирующий список покупок, — скучающе хмыкнул парень, доставая сложенный листок из кармана. — Тогда дай мне посмотреть, если «это просто шокирующий список покупок»! — начинал злиться Асакура-младший. Казалось, брат затеял с ним какую-то идиотскую игру, и Йо с радостью принял бы участие в забаве, если бы нутро не колотилось тревогой за Анну. Хао только убрал листок обратно в задний карман так спокойно-размеренно, точно пародировал утрированного ленивца. — Отото, успокойся и не шуми, сам же сказал: твои друзья ещё спят. Ты ведь не хочешь их разбудить в такую рань? — словно издеваясь, Хао вязко растягивал слова. — Нет, правда, Йо, тебе лучше пока не знать… — Асакура-старший и сам не понимал, на что надеялся, пока тянул время. Всё равно звонок Микихисы, — и Йо узнает. Наверное, Хао просто растерян: он не хочет стать гонцом дурных вестей для младшего брата, за которого теперь чувствует ответственность. — Хао, это уже не смешно! Дай мне посмотреть немедленно! — Йо подошёл к брату и отчаянно попытался отнять у аники листок, залезая задний карман джинс без стыда и сомнений, но смущённо. — Молодой человек, что вы себе позволяете! — сквозь смех возмущённо прикрикнул Хао, — я буду сопротивляться! — от слов к делу: Оммёдзи без труда одним захватом повалил брата на пол и, всматриваясь в шоколадные глаза, осторожно убирая волосы из глаз парня и вслушиваясь в слишком громкие мысли о повторении поцелуя, тихо и проникновенно вздохнул: — Отото, я очень хочу защитить тебя от всего, что есть жестокого, злого и несправедливого в мире. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Понимаешь меня? — Йо осторожно и несмело, боясь дышать, шевелиться или как-то ещё рисковать спугнуть момент их единства, тихонько выдохнул, почти не шевеля пересохшими от волнения, губами: — Я счастлив сейчас с тобой. — Нет, это не то, Йо. Тебе лучше быть с Тамао, — с напором вздохнул Хао. — Я сам знаю, что для меня лучше. Просто плыви по течению! К чему эти сложности? — Хао только вздохнул и чуть покачал головой, устало прикрывая глаза, будто они смыкались под тяжестью. — Почему ты боишься чего-то? Раз уж тебе дан шанс, то живи! — Потому что, отото, — Хао вздохнул перед тем, как продолжить: — у меня никогда не было ни шанса, ни права на нормальную жизнь. У меня вообще не осталось ничего нормального: семья должна изловить и убить, прихвостни разбежались, — да и хорошо, они мне не нужны. Мне вообще мало что нужно для счастья теперь. — Что тебе нужно для счастья теперь? — выдохнул Йо с некоторым напряжением: молодой человек боялся услышать что-нибудь о гибели человечества, но, к счастью, или к несчастью, опасения его не подтвердились, — всё оказалось гораздо проще и сложнее одновременно: — Чтобы ты построил счастье с Тамао, — снова, в миллиардный раз повторил простую истину Хао. — А если я хочу быть не с ней, а с тобой? — и снова, в миллиардный раз повторил простую истину близнец. — Йо, твои желания противоестественны и деструктивны, — ну как, как ещё донести несмышлёнышу это? — Это твои желания противоестественны и деструктивны! Зачем ты поцеловал меня, если не любишь? — гневно трепыхнулся, словно капризный ребёнок, Йо, прикованный к жёсткому полу весом брата. — Я люблю тебя, отото, — устало прикрывая глаза, выдохнул Асакура-старший. — Да, но не так. Ты любишь отото, а я хочу, чтобы ты любил Йо! — психует. Прославленный великими и страшными делами шаман чувствовал закипающее в венах негодующее пламенное отчаяние брата. Надо что-то сделать, и Хао попытался перевести тему и, таким образом, успокоить: — Йо, почему ты не хочешь быть с Тамао? Тебе ведь было хорошо с ней? Ты даже допускал мысли о женитьбе на ней. — Потому что я не хочу тебя терять. Я целый год жил в уверенности, что убил своего близнеца. Целый год пытался улыбаться, а на глазах — слёзы. В мыслях — ты, мой брат. Ещё Анна постоянно любит мне мозг с какими-то идиотскими делами, — Йо не говорил, — швырял слова с усилием и вдруг откуда-то взявшимся сердитым негодованием. — А тебе не приходило в голову, что она просто пыталась тебя отвлечь, чтобы ты не поехал окончательно и не вскрылся из-за чувства вины? — неплохая тема для отвлечения разговора от обсуждения чувств Йо к Хао, и старший зацепился за неё. — В таких случаях люди разговаривают, а не психуют или бьют сикигами. Кстати, когда эти уродцы не подчинялись Анне — это было из-за тебя? — В присутствии хозяина, который подчинил их первым, сикигами не слушают никого, кроме него. Они чувствовали меня и ждали приказа. Я приказал им не трогаться с места. — Хе-хе… Спасибо, аники. Я побаиваюсь этих уродов, честно говоря… А теперь покажешь мне письмо, которое оставила Анна? — повеселев, выдохнул Йо. — Хочешь что-то получить — возьми силой. Если, конечно, силёнок хватит, отото. — Один раз я уже хватило. Мне кажется, или ты нарываешься на новую драку, чтобы… Чтобы что, аники? — Йо, о чём ты думаешь? Я твой брат! Эти мысли даже меня, — оммёдзи, что уже три жизни прожил, — вгоняют в краску! — возмутился Хао. В сознании всплывали кадрами грёзы брата не самого невинного содержания. Вот длинноволосый близнец, всё ещё лёжа рядом со своей копией в давно слетевших рыжих наушниках, вдруг переводит на него томный взгляд, приближается и начинает медленно и с упоением целовать, вытягивая с уст брата постанывания. Кошмар… Но, вот только, действительно ли кошмар? — Что-то не заметно, чтобы ты покраснел, аники… — тихо прохрипел Йо не своим, пропадающим от чего-то неясного, голосом. — Это свет так падает. — Значит, дело только в свете? — вздохнул Йо. Хао всё ещё накрывает его тело своим, и отото не медлит, ведь аники сам советовал быть решительнее, и совсем не важно, что брат говорил про это в отношении Тамао. У Йо опыта в поцелуях маловато, особенно в таком неудобном положении, когда Хао нависает сверху, и к его губам нужно тянуться, но ведь это легко исправить, — фраза уже произнесённая сегодня Хао, опять же, в отношении Тамао. Йо прижал к себе брата чуть крепче, вжимая его в своё тело так, что стало жарко от пылающего тела оммёдзи, и перекатил их, меняя местами. Теперь Йо — сверху, и может целовать брата так, как удобно. Асакура-младший принялся вдумчиво и нежно, несмело, ласкать сухие горячие губы брата своими мягкими и податливыми, пока Хао не решил вернуть себе украденную инициативу: — Ты отвратительно целуешься, Йо, бедная Тамао, — вновь совершив перекат и оказавшись сверху, поведал Хао. — Ну так покажи, как надо, раз такой умный, — буркнул Йо, чувствуя, как горят скулы то ли от возбуждения, то ли от стыда. Хотя последнее вряд ли: его Асакура-младший потерял ещё в момент, как запустил руку в задний карман джинс брата. Что бы там ни говорил Хао, уговаривать долго, да даже повторять дважды, не пришлось. Словно Асакура-старший только этого и ждал, накрыл губы брата своими, срывая, как цветы, лёгкие постанывания и короткие вздохи. Йо отвечал, как мог, постарался расслабиться и довериться брату, когда его язык скользнул в горячий рот. Но дрогнул, когда огненные пальцы Хао проворно пробрались под футболку. Младший напрягся, неторопливый поток спокойных размеренных мыслей вскипел паникой, когда ему в пах упёрлось что-то со стороны штанов брата. Йо предпочитал называть это «чем-то», хотя прекрасно понимал, что именно это такое. Собственно, именно потому, что понимал, предпочитал это называть именно так. «Считай, что у меня просто недотрах, вот и поцеловал тебя.», — вспомнились непонятно зачем слова Хао. Послышался шум, звук падения чего-то тяжёлого, следующие за эти ворчащие ругательства, — и на кухню зашёл Хоро, оторопев на месте, как только обозрел картину маслом: на полу лежит Йо, сверху на нём — длинноволосый гость, которого Асакура приютил на ночь, целует хозяина того же пола. — Действо, мягко говоря, впечатляющее своей новизной и неожиданностью, что не постеснялся пришибленно отметить северянин: — Очень зрелищное начало утра… — присвистнул Хоро, спустившись вниз, на первый этаж — в кухню. Замешательство Юсуи продолжалось с минуту, и, наконец, парень очухался: — Йо, что этот патлатый хмырь себе позволяет? Если надо с ним поговорить по-взрослому, только скажи! Асакура-младший лишь растерянно кивнул, не представляя, что ответить на слова друга. Нехило отвлекало то, что Хао, как назло, вошёл в раж, и теперь настойчиво добивался внимания отото, вдумчиво поглаживая пламенные пылающие от неловкости, стыда и растерянности перед другом, скулы, прекрасно слыша, что Йо не хочет останавливаться. Лишний синеволосый зритель совершенно не мешал Асакуре-старшему, ведь оммёдзи знал, цвет волос северянина и цвет его ориентации совпадают. Поэтому Хао совершенно непринужденно и легко целовал Йо в губы и в шею, прикусывая нежную кожу до крови, до громких постанываний отото, тут же ласково зацеловывая раненое им же место. Младший уже не один раз сгорел от стыда и от охватившего от Хао, жара. Тело брата обладало запредельной температурой, словно некогда повелитель огня и сам сгорал заживо, подобно фениксу. Это не могло не тревожить Йо, и просто вырвалось: — Аники, по-моему, у тебя температура. Нужно… Нужно… — Йо сбивчиво и неровно дышал, задыхался от настойчивых, но нежных, поцелуев брата, и потому говорил, прерываясь на попытки восстановить дыхание, — отыскать термометр. Как ты себя чувствуешь? — Как ты его назвал, Йо? Казалось, братья Асакура так увлечены друг другом, что совершенно забыли о синеволосом зрителе. — Разумеется, так и было: каждое прикосновение Хао ощущалось Йо как разряд тока, заставляя сердце замереть, будто навсегда, но в следующее мгновение нетерпеливый раскалённый поцелуй возвращал в сознание, вновь вселяя способность дышать.Дорогие читатели! Разовый предел объёма главы — 10 страниц — достигнут, а значит, время завершать главу. Встретимся на этом же месте, предположительно, но не точно — 13. 03. 2024. Спасибо ещё раз за прочтение, надеюсь, вы поняли, почему я обозначила в шапке, что секса не будет — я его крайне бездарно прописываю😅😳😅🤡