Нулевой меридиан

Самый яркий оттенок человеческой души очень просто распознать, зная, какой цвет содержит в себе предмет его одежды. Как окрас шерсти у животных может рассказать о месте обитания, так и куски ткани, соединенные между собой льняными нитями, могут многое поведать о личности человека, кошелек которого сбросил ради этого пару сантиметров в талии. Иногда вещи, относящиеся к неестественной для их носителя цветовой группе, смотрятся висящими в воздухе. А бывает и так, что хорошо подобранная одежда, подобно сахарному кубику, без остатка растворяется в кипятке человеческой натуры, становится частью его стиля. Некоторые едва ли не с молоком матери впитывают правила построения собственного имиджа, настолько сильно им идет то, во что однажды они решили обернуть собственные тела. Нежные, однотонные гаммы предпочитают люди творческие, драматичные, даже слегка наивные. Насыщенные тона выбирают, в основном, напористые и целеустремленные личности. Естественно, все это — не более чем условность, ведь настрой человека изо дня в день может колебаться. Уверенность ветхим веревочным мостиком соединяет душу и голову воедино. В любой момент он может оборваться, и винтажная брошь на воротнике пиджака сразу же превратится в акцент дурновкусия. Так или иначе, цветовая группа, что преобладает в гардеробе — важный индикатор психического состояния людей. Складывая вещи в шкаф, я обратила внимание на палитру оттенков собственной одежды. Бесконечные позвонки белых вешалок пропускали свечение многоцветных тканей. Мне часто попадались непохожие друг на друга предметы одежды холодных и теплых тонов. Цвет-крючок, в один миг зацепивший мой взгляд, занимал чуть меньше четверти всего гардероба. Загадочный и терпкий оттенок красного цвета. Всматриваясь в крупные петли любимого бордового свитера, я сразу же представляю себе одеяние императора. Его торжественное облачение, которое, когда-то давным давно, считалось связующей осью между земным и небесным правителями. Мантия могла рассказать очень многое об иерархии, верованиях и системе правления той или иной династии. Подобный наряд стоил целое состояние и никто, кроме членов императорской фамилии подобное одеяние позволит себе не мог. Остается только бесконечно благодарить индустриализацию и стремительное развитие человеческой мысли, за возможность носить вещи любого оттенка и фасона. Чтобы получить бордовый цвет, достаточно смешать ярко-красную, темно-синюю и пару капелек желтой краски. Гранатовый, коралловый или клубничный – его оттенков превеликое множество. И выглядит он достаточно зрело. В нем нет ноток гламурной вульгарности фиолетового или детской непосредственности розового, которые меня так раздражают. «Бордо» не давит на глаза, и ощущение тревоги, как в случае с тем же алым цветом, не проступает явной горечью во рту. Его морские, солоноватые нотки успокаивают душу, не яркие солнечные блики дарят ощущение радости и счастья. Величие красного цвета проявляется в нем не в полной мере, но это вовсе не значит, что оно отсутствует совсем. Плавная синева, его антипод, наполовину купирует властные намерения оппонента. Красный цвет, в свою очередь, разрушает немую безмятежность темно-синих теней. Контраст между смелостью и миролюбием проступает коррозией гамм на поверхности ткани, отчего становится не совсем понятно, к какой категории этот цвет отнести. «Бордо» — это соединение огня и воды: температура его полутонов нейтральна. Середина, будь она неладна. Бордовый цвет вряд ли остановит несущуюся с бешеной скоростью машину или замаскирует кровь остервенелого быка на плаще у матадора. Зато, влегкую отпугнет надоедливого хищника в южных тропиках, а в арктической зоне — порадует жителей темно-пурпурными разводами закатного неба. Перед демаршем клана Калленов из штата Вашингтон, я думала, что попаду в такое место, которое с трудом могу сравнить с зелеными лесами Форкса. Однако, снежная долина Анкориджа оказалась вполне сопоставима с дождливым городком, в котором я провела большую часть своей жизни. Мало солнца и много ветра. Здесь ужасно безлюдно, однако биение жизни и свет в глазах редких прохожих нередко дают о себе знать. Их взгляд колючий, словно шерстяной плед, но при этом его нельзя назвать равнодушным или холодным. У людей с отпечатком севера на лице в поведении я не заметила признаков фальши или блефа. Они прямолинейны и резки, будто бы зимняя стужа превратила их в глыбу льда, размером с айсберг. Характер коренного жителя севера подобен леднику, он стойкий и твердый. Душа — белоснежно-светлая жемчужина в океане, чистая, незапятнанная ложью и притворством. А еще, я заметила, что человек здесь более медлителен, нежели в южных штатах. Люди дольше принимают решения, реже бегут вприпрыжку за отъезжающим автобусом и неспешно водят автомобили. Быть может, это связано с низкими температурами, ведущими к замедлению обменных процессов в организме. Круглый год в Анкоридже толстый слой снега покрывает здания, деревья и горные цепи. Мои глаза очень скоро привыкли к ледяному блеску, однако стало довольно трудно понимать, какая часть дня приходится на тот или иной период времени. Да и вкусовые предпочтения моей семьи несколько поменялись; оленей и косуль заменили лоси и овцебыки, черные и бурые медведи превратились в главную охотничью цель Эммета, а бизоны и бараны Далла стали альтернативой пумам и горным львам. Вечно белая от снега Аляска и ее стылый, мерзлый воздух не противны мне. Однако, каждый раз подходя к окну, мне приходится всматриваться в окаменелое пространство для того, чтобы понять, когда день сменит вечер; его бесконечная стерильность не показательна. Конец недели я обычно определяю по мелодии, источник которой обосновался за несколько миль от нашего дома. Соседи стабильно устраивают вечеринки по пятницам, и доносящиеся из колонок громыхание отделяет их рабочее время от выходных. Для меня же этот звук — сигнал, обозначающий приближение следующей недели. Произведения современных исполнителей не всегда вписываются в чопорные манеры моей семьи, я же нахожу такую музыку довольно занимательной. Музыкальный мотив — это отражение времени и поколения, и я счастлива, что живу в своем веке, являясь свидетелем его достоинств и недостатков. Повернув оконную ручку по часовой стрелке, я открыла настежь окно. Голубое небо было измазано белыми полосами облаков. Границу между небом и землей едва-едва можно было прочертить глазами. Вместе с ледяными потоками воздуха со мной в комнате оказалась та самая музыка выходного дня. Наступила пятница. Это означало, что ровно два дня мне давалась на то, чтобы подготовиться к первому к первой жизни рабочей неделе. Будто не желая мириться с этой мыслью, я закрыла окно. Увы, от жизни и реальности ее течения не спрятаться, заперевшись на все замки в доме. Хоть закрой лицо руками, мир при этом никуда не исчезнет. А поэтому, нужно смело шагать вперед, особенно если жребий уже брошен. Волнение напоминает стоячую воду в раковине: как бы сильно ты не хотел, чтобы она ушла, забитый слив никак этому не поспособствует. Сердце бешено колотилось, когда я вспоминала о том, что мне предстояло работать в окружении живых людей. Конечно, и раньше мне доводилось время от времени общаться и взаимодействовать со смертными. Подолгу играть роль человека, силы которого не рассчитаны на то, чтобы угнаться за дичью в лесу, ранее мне не приходилось. Когда ненужные мысли наполняли мою голову, я старалась резко переключать внимание. Словно пластырь, я оторвала взгляд от пейзажа за окном и уставилась на журнальный стол, который по своей же воле превратила в швейный. Гвоздем программы была новейшая швейная машина фирмы «Singer», светло-базальтового цвета. Бобины, ленты и булавки занимали полупустой верхний шкафчик стола. Пяльца, канва и нитки мулине, будто бы боясь панибратства, лежали отдельно, в самом нижнем отсеке. Скотч и калька делили одну полку с маленьким, беспроводным утюгом. Взгляд зацепили одинокие прямоугольные лоскуты ткани на столе. То были части будущей юбки, в которой я как раз собиралась появиться в первый рабочий день. Начальство пропустило бы меня через шредер, если бы только узнало, сколько раз я откладывала эту работу на потом. Моей вины в этом нет: наступил конец осени, а дату собеседования утвердили всего неделю назад. Как известно, театр начинается с вешалки, а пошив одежды — со снятия мерок. Несмотря на то, что собственные габариты мне вполне известны, я решила на всякий случай еще раз обмотать линию талии сантиметровой лентой. Для более точных результатов мне пришлось раздеться до белья, про себя молясь о том, чтобы кто-нибудь из членов моей семьи не распахнул дверь без стука. Базовая выкройка юбки, которую я самостоятельно построила будучи школьницей в Форксе, дожидалась меня на столе. Размеры талии и бедер оставались прежними, отчего я вздохнула с облегчением. Юбку можно будет сшить по уже имеющимся лекалам. Не то чтобы меня сильно одолевала лень в плане создания нового чертежа, просто готовая выкройка сильно ускорила бы процесс в целом. Я быстренько оделась, и приступила к работе. Раскройный нож, подобно лезвию конька, рассек молочную гладь основной ткани. При помощи мела я наметила ключевые конструктивные линии, а затем приступила к непосредственной сборке вещи. Звучит, конечно, как задание для безымянного инженера на производстве, но, на деле пошив и все, что с ним связано, как мне кажется, менее опасны для жизни. Однако, легкая промышленность называется именно так, отнюдь не потому, что не представляет особой сложности в производстве. После долго перерыва мне впервые, находясь в новом доме, пришлось усесться за швейную машинку. Честно сказать, я соскучилась по мерному постукиванию ее двигателя, шороху движущихся в унисон ниток. Стул одинарно шаркнул ножками по полу, и я поместила туловище между его спинкой и краем стола. Свет от большой лампы слепил глаза; пара минут ушла на то, чтобы отрегулировать его интенсивность. Время от времени, мне приходится щеточкой для пыли проходиться по кольцу челнока, периодически смазывать механизм иглодержателя, чтобы продлить срок его службы. Как вы понимаете, тонкий запах машинного масла у меня ассоциируется отнюдь не с собственным серебристым «Вольво». В голове мне часто приходится прогонять значения плотности ткани и соответствующую им частоту стежка. Швы временного и постоянного характера, их различия и названия, заученные наизусть. Я хорошо помню, чем разутюживание отличается от заутюживания, и как именно оно связано с расстрочным швом; знаю, что открытый или закрытый срез подрубочного шва легко обнаружить, если поближе рассмотреть низ у платья. Осколки знаний голыми руками я черпала, в основном, из книг и обучающей литературы. Наверное поэтому, первое время мои пальцы были сплошь исколоты и покрыты мелкими царапинами. Одно лишь прикосновение к ткани доставляет мне удовольствие. Каждый раз, когда кто-либо заводит тему о моде или пошиве, я едва сдерживаю себя, чтобы не выдать все, что я знаю по данной теме. Подобно осьминогу, что лихорадочно выплевывает чернила в случае опасности, мой мозг выдает информацию порционно, порой в самый неподходящий для этого момент. По всей видимости, серое вещество подобным образом помогает мне абстрагироваться от прямой угрозы или ситуации, способной нанести мне вред. Но едва ли этот навык когда-либо был сподручным. Когда я закрываю глаза, лишь первые несколько секунд передо мной сгущается туман абсолютной тьмы. Далее, мое воображение, подобно уличному художнику, рисует граффити на черновом полотне полузакрытых век. Стоит мне представить абзац двадцатой страницы книги по основам кройки и шитья, как тут же нужные буквы мое сознание нацарапывает прямо перед глазами:       «Если есть вероятность того, что материал даст большую усадку, перед раскроем его подвергают термической обработке.       Ткани, отличающиеся эластичностью и большим риском деформации, раскраивают, предварительно прикрепив к ним бумажный или картонный шаблон.       Если пошив на швейной машине по какой-либо причине невозможен, на помощь всегда придет ручной петлеобразный шов…» Я отодвинула лекала в сторону, одновременно подвинув к себе драповую ткань, которая и принесла себя в жертву моей задумке. Верхний срез юбки предстояло оформить обтачкой, а нижний подол — подшить. Со стола пришлось убрать много лишнего, ведь выделка изделия требует простора возможностей и комфортных условий труда. Остатки лекала, мел, карандаши и шпильки я убрала в самый нижний ящик. Несколько раз повернула боковое колесо швейной машины, дабы удостовериться, что игла двигается в правильном направлении. Прижимную лапку я поставила в верхнее положение, а затем продела нить в иглу. Рядом с рычажком для переключения строчек был установлен небольшой фонарик. Одинарным щелчком я привела его механизм в действие. Пальцами потрогала зубчики нижнего транспортера, дабы удостовериться, что установлен он без перекоса, и ткань под иглой будет двигаться равномерно. Боковыми бегунками отрегулировала ширину зигзага и длину стежка. Верхнюю и нижнюю нити я расправила и, как полагается, отвела назад. После того, как игла вонзилась в мягкие ткани материала, я начала строчку. Машинка в ответ приятно зажужжала. Ушко нитепритягивателя прыгало вверх и вниз, напоминая голову скаковой лошади. Ткань стремительно уплывала от меня куда-то вдаль, как если бы ее подхватило течение. Острие иглы двигалось по направлению намеченных заранее линий. Темп шитья я решила оставить средним. Обратной строчкой я закрепила прошитые линии. Прочными нитями соединила боковые швы, а затем решила втачать небольшую молнию, перед тем поменяв обычную лапку швейной машины на лапку для застежек. Боковые припуски, составляющие один из внутренних слоев ткани, я разложила по разные друг от друга стороны, закрепив их в таком положении при помощи утюга. Ровно под ней будет располагаться будущая молния. Боковой строчкой соединила части ткани между собой. Застежку я адаптировала под нужную длину, обрезав все лишнее, и приколола ее к ткани при помощью шпильки Водорастворимым маркером наметила рамку для строчки, а затем проложила ее. Оставалось только вспороть шов, что я стачивала несколько минут назад, и убрать торчащие нитки. Моя рука потянулась за раскройным ножом, но вместо прочной, ледяной стали наткнулась на нечто не менее холодное. Слегка шуршащий, словно морская волна, голос заставил меня оторвать взгляд от стола. Тело покрыла плеяда мурашек. Черные, как у совы, глаза внимали каждому моему движению.       — Ну, как успехи?! — отец выглядел заинтересованным, по всей видимости, до конца не понимая, что интересного можно находить в том, чтобы без конца копаться в нитках.       — На финишной прямой, пап. Вот, закончу и обязательно примерю.       — Месяц назад ты говорила тоже самое.       — Но тогда ты сразу распознал обман. А ведь мы договорились, не читать мысли друг друга, помнишь?       — Мне и не надо читать твои мысли, чтобы отличить ложь от правды, — двумя руками отец оперся о подоконник, отчего крепления еле слышно заскрипели. — Не обижайся, но вы с мамой совсем не умеете врать.       — Какие наши годы! Отец одарил меня шутливо-презрительным взглядом, в ответ я улыбнулась во все тридцать два зуба.       — Таня и Кейт через пару минут обещали зайти. Не почтишь их своим присутствием в кругу семьи?!       — Так скоро? Я бы с радостью, только… — приподняв ткань над столом, я показала шов отцу, и понимающая ухмылка вмиг оккупировала нижнюю часть его лица. Мы еще немного поболтали, после чего он ушел, видимо для того, чтобы помочь Карлайлу принять гостей. Быстро закончив с юбкой, я полезла в шкаф, дабы отыскать там плечики с двумя прищепками. Бордовый свитер, который я планировала надеть сверху лежал отдельно на полке, ведь шерстяные вещи, что висят подолгу на вешалке, могут со временем растянуться и потерять первоначальный вид. Покрутив юбку в пространстве, я принялась за настройку ручного отпаривателя. Вода внутри него активно кипела и булькала. Горячий пар помог разгладить мелкие складки и смягчить ткань. Белые облака, что он производил на свет, напоминали сигаретный дым. С верхнего стеллажа я достала бордовый свитер, и осмотрела на наличие катышков. Карманная машинка по их удалению также была готова к работе и занимала всю правую руку. Коснувшись поверхности ткани, устройство жалобно заурчало, а его вибрация слабыми ударами отражалась от моей ладони. Чтобы собрать лишние пылинки и волосы с петель свитера, я несколько раз прошлась по поверхности ткани липким роликом. Это больше похоже на параноидальный бред, но, перед тем, как покинуть комнату, я таки решила упаковать свой наряд в чехол для одежды. Хочу, чтобы он был идеальным, как утренняя заря, порождаемая солнцем. Благодаря моей заботе, а не вопреки ей, вещь прослужит намного дольше и всегда будет выглядеть, как новая.