Злодей

      И все в этом Джоне Дейви Харрисе через край. Эти эмоции яркие, пламенем горящие, эти глаза таким же огнем сияющие, что сжечь мир дотла готовы. С этими движениями резкими, живыми.       И все в нем точно фальшивое, наигранное. Все в нем точно маска налепленная, да так, что не отодрать. Да если и получится то пустоту увидишь всепоглощающую. Лололошка уверен в этом. Потому что Джон Дейви Харрис полон противоречий и хаоса. Он как зажженный факел, негаснущий никогда.       И все в нем пугающее, чужое. В нем все о чем-то темном кричит, только стоит в глубину глаз посмотреть, в эту мрачную кровавую пучину, в которой только огни безумия пляшут. Стоит только в улыбке уловить остроту, режущую и колкую. Стоит только ощутить хватку чужих тонких холодных пальцев на собственной руке, хватку крепкую, стальную, как почему-то не по себе становится.       Все в Джоне Дейви Харрисе не так. Все в нем точно бы пронизано мглой, не той мглой, что у самого Лололошке в душе спрятана, его мгла холодная, пустая. В то время как мгла двойника это нечто опасное, где сотни монстров таятся, да смотрит на тебя черными глазами, высматривая точно. Смотрят да к прыжку готовятся, сожрать с потрохами желая, даже костей не оставив.       И двойника его Лололошка понять не в силах. Не по лицу его вечно живому, ни по действиям странным. Лололошка даже не может понять, зачем он сам был нужен ему? Зачем двойник его с собой взял, да отпускать ненамерен? Зачем держит рядом с собой точно зверюшку какую? Зачем с собой по миру этому странному водит , все так же руки не отпуская? Почему попытки сбежать всё пресекает на корню? И почему постоянно наровит в глаза ему посмотреть, очки содрав? Лололошка этого не понимает.       Но знает точно, что Джон Дейви Харрис —зло воплоти. Потому что мир Джона Дейви Харриса только ему одному подчиняется. Потому что в мире его одна диктатура жестока. В мире его люди одному ему поклоняются, люди его боятся до дрожи в коленках и голоса подрагивающего. В мире у Джона нет счастливых дней, лишь дни боли и страха.       У двойника его власть вся в руках собрана, могущественная, страшная. Но Лололошка видит, что власть это не то чего желает Джон. Власть для него забава, пустяк который даже не стоит внимания...И это тоже, пожалуй, пугает. Потому что этот двойник точно сам состоит из жажды раздора и подчинения. — Ну же, красотка, давай потанцуем, —наигранно нежно говорит двойник, да руки его тонкие мозолистые хватает и сжимает так сильно, что точно следы останутся. Сжимает так, точно отпускать не намерен. И Лололошка, к сожалению, поверить в это может.       Лололошка молчит, поддаваясь танцу, пылкому, страстному. Молчит, когда рука чужая талию крепко держит, почти вплотную к другому прижимая, как другая рука не менее крепко руку стискивает. Молчит и тогда когда лицо Джона почти утыкается в его щеку, да дышит так словно надышаться не может.       Лололошка молчит. Потому что с двойником по другому нельзя. Все равно свое получит, все равно танцевать заставит. По опыту знает.       Но в глаза ему смотреть Лололошка не может. Страшно. Страшно увидеть отголоски прошлого своего, страшно увидеть этот блеск безумный, эту страсть ему непонятную.       Джон Дейви Харрис точно помешанный. И от этого тоже страшно. Еще один поворот, наклон, еще один круг и по новой. И когда они наконец останавливаются, Лололошку не отпускают, так же держат, да внимательно смотрят. — Зачем все это? — только и может проговорить он, взгляд не отводя.—Зачем я тебе? А Джон неожиданно мягко улыбается, рукой разгоряченной по его щеке проводит и говорит так точно воркует: —Я хочу чтобы ты увидел, что значит власть. Что значит быть всемогущим и не быть вечной пешкой в чужой игре,— и тут же улыбка вновь превращается в безумную, пугающую, почти как у акулы.— Я желаю, чтобы твоя доброта наконец умерла. Потому что миры эти проклятые не заслуживают ее.       И наклоняется так близко, дыханием кожу опаляя. Наклоняет так близко, да носом трется по щеке к виску поднимаясь. Точно кот.       И Лололошка замирает, ощущает как сердце его сжимается, то ли от страха, то ли от смущения. Он все еще ничего не понимает, кроме того, что все это ненормально и что двойник его совершенно точно ненормален. Потому что взгляд у него все еще такой же пристальный, поглощающий. Потому что руки у него все так же крепко его держат, не отпуская. Джон ухмыляется, вновь поглаживает его щеку ладонью и вдруг резко отскакивает назад, пританцовывая. — Ну что же, красотка, пойдем. Нас ждут великие дела! Я покажу тебе, что значит иметь силу и власть. Я покажу тебе, что значит уничтожать и не быть наказанным за это! — голос у двойника звенит, эхом по улицам пустым разноситься.       Двойник тянет его вперед и у Лололошки совершенно точно, плохие предчувствия по этому поводу. И ведь не прогадал.       Потому что в следующий миг, мир этот, мир Джона полыхает адовым огнем. Потому что мир этот раскалывается точно стеклянный шар, трещит и тут же плавится. Лололошка с ужасом наблюдает как здания обрушаются, словно карточные домики, как земля чернеет, пропитываясь гарью. Как солнце становится красным-красным, кровью налитым. Лололошка с ужасом слышит крики людей, безумные, неудержимые.       А потом он замечает взгляд Джона, что на него направлен, и, кажется, был направлен все это время, словно хищник, что следит за добычей. Джону совершенно не интересно было, смотреть на весь этот хаос, потому что видел он его так часто, как и отражение в зеркале. — Ты уничтожил все...—только и может хрипло выдавить Лололошка, ощущая как на душе тяжесть растет, пригвождая к земле. Ощущая как желчь к глотке поднимается, кислая, противная. Ощущая как и сам дрожать начинает от ужаса.— Зачем ты так?       Джон смотрит, его лицо вмиг преображается, лишь на мгновение становясь пустым, невыразительным. Почти таким же как лицо у Лололошки. Но в следующую секунду оно вновь приобретает все то же озорное выражение. В следующий миг Джон хватает его за руку утягивая вновь в танец. В танец на раскаленной сожженной земле.       И вокруг них ничего нет...кроме разрушенного мира и руин. Вокруг них лишь останки и море крови. И они танцуют среди всего этого. Лололошка ощущает только тошноту. —Ты слишком добрый, красотка. Это всегда восхищало меня. Ведь проходя через такие же трудности, через которые прошел я, ты всегда оставался собой. Даже помня все ужасы, даже ощущая себя уставшим твое сердце все так же было полно заботы и любви к этим мирам, — говорит двойник вновь непривычно мягко улыбаясь.— И это нас отличает. В то время как ты постоянно находил в себе сил подняться и продолжать путь, я был давным-давно сломан. И это не может не поражать, это не может не заставлять желать тебя еще сильнее.       Он наклоняется к лицу, скалясь. Лололошка пытается отстраниться, уйти от назойливых прикосновений, от взглядов этих странных и страшных. Да вот не выходит, Джон лишь держит его крепче. Прижимая к себе. — Но твоя доброта погубит тебя. И я этого точно не хочу, а потому ее нужно искоренить прежде, чем она сможет причинить тебе боль.       Сознание у Лололошки размывается по краям, вскоре превращаясь в неразборчивую кашу, средь которой он может увидеть лишь алые горящие глаза.       Сознание у Лололошки утекает, но даже сквозь все это он ощущает легкое прикосновение чужих губ к своим.       Сознание у Лололошки ускользает и последнее что он слышит: — Как жаль, что помня все, ты все еще не помнишь меня. И все меркнет окончательно.       Когда Лололошка приходит в себя, он находится в другом мире. Но в этот раз кое-что было не так. Не как обычно. Потому что на этот раз Джон Дейви Харрис рядом.        Джон Девин Харрис все так же мягко ему улыбается, только вот в глазах у него горит хаос. И все в Лололошке холодеет.