Kleiner erwachsener.

04.07.2003

Наша студия — по истине легендарное место. Она ещë и многофункциональная. В ней и песню записать можно без всяких проблем, и бухнуть всей компанией. Правда, ближе к часу ночи ровно половина компании рассыпалась по всему Берлину, и остались только самые отбитые идиоты, которым нечего делать. Мы пили либо стекломой с лимонным соком, либо какой-то непонятный алкоголь, мешая его со всем, чем только можно и нельзя. Вещи вокруг были разбросаны в совершенно хаотичном порядке: кто-то решил, что синтезатор можно использовать вместо вешалки, и поэтому разместил там свою кофту; на полу возле небольшого столика валялась моя гитара, о которой я вспоминал стабильно раз в полчаса, демонстрируя всем присутствующим свои навыки игры на ней; были рассыпаны чьи-то то карты, в которые мы увлечëнно играли, когда были в полном составе. В первое время было весело, но уже в десять вечера нас покинул трезвый Пауль, под предлогом того, что ему скучно. Чуть позже съебал Тилль, которого дома ждала жена, при этом прихватив с собой Шнейдера, которого штырило не по-детски. Остался только я с Кристианом. Ну и спящий Оливер, чьи ноги свисали с дивана. Дома его никто не ждëт, поэтому он решил заночевать прямо здесь. Но нам и вдвоём было весело: мы молча выкуривали по последней сигарете, запивая табачный дым адской смесью. Было тихо настолько, что даже тихое сопенье Риделя заполняло всë помещение. — Я давно хотел спросить, — резко отрезал Лоренц. Я вздрогнул от неожиданности. — как у вам там с Паулем дела? Я что-то заметил, что вы недавно поругались. — Да не, щас уже всë нормально. — отвечаю я, стряхивая пепел на фантик от конфеты. — с его сыном кое-что не поделили в очередной раз, и Пауль на меня из-за этого сорвался. Он посмеялся, чего я совсем не понял. — Не поделили. Не удивительно даже. — его голос звучал довольно трезво, хотя сам он был наверняка пьян. — Эмиль вообще после смерти мамы к своему отцу никого не подпускает. В этот момент я насторожился: какой ещë нахуй смерти? Лоренц, я понимаю, ты пьян в зюзю, но ты же никогда в таком состоянии бред не нëс. Или просто стеснялся в присутствии остальных? — А с этого момента поподробнее. — я смешно приподнял левую бровь. — Пауль говорил, что она их кинула, уехав с каким-то хахалем в Америку. — Он всем так говорит. Но я-то знаю, что она в аварии погибла. — наши взгляды встретились. — Рихард, я Пауля знаю дольше, чем вы все. Начиная с 16 лет. Я застал всех его тëлок, которые кидали его. И да, угадай, почему это происходило? Правильно, Круспе, из-за Эмиля, который им настроение портил всякий раз, когда видел рядом со своим отцом. — Знакомая ситуация... — Меня резко передëрнуло от осознания, и в голове постепенно начал складываться пазл: всë, в чëм признаëтся Кристиан по пьяне — ключ к решению моей проблемы — Эмиль тоже мне покоя не даëт. Постоянно хочет, чтобы я с Паулем поругался. И началось это тогда, когда он узнал о наших отношениям... — я прислонил ладонь ко рту. — Блять, Рихард, я умоляю тебя, отнесись к этому с пониманием. — на выдохе устало произнëс мой собеседник. — я не хочу видеть то, как Пауль опять берëтся за алкоголь. Он вновь взглянул на меня, а я молча попросил его продолжить свой рассказал. Он понял меня без слов. — Бля, ну... Он в первые несколько месяцев бухал жëстко после еë смерти. Мне даже было опасно его оставлять наедине с мелким Эмилем, так как он ваще как овощ был. Ни пожрать приготовить не мог, ни убраться, нихуя не мог. — Лоренц сделал глоток нашей непонятной смеси. — Мне самому приходилось всë делать. Я даже помню, как он сидел, бухал, и выдал мне: "Крис, я жить не хочу". Прикинь, какого это было услышать семилетнему пацану, который был рядом? Я сидел с перекошенным рылом, будто его танк переехал. К такой информации в час ночи и обмякшим состояние мой мозг не был готов, но тем не менее продолжал свои попытки переварить всë сказанное Флаке. — Ну, спустя несколько месяцев он принялся заполнять пустоту в себе, тоесть приводить домой всяких баб. Самой первой оказалась какая-то смуглая брюнетка, а когда она Пауля кинула, он снова, блять, пить начал. Причем так много, что я чуть ли жену ему не заменял. Меня тогда бомбило жестко, но я всë таки за него переживал... Ну и Эмиль тогда понял, что все, кто находятся рядом с его папой — это плохие люди, и начал действовать. — он печально выдохнул. — Видимо, он повзрослел, но так и не поменял своего мнения. — Это пиздец. — единственное, что я смог выдать. — Не то слово. Поэтому я и переживаю за ваши отношения, потому что Эмиль очень стойкий, и всегда добивался своего. Ну и за Пауля переживаю тоже. — он потушил сигарету. — если ты Пауля кинешь, как все его бывшие, то я тебя возненавижу. Мы просидели в тишине ещë пару минут, слушая храп Оливера. Всë это время я смотрел в пустоту, пытаясь понять одно: зачем Пауль врал мне всë это время? У меня это даже в голове не укладывалось. Не укладывалось то, что пришлось пережить бедному пацану. Да и его отцу пришлось не сладко. Лишь об одной мысли об этом мне становилось жаль их обоих. — Короче, я домой, а то уже голова не варит. — я резко вскакиваю на ноги, кое-как сумев устоять на них. — всю ответственность за студию несëт за собой Оливер, потому что он здесь уснул. Кристиан даже не успел попрощаться со мной. Я быстро захватил с собой бутылку какого-то алкоголя, и, шатаясь из стороны в сторону, выбежал из помещения. В моих планах было навестить Пауля. Прямо сейчас, в два часа ночи. Мой опьянëнный чувством жалости к этому человеку разум не мог ждать утра, чтобы поговорить. Пусть он будет в сонном состояние, пусть буду я в пьяном бреду, но этот разговор должен состояться сейчас. У меня нет желания гореть нетерпением до восхода солнца. Как я, будучи под действием алкоголя, без проишествий доехал до дома Пауля? Вообще не помню. Да, пару раз умудрился чуть не слететь с дороги к чертям, но в итоге же цел и здоров. Видимо, удача просто всегда была на моей стороне. Ну, почти всегда. Но в этот раз всë таки на моей! Ведь когда мой обмякшая фигура подошла к двери любимого, он открыл сразу, хоть пришлось и подолбиться в неë. О, как же я был рад видеть его! Мне хотелось расцеловать его сонное лицо, стройное тело и ноги. Хотелось его всего прямо здесь, но не нужно забыть о том, зачем я пришёл сюда. — О боже, Рихард, это ты? — в недоумении бубнит Пауль, протирая глаза. — Почему ты не дома? Ты бухой уже наверное. — Нам надо поговорить. — с ходу объявляю я, влетая в квартиру Пауля. — Чего? О чëм? — я заметил, как он выразил своë лицо каплей испуга. Голос Пауля звучал тихо, что свидетельствовало о том, что Эмиль наверняка сейчас спит, и это сыграет мне на руку. Я схватил его за запястье, ведя на кухню. В другой руке я всë так же держал бутылку, судя по всему, хереса, что будет дальнейшем двигателем нашего разговора. Я надавил руками на его плечи, заставив сесть на стул, а сам расположился напротив него. Сделав глоток прямо из стеклянной тары, я взялся за "допрос". — Как долго ты собираешься врать мне о том, что твоя бывшая жена жива, и просто ушла к другому? — я не хотел сильно давить на Пауля, но мой взгляд сделал всë против моей воли; буквально прожигал его. — Стоп... что? — он мигом изменился в лице: глаза распахнулись ещë шире, высоко поднялись брови. — откуда ты знаешь? — медленно и очень тихо протянул он. — Это сейчас не важно. Важно знать то, зачем ты мне врал всë время? — моя рука сжала горлошло бутылки, и я заметил, как лицо Пауля всë больше истощало страх. — хотя, меня скорее волнует не этот вопрос. Ты знал, почему Эмиль меня терпеть не может. Так почему ты не мог сказать мне это? Ты же видел, что от этого плохо и мне, и... и ему плохой. И тебе плохо. Всем от этого плохо! — я почти кричал, забыв о том, что его сын в любой момент может проснуться и застукать нас за такими разговорами. Пауль просидел молча пару минут, что ощущались моим пьяным восприятием как пару часов. Всë это время я просто глазел на него строгим взглядом, а он опустил его вниз, не желая смотреть на меня. Мне хотелось схватить его за плечи и громко спросить: "почему?", но моя совесть держала всë под шатким контролем. По крайней мере в тот момент, когда мне показалось, что по щеке Пауля протекла слеза, но он успешно вытер еë. Хотя, в принципе, это неудивительно; я только что напомнил ему о смерти дорогого человека. — Я не знаю, Рихард. Я серьёзно. У нас всë произошло... ну, слишком быстро, и я даже среагировать не успел никак. — всë же он поднял на меня взгляд: до боли жалостый. Мне даже стыдно стало, что я накричал на него. — и мне... стыдно, правда. Мне очень стыдно за то, что я такой слабый, и не смог найти в себе силы, чтобы в конце концов рассказать тебе об этом, хотя я планировал недавно сделать это. Мне кажется, мой организм начал постепенно вытеснять алкоголь, и заполняться до краëв чувством бесконечного переживания и неоправданной растерянности. Тем не менее, в лице я не изменился: взгляд был всë так же строгим и прожигал Пауля насквозь. А он был похож на безобидного зверька, на которого вот-вот нападëт хищник. — Знаешь, со временем мне стало обидно даже не за еë смерть. — он накрыл мою руку своей. — она меня не любила вовсе, и я это знал. Но зато она любила Эмиля. После того, как еë не стало, я не мог найти себе места... даже не знаю, как это правильно объяснить. — Объясняй как сможешь. — Ну... я начал пить. И это случилось потому, что я чувствовал себя... одиноко? Да, самое подходящее слово. — его глаза сталовились влажными, на ресницах в полумраке виднелись капельки слëз. — сука, мне так за это стыдно... Рихард, я даже спустя пару лет не смог себя простить за это. — За то, что ты пил? — За то, что чуть не убил себя, оставив маленького ребёнка сиротой. — он больше не смог сдерживаться: заплакал, вытирая слëзы рукой. — он... он ведь единственная причина, по которой у Раммштайн если ритм-гитарист. Единственная причина, почему у тебя есть я, и единственная причина, почему я сейчас здесь. — Эмиль? Мне даже интересно, каким хуем он тебя из такой депрессухи вытащил. — я расслабил мышцы лица, внимательно слушая рассказ Пауля. Я старался запоминать это, чтобы не забыть на следующее утро, иначе будет очень плохо. — Да никак! Я таблеток планировал наглотаться, а он ко мне подошëл, и сказал, что кушать хочет. — он жалобно вслипывал, пряча лицо в локтевом сгибе. — Блять, какое же я животное. Мне невероятно стыдно, что у Эмиля было такое детство. Я себя никогда не прощу, Рихард, никогда в жизни не смогу себе простить это! Это всë из-за меня. Теперь мой взгляд был совершенно пустым: я даже не знал, что думать, и уж тем более делать. У меня гудела голова, и мне хотелось прямо сейчас взять Ландерса, и утащить спать в кровать. Уши улавливали одну и ту же фразу, которая сводила меня с ума: "это всë из-за меня". Пауль повторял еë раз за заром, не находя в себе сил на то, чтобы успокоиться. Я должен был что-то предпринять, но мой разум, подчиненный алкогольному опьянению, не придумал ничего лучше, чем просто прижать к себе Ландерса и прошептать лишь одну фразу: — Я ещë никогда не встречал таких сильных людей, как ты. — И с чем это связано? — заикаясь, спросил он. — Да с тем, что за всë то время, пока я знал тебя, ты всегда преодолевал трудности, и не показывал себя тряпкой. — я посмотрел в его глаза. — да, ты провинился, но ты не должен жить прошлым. Ты изменился и вышел из этого состояния, и это уже говорит о том, какой ты молодец! Пауль смотрел на меня блестящими и красными от слëз глазами. Его губы дрожали, и он не мог мне ничего ответить. — А теперь пошли спать. — не в силах продолжать свою мотивационную речь, я схватил его под руку, и потащил в спальню. Я лëг в постель прямо в той одежде в которой пришëл. Пауль ещë на протяжении какого-то времени рассказывал мне что-то, покоясь в мои объятиях, и под его спокойный и усталый голос я постепенно засыпал. Уверен, после этого рассказа я буду смотреть на Эмиля совершенно иначе.