1946
— Боже. Только не это. Занятие на улице. На мальчиках спортивные костюмы или штаны с майками. Нормальные дворецкие одетые, мой — в одних трусах. — А он ничего такой! — кричит Фату мне в ухо. Фату оглохла на одно ухо. — Худенький, складненький! Сильвен худой, но не тощий. Приседает с поднятыми над головой руками. Чуть-чуть мышц на груди, плоский живот, чуть-чуть мышц и вздутых вен на руках, ножки тоненькие, но крепкие. Сильвен приседает и смотрит на окно, за которым я стою с Фату. Солнце светит, Сильвен улыбается. Лучше бы он улыбался солнцу, а не мне. Не подмигивай! Он же специально так ведёт себя — привлекает моё внимание. Конечно, кто привлечёт внимание: Сильвен в трусах, мокрый насквозь Тео в куртке или Бенуа в обтягивающих штанах и майке?╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Ты бы знала, как в этих трусах яйца подпрыгивают!
— Фу! Нет. Не хочу знать.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
— Я не пойму, вам мёдом намазано на моей кухне? — Анн Ле гремит лопаткой в сковороде. — Пошли все прочь! — Ты, когда нервничаешь, кричишь громче Фату. Пойдём, — стучу пальцами по плечу глухой ведьмы. — Я сказала, все прочь! — Анн Ле бьёт сковороду лопаткой и смотрит на холодильник. Ты холодильник прогоняешь? — А что будет на обед? — спрашивает Фату. — Точно не Тарт татен! — Действительно, зачем на обед яблочный пирог? — тащу Фату из кухни. На мне белая блузка, поэтому у Сильвена хорошее настроение. В течение года я отметила, что, когда на мне белая вещь, Сильвен радостный. В другое время… лучше не пересекаться с ним. Дворецкие возвращаются в пансион. Клотильд и Анн Ле встречают своих — машут со второго этажа. Я своему не хочу махать. Сильвен стреляет глазками, проводя ладонями по мокрому торсу. Он мало того, что в трусах, так ещё без носков и обуви. «Спинку не потрёте?» — расплывается в улыбке. «Сильвен, пошёл в задницу!» Он выпячивает нижнюю губу и уходит за дворецкими в их душевую. У Сильвена десять крупных шрамов на спине. Мой поцелуй стоит дорого. В прошлом году, когда мадам Мона порола его розгами, Сильвен бранился страшными словами. Поздно ночью он курил на подоконнике в комнате дворецких и думал обо мне. Анн Ле и Клотильд уходят в нашу комнату делать уроки. М-м, запашок мужского пота — потрясающий. Нет. Ко мне подходит мама. — Что за слова такие, Жози? Ругаешься в голове. Благородные девицы не ругаются. Мадам Ракель — учительница Предвидения. В её руках оживают камни и разговаривают карты. Карты мне не по душе, чего не скажешь о камнях. Мой любимый — фисташковый оливан. Мой папа Сиáн — разносчик газет. Мы видимся каждый раз, когда он приносит корреспонденцию в пансион. Я похожа на папу, от мамы у меня способности. — Сильвен цепляется ко мне, — признаюсь маме. — То заигрывает, то ругается. Так и живём. Часто он перегибает палку. По-хорошему мои просьбы не понимает, ему нравится, когда я с ним резкая. — Его не приструнят розги, я говорила это Моне и Максимилиану. Можно до бесконечности его бить, но поведение не изменится. В момент порки мы забываем об одном сердце дворецкого и ведьмы. Сильвен нарывается. Мало ему десяти ударов. — Его сердце спокойно билось, когда мадам Мона его била. Сильвен думал не о розгах. — А о чём? — руки мамы свешены с перила, позвоночник искривлён. Обо мне. — Как заработать ещё ударов. — Он больше не хочет умереть? Больше не просит тебя забрать его на тот свет? Кровать Сильвена расположена рядом с окном. Когда он не курит, то садится и смотрит в окно. Окно без решёток — Сильвен хочет наружу. В последний год Сильвен не хочет умирать и покидать пансион. — Мы не говорим с ним об этом. Мы почти не разговариваем. Мы с «Дижонскими ведьмами» делаем уроки. Анн Ле лежит на кровати, повёрнута к нам спиной — наверное, устала после готовки. В комнату врывается голый и мокрый Сильвен: пена на сосках, мочалка на паху, волосы на голове прилизаны. Девочки визжат. — Мадам не потрёт спинку? — Пошёл прочь! — запускаю в него подушку. — «Твою мать, Сильвен!» «Это значит «да» или «нет»?» — смеётся за дверью. «Отвали от меня, Сильвен!» — Н-да, нелегко, но смешно с таким дворецким, — Клотильд ест конфету. Если бы Сильвен был обыкновенным дворецким, я бы и не обращала внимания на его шалости. Другое дело — Сильвен не просто дворецкий. Сильвен — мой фаворит. Об этом никто не знает. Он будит меня через несколько часов после команды «Отбой!». «Выйди в коридор». «Сильвен, я сплю!» «Пор фавор!» Я вылезаю из-под одеяла и выхожу за дверь. В коридоре темно, но светло из-за света в уборной. — Что тебе? — спрашиваю грубо и тихо. Он в клетчатой пижаме и тапочках. Укладки на голове никакой нет. У Сильвена чёрные глаза, в приглушённой темноте они блестят. — Что за мешок на тебе? — презрительно фыркает носом. — Когда ты начнёшь спать в нормальной одежде? — Это моё ночное платье. Какая разница, в чём спать? Ведьмы спят в одинаковых платьях. Сильвен кладёт руки мне на талию: — А трусики на тебе белые? — подаётся к губам. — Пошёл в задницу! — ударяю по щеке. Из-за резких движений босые стопы скользят на плитке. Я не падаю, потому что Сильвен быстро подхватывает меня. — А поцелуйчик на ночь? — улыбается. Белые зубы сверкают. — Никаких поцелуйчиков! — отталкиваю кулаками в грудь. Блин, она твёрдая и костлявая. — А спокойной ночи? Ты не пожелала мне спокойной ночи. — Пожелала. Иди в задницу, Сильвен! По утрам он дважды в неделю опаздывает вовремя забирать меня на занятия. Смешно наблюдать, как Сильвен впопыхах вбегает в наш коридор, поскальзываясь начищенными ботинками на белой плитке, потому что не вписался в поворот. — Почему не в белом?! — грубый тон. — Я… — оглядываю форму, — в форме. Это форма благородной девицы. — Уродство это, а не форма. Мне не нравится эта форма. Ты уродливая в этом полосатом мешке. Я поражена его реакции и выражению на лице. Сильвен в бешенстве: либо меня ударит, либо сорвёт форму. Подбородок опущен, взгляд исподлобья, широкие прямые брови прикрывают разъярённые глаза. Родинка на правой щеке под кожей — красная. Я принимаю вызов. Пускай Сильвен и выше меня, я дышу ему в грудь, а не в пупок. — Я не буду наряжаться и устраивать тебе праздники. Он кидает в лицо маленький букетик: — Сама иди на свою дурацкую Левитацию. Лети на неё, лучшая ученица, — поворачивается спиной и делает несколько шагов. Возвращается взвинченным. — Ненавижу тебя, Бут, — говорит в губы. Когда он медленно отдаляется лицом, я засматриваюсь на его тонкие губы. И этот человек — мой фаворит? Да он — псих! Букетик из маленьких белых цветочков валяется на полу. Я одна в коридоре с рассыпанным букетиком.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Сам собирал?
— Пришёл в сад к Бенуа и попросил собрать небольшой букетик с красивыми белыми цветами.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
На Высшем Разуме звёзды показывают мне Сильвена во взрослом возрасте. С сигаретой в пальцах, в белой рубашке и кожаной куртке он стоит у белой машины. Он улыбается — глубокие носогубные складки — когда к машине подходит девушка в белом платье. Никакого Сильвена! Никаких улыбочек и курящих фаворитов. Жди другую мадам в белом платье. — Увидела? — спрашивает Анн Ле. — А-м… да не очень. Лица не вижу. А ты? — Тоже не вижу. Со спины показывается. Высокий. — Мой тоже высокий, — усмехаюсь. — Фату, а у тебя? — У меня как в пустыне! Сух-о-о-о. — А надо влажно, — умничает Клотильд. — Когда влажно — это хорошо. После занятий я меняю форму на чёрные брюки и белую блузку с вязаной жилеткой. Не понимаю зачем. Меня никто не заставляет, но я желаю этого. Дворецкие сервируют столовую. Я облокачиваюсь на перила с букетиком в руке. Сильвен: кисти в карманах, не накрывает, не помогает.ᴇʏɪɴɢ ʏᴏᴜ ꜰʀᴏᴍ ᴀᴄʀᴏss ᴛʜᴇ ʀᴏᴏᴍ,
ᴡᴀᴛᴄʜɪɴɢ ᴍᴇ,
ᴡᴀᴛᴄʜɪɴɢ ʏᴏᴜ.
«Подними голову». Глаза поднимаются по ступенькам на второй этаж. Хмурое лицо заливается воском и обретает новую форму — блаженство. Сильвен сдвигает тонкие губы в улыбку.1947
Сильвену — 18, мне — 15. Часто мы ссоримся. Часто он приносит цветы, но извинения не просит. Часто я надеваю белую вещь, но извинения не прошу. При любой возможности он встаёт ко мне максимально близко — будь то зол или добр. В плохом настроении с ним невозможно танцевать — Сильвен пожирает глазами и руками на талии. С ним вообще невозможно танцевать. Когда у меня плохое настроение, он портит его пристальным взглядом в столовой — специально не подходит ко мне, не обслуживает, не разговаривает. Взгляд играет важную роль в наших отношениях. Мы переговариваемся янтарными и чёрными глазами. На Рождество поздно вечером в комнату приходит Сильвен в компании Бенуа и Тео. — Что вам надо? Воньте прочь! — прогоняет Клотильд. Мы не спим, но гостей не ожидаем. Бенуа и Тео в пижамах, Сильвен… А Сильвен в трусах, с зажжённой сигаретой в зубах и двумя бутылками шампанского в руках. — С Рождеством, мадамы! — Сильвен поднимает бутылки. «Иди отсюда нахрен, Сильвен, и дружков своих прихвати!» «Выпьешь со мной, и уйду». — Бенуа, ты же не пьёшь, — Анн Ле запихивает в рот конфеты. — Не пью, но у вас закуска. Сегодня Рождество, мадам! — Так, кто не спит?! — грозный голос мадам Моны. Никто и не догадывается, насколько жестокой и злой может быть блондинка на стройных ногах. Трое дворецких вбегают в комнату девочек, закрыв за собой дверь. Юные ведьмы смеются и визжат — конечно, мальчикам запрещено приходить к девочкам. — Мадамы, нам только спрятаться, — Бенуа с бутылкой залезает к Анн Ле в кровать. «Двигайся, — Сильвен лезет ко мне. — Спрячь меня». «Ты ненормальный?! С сигаретой и в трусах!» «Если хочешь, могу их снять», — тушит сигарету о железный каркас и забирается под моё одеяло. Мадам Мона распахивает дверь: — Кто не спит? — шатается на каблуках. Празднует Рождество. Сильвен притягивает меня под одеялом и кладёт головой на грудь. Обнимает. Он горячий, бутылка в левой руке холодная. Сердце бешено стучит, как и моё. Сильвен тихо дышит носом. Два человека под одеялом, но мы лежим так, будто бы один. Пахнет сигаретами. В такой же позиции Анн Ле и Бенуа. Вообще без понятия, куда Клотильд спрятала борова Тео. В комнате тишина. — Ага… значит, спите, — делает вывод мадам Мона. — Ладно, спите. Дверь скрипит. Ведьма уходит. «А ты боялась, нервничала». Сердце Сильвена успокаивается. Я провожу по глубокой ложбинке — какого чёрта я трогаю голого Сильвена?! Стаскиваю с него одеяло — лежит, улыбается. Руку закидывает за голову. — А у тебя тут удобненько. И места для двоих вполне хватает, если ты близко ко мне ляжешь. Анн Ле выпускает из одеяльного плена Бенуа. Тео уже конфеты жуёт и предлагает Клотильд. — Как ты его спрятала? — спрашиваю я. — Я посылала мадам Моне мысль, что это плюшевый медведь. Как видишь, сработало. — Тебе просто повезло, — Фату перелезает на кровать к Анн Ле и Бенуа. — Мадам Мона в попку пьяная. Сильвен открывает бутылку — собирает губами пузырьки с горлышка. Бенуа открывает бутылку. Ведьмы в комнате готовы праздновать Рождество. Фату поджигает свечи — это единственное, что получается у неё на Пирокенезе. Сильвен передаёт мне открытую бутылку и лезет в трусы — в свои, не в мои. Только не это! И он достаёт оттуда пачку сигарет с зажигалкой. «Подготовился, да?» — отхлёбываю из горла. «Не переживай, ночевать с тобой не буду, но Рождество отмечу. Не скажешь, какие трусики у тебя под мешком?» Белые, но я не признаюсь Сильвену. Это Рождество чудесное. Ведьмы колдуют и пьют шампанское из горла. Дворецкие танцуют. Девочки жаждали станцевать с Тео — Тео танцует со всеми девочками. Я дарю Сильвену ча-ча-ча. Он курит и держит меня за руки. Комната смеётся. Когда к комнате подходит мадам Мона — мы прячемся под одеяла. Я вновь прижимаюсь к Сильвену, а он меня обнимает.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Было здорово. И даже голый ты меня не смущал.
— Не было бы так печально.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
Тогда мы смеялись и веселились, радовались Рождеству. Тогда мы не знали, что это Рождество — последнее для Тео.1948
«Можешь прийти в мужскую уборную?» — спрашивает Сильвен на уроке Левитации. «Нет. Делать мне больше нечего, как идти к тебе!» «У меня… проблемы… — по голосу понятно, что у него не всё в порядке. Тужится что ли? Частое дыхание, голосовые спазмы — если можно так сказать. — Ты не могла бы… принести туалетную бумагу?» «Откуда?!» «Из женской уборной». «Сильвен, ты спятил? Возьми рулон из соседней кабинки!» — на меня подозрительно смотрит мадам Дермéс, учительница Левитации. «Не могу. Там его нет. И в другой соседней кабинке тоже нет рулона». «Ты что ли все истратил?» «Да, Жозефина. Пор фавор, принеси. Не хочу с грязной задницей ходить по пансиону. Делать мне больше нечего, как задницу мыть! Мне ещё сортир драить после себя». «Ой, дурак. Ладно, сейчас. Не уходи никуда». Спускаюсь на пол: — Мадам Дермес, можно выйти? Сначала захожу в женскую уборную — забираю два рулона. Перехожу центральный зал, иду в восточную часть пансиона — дворецкую. И где все дворецкие? Неужели никто не может помочь дворецкому в уборной? Заглядываю в приоткрытый кабинет — а-а-а, у вас экзамен по барменскому искусству. Понятно. Не буду отвлекать. Длинный коридор: слева комната мальчиков, справа уборная и душевая. — М-м… — откуда-то издалека. — М-м… да… — причмокивает. Как-то странно ты тужишься. — Эу, — стучу рулоном в дверь крайней кабинки. — Я принесла твоё спасение. Открывай. Стенки кабинки высокие, мои короткие руки не передадут поверху, а перекинуть — я могу кинуть в окно или в коридор. Спорт — не моя стихия. — М-м, да… сейчас.ʏᴏᴜ ᴀɴᴅ ᴍᴇ
ᴏɴ ᴀ sᴘʀᴇᴇ,
ᴛᴀᴋɪɴ' ᴏᴠᴇʀ.
Дверь приоткрывается. Я сую рулон, но дверь шире открывается, и вуаля — Сильвен со спущенными на середину бёдер брюками и трусами. И… Короче, а-а-а-а-а! Он трогает себя! Запястье подвижно двигается, кулак сжимает… Чёрт! Я впервые вижу член, да ещё и в возбуждённом состоянии! — Как тебе моя боеголовочка? — вверх-вниз.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Ха-ха-ха-ха! Боеголовочка! Ты не ответила на вопрос: как боеголовочка?
— Думаешь, я рассматривала твой член?
— Ты принесла мне два рулона. Два рулона! Ты такая непредсказуемая. Я не был уверен, что ты поверишь мне и придёшь в уборную.
— У тебя особая любовь к уборным. Ты частенько в них засиживаешься и других зовёшь составить тебе компанию.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
— Ты — идиот, Сильвен! — кидаю в лицо два рулона. — Идиот! Выхожу нахрен из уборной. Чего не телепортируюсь? Пешком иду, каблуками стучу. — Жозефина, подожди! — он догоняет. — Это нихрена не смешно! Пока старшие дворецкие сдают барменское искусство, ты… ты… — я пыхчу, у меня не хватает слов описать свои чувства и боль. В два счёта прохожу центральный зал и поднимаюсь по лестнице. — Развлекаюсь сам с собой? — он улыбается, ему смешно. Брюки застёгнуты, но в паху выпирает. — Сильвен, мало того, что это запрещено делать дворецким, так ты делаешь это на моих глазах! — Более того, — прерывистое горячее дыхание следует по пятам, — я делал это на тебя, думал о тебе, когда трогал себя. Запомнила его? Он такой из-за тебя. Когда я думаю о ком-то другом, — поднимается по лестнице. Зачем ты идёшь за мной? Летать? — Член так быстро не поднимается, а когда представляю тебя, он резко поднимается и кричит его потрогать. Ты удивительная, Жозефина. Ступеньки позади. Ровный паркет второго этажа. Я оборачиваюсь на счастливого Сильвена. — Ты — идиот! Идиот! — тычу пальцем в белый галстук. — Я пожалуюсь на тебя маме! — Я и сам не прочь признаться твоей маме, как мне нравится её дочь, — он прикусывает губу у самого подбородка и двигает пахом взад-вперёд. — Придурок! — толкаю в грудь. — Чтобы тебя розгами выселки! И не только по спине, но и по заднице! По животу! — бью кулаком в живот. Сильвен смеётся и водит кистями у меня перед глазами: отвлекает и пытается поймать мой кулак. — По груди! — ударяю в левую мышцу. — О-о, да! Жаркая Жозефина. Страстная, — ловит кулак, отводит мне за спину, держит за талию. Фу, не трогай меня руками, которыми трогал себя! — Белая, чистая, невинная, но настолько горячая! Я и представить не мог. Я вырываюсь, но ничего не выходит. Сильвен крепко держит и смеётся над головой. Вот же вырос высоким! Бодаю его плечами и головой. Правая серёжка цепляется за галстук и рвётся. — Послали же звёзды фаворита! — Сильвен ослабляет руки у меня за спиной. Я отталкиваю его. Широкие брови ползут на лоб. Бугор в брюках исчез. Нижняя губа отлипает от верхней. Настолько поражённого Сильвена я никогда не видела — на моё тринадцатилетие он был менее поражён белым платьем. — Фаворита? Жозефина, ты увидела фаворита? — Сильвен подходит. — Я — твой… Я не призналась в этом ни маме, ни подругам. Глупое поведение Сильвена заставило заговорить мой рот. Сейчас я плачу от стыда, от стыда за своего фаворита. Почему маме достался хороший фаворит? За что звёзды выбрали для меня Сильвена? —…фаворит? — голос дрожит на последней гласной. — Ты — худший дворецкий и отвратительный фаворит. Обида разворачивает меня. В слезах я ухожу к кабинету в середине коридора. — Жозефина! — кричит Сильвен. — Ты обронила. Дотрагиваюсь до правой мочки — нет серьги. Плевать. В моём состоянии — плачущей, таящей под макияжем — нельзя появляться на уроке, тут же посыплются вопросы. Я не хочу рассказывать о нарушении Сильвена, пускай развлекается с собой хоть до старости. Телепортируюсь в старую уборную на третьем этаже. Выплакаться. Слеза капает на белую плитку рядом с котлом. Старшие ученицы-ведьмы колдуют — дым в уборной. — Фу… Чем так воняет? — машу кистью, отгоняю дым и запах. Они убили кого-то и сварили в котле? — Снадобьем, — отвечает ведьма. — Готовимся к экзамену. Хотим сварить зелье для похудения, испробовать на Тео. На Фату как-то неудобно пробовать, поэтому на Тео. Пока не получается — такую вонючку никто не станет пить. Я даю волю чувствам на крыше. Не буду же плакать при ведьмах. Прихожу на Левитацию к концу занятия. Сильвена нет на обеде. После обеда я нахожу починенную серёжку на своей кровати. Через три недели Тео испробовал снадобье для похудения. Тео не похудел. Три недели мы с Сильвеном не разговаривали — совсем. Мадам Альвали́ди, лекарская ведьма, два дня держит Тео в лазарете, в отдельной пристройке ко второму этажу. Отпаивает, заговаривает. Не помогает. Тео не ходит, почти не говорит, умирает от жара. Мадам Псéйла и мадам Шани́ — ведьмы, которые сварили снадобье — получили строгий выговор от директора Валравенс. Жаль, благородных девиц не бьют розгами. Два дня Сильвен не выполняет обязанности дворецкого. Он не отходит от Тео, помогает мадам Альвалиди. Лекарская ведьма не пускает в лазарет Клотильд. Танцовщица не танцует, певица не поёт. Клотильд не переставая плачет. Директор Валравенс, мадам Мона и дворецкий Максимилиан не назначали Сильвена помощником мадам Альвалиди, выгоняли из лазарета — бестолку. Они перестали препятствовать… его скорби. «Как ты? Как он?» — я переживаю за них обоих. «Уйди, Жозефина. Пор фавор», — Сильвен сдерживает слёзы. Он держит Тео за руку, мадам Альвалиди меняет мокрые тряпочки на лбу Тео. Толстые пальцы на губах Сильвена — он просит Тео жить. Сердце сдавливается под прессом. Два дня я плохо ем и почти не сплю. Мама просит меня взяться за ум и отключить чувства. Ужин. Я не иду. Пахнет тушёными фрикадельками в вишнёвом соусе. Стою внизу у мраморной лестницы. На мне белые брюки и белый пиджак. Как же глупо. «Тебе больно, я понимаю. Мне больно, потому что тебе больно». Он не отвечает. Закрыл от меня чувства. После ужина дворецкие и ведьмы собираются в центральном зале. Я продолжаю стоять у лестницы. Мама выгоняет в комнату или на улицу. Не уйду, пока не увижу Сильвена. Он спускается через час. Пиджак расстёгнут, галстук ослаблен. Он ступает по ступенькам не смотря под ноги. Небольшая щетина, обкусанные губы и мешки под глазами. Центральный зал замирает. Сильвен проходит все ступеньки и останавливается рядом со мной. — Прости, — смотрит на Клотильд. Он закрывает глаза и плачет в голос. Клотильд падает со стула — рыдает на полу. Бенуа по стенке ползёт вниз. Я кладу лицо Сильвена на плечо и обнимаю. Чувствую слабые ответные объятия и дрожащее тело. Он пускает слюни — слюни капают на белый пиджак. Я слышу вой — это Клотильд, её успокаивают Фату и мадам Ракель. Почему умер дворецкий Тео, но не умерла мадам Клотильд? Потому что их сердца не забились одним ударом. Директор Валравенс ошиблась в мальчике — подобрала Клотильд неправильного. Толстый, неуклюжий, ленивый кареглазый брюнет. Клотильд и Тео объединяло не одно сердце, а одна душа. Их душа танцевала жгучее ча-ча-ча. Мадам Клотильд лишилась дворецкого в возрасте 14-и лет. Теофиль Бамбара не дожил до 20-и. Сильвен берёт моё лицо и заглядывает в глаза, шепчет дрожащим голосом: — Ты станешь моей, Жозефина. Я буду делать всё, чтобы ты стала моей. Пускай сдирают кожу со спины, но ты будешь моей. Запомни это и считай время. А если мы не будем вместе, убей меня. Но ты не убьёшь, потому что сама не хочешь умереть. У нас один путь. Второй поцелуй отличается от первого. Второй поцелуй в центральном зале глубокий и подвижный. Мне нравится целоваться с Сильвеном. Не признаюсь ему. Мне нравится ощущать его ладони на щеках и пальцы в волосах. Второй поцелуй — ответный. — Дворецкий Виаль… — мадам Мона прерывается из-за плача. Сильвен мягко накрывает мои губы и кладёт лицо на плечо. Через жилетку и рубашку я чувствую горячее тело. Сильвена высекут розгами за нарушение. Мадам Мона не сжалится.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Что сказал тебе Тео перед смертью?
— Никогда не обижай Жозефину, Сильвен.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯