1949
Прошло несколько дней после порки Габина. Мадам Альвалиди меняет бинты трижды в день. Мадам Мона запрещает мне заниматься обязанностями дворецкого. Я не могу ходить с прямой спиной, нагибаться, одеваться, посещать занятия. Щиплет, тянет, чешется. Там не нитки, а верёвки! По утрам мне помогает одеться Бенуа, по вечерам он же помогает мне раздеться. Я живу в комнате дворецких. Лазарет приносит воспоминания о смерти Тео. Я плохо выгляжу: голова немытая, вечно потею, вечно давят жилетка с пиджаком. Хочу хорошо выглядеть — красивым и здоровым, хочу быть дворецким — накрывать на стол и водить мою мадам на занятия. До конца Снадобья пятнадцать минут. Достаточно, чтобы подняться на третий этаж. Наступая на каждую ступеньку и держась за перила, я покоряю вершину. — Сильвен, — окликает меня на этаже мадам Ракель. — Как ты себя чувствуешь? — Лучше, мадам Ракель, — стараюсь улыбнуться, чтобы подтвердить слова, а не понравиться матери Жозефины. — Благодарю, что спрашиваете. — Сильвен, я знаю, что вы провели ночь в гараже, что Жозефина обрабатывала тебе раны. Нам понравилось в нашей машине. Я нашёл кнопку поднятия верха. Мне понравилось быть вдвоём с Жозефиной. У мадам Ракель тёмные глаза — темнее, чем у Жозефины. Она не знает, кто я. Признаться? Жозефина просила меня молчать. Подставить? Вновь расстроить Жозефину? — Мадам Ракель, я… — собираюсь с духом. Скользкая ладонь сжимает перила. — Я… влюблён в мадам Жозефину. Она вытирает костяшками пальцев пот под нижними веками. — Я ничего не могу с этим сделать, Сильвен. Шарль тоже говорил, что любит меня. Но ты не Шарль, а Жозефина не я. Директор Валравенс хочет с тобой поговорить. — Но я… я должен встретить мадам Жозефину после занятия. — Я её встречу. Сиан придёт с минуты на минуту. Мадам Ракель кладёт ладони на плечи и телепортирует меня на четвёртый этаж к кабинету директора. Я стучу тук-тук-тук и не вхожу без разрешения. — Входи, — доносится по ту сторону. Директор Валравенс сегодня в белом костюме и чёрном галстуке. Она сидит за столом, не пишет, не колдует. — Вы меня вызывали? — подхожу к столу. Стараюсь стоять с ровной спиной, но мешает боль. — Хотела поговорить с дворецким, который крутит писькой перед ведьмами, — она усмехается. Сжимаю веки, склоняю голову: — Простите. Мне стыдно. Это было глупо. — Сколько раз ты её поцеловал? Я поднимаю голову и встречаюсь с улыбкой директора: — Три, может, четыре раза, — я сбился со счёта за сколько поцелуев и сколько ударов розгами получил именно за поцелуи. — А она тебя? Не ответный поцелуй, а когда она первой тебя поцеловала. Гараж. Наша машина за стеной. Ночь. Звёзды в небе подмигивают мне: «Приятель, мы тебя ей показали». Белая майка на тонких бретельках, нежный голос Жозефины. — Один поцелуй. — Фаворит — это личный секрет ведьмы, — директор Валравенс скрещивает кисти на столешнице. — Другие ведьмы не могут просматривать чужих фаворитов, однако салемским ведьмам подвластно намного больше, чем обычным. Контроль звёзд открывается у салемских ведьм после первой сотни лет. Мадам Ракель ещё не видит чужих фаворитов. Директор Валравенс знает. Мадам Ракель не знает. — У тебя болит спина, я не могу смотреть на твоё измученное лицо, — она встаёт из-за стола, и после взмаха кисти в кабинете появляется софа. — Иди ко мне, — протянутая рука уводит меня на софу. Места катастрофически мало для двоих. Директор Валравенс кладёт меня на себя. Ужасно неуютно и крайне интимно. Она у спинки, я с краюшку. Сейчас испачкаю потом белый костюм. Перебью запах сакуры кислой вонью. — Директор Валравенс… — руки деть некуда, обхватываю талию. Дискомфорта там, где не надо, не ощущаю, но чёрт побери, подо мной старая-молодая красивая салемская ведьма! — Т-с-с, — она водит ладонями по спине, разглаживает бинты под рубашкой. — Спинка болит. Я киваю жмурясь. Директор Валравенс вытаскивает верёвки из кожи и зашивает новыми — тонкими. Мне тепло. Тепло разливается по телу, колет подушечки пальцев. — Лучше? — директор улыбается. — Угу. — Давай всё-таки исполним обещание, данное Жозефине, и не будем проказничать. Моя дочь выкуривает три сигареты и выпивает полбутылки виски после каждой твоей порки. Ты не первый непослушный дворецкий, которого она бьёт розгами, но ты первый, который так влияет на неё. — Она жестокая, — надуваю губы, как будто ябедничаю. А как это выглядит? — Жизнь — жестокая штука, Сильчик. За сто тридцать лет Мона повидала такого, существование которого ты и представить не можешь. Она — добрая девочка. И когда она била тебя ротанговой тростью, она очень-очень сожалела.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— «Сильчик»?!
— Ты никогда меня ласково не называла. Сильве-ен! Сильве-ен! Сильвен, я есть хочу! Сильвен, поцелуй меня страстно-страстно!
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
— Почему она не с Максом? — удобнее обнимаю директора. Мягенькая, стройненькая. Не думаю, что лежу на директоре-ведьме-женщине-очень красивой женщине. — Мона очень любила Мау́ро. За двадцать лет брака у них родилось четверо детей. Макс — хороший, добросовестный дворецкий, приятной наружности мужчина, но я знаю свою дочь. Любовь в жизнь приходит один раз, все последующие разы — качественная подделка. Первая любовь, Сильчик, — настоящая, она никогда не забывается. — Я слышал, что первая любовь — несчастная, — чуть повыше двигаюсь на директоре. — Наверное, поэтому я боялся влюбиться. А влюбиться в ведьму… поддаться чарам… — Ведьмы тоже люди. Настоящие ведьмы не пользуются приворотом. Мы пускаем в ход женственность, загадочность, стеснение и соблазнительность. — Как мне добиться её расположения? Как почувствовать, что я тоже ей нравлюсь? Как завоевать Жозефину, мадам директор? — Хочешь, чтобы она тебя целовала первой? — директор Валравенс проводит длинным ногтем по моей нижней губе. — Дари то, что ей нравится. Помидоры? У неё не будет аллергии на помидоры? Шоколадки! — Тебе — 19, у тебя машина и ведьма-повариха, которой нужны продукты. Мадам Мона с удовольствием даст тебе денег на шоколадки. Три года она била меня розгами, а сейчас с улыбкой отсыплет денежек на сладости. Хмм. Странное действие отвлекает меня — директор Валравенс притягивает за лицо и целует.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Ты целовался с Валравенс?!
— В тот момент у меня были такие же глаза, как у тебя сейчас.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
Она целуется пылко, смакует губы и вытаскивает из глотки мой язык. С Жозефиной я целуюсь с закрытыми глазами, а тут какие глаза! я губами пошевелить не могу. Но приходится, потому что неудобно перед опытной женщиной. Директор Валравенс зарывается пальцами с длинными ногтями в волосы. Так и знал, что надо было попросить Бенуа помыть мне голову. Мои жирные волосы, а у неё разноцветный лак на ногтях!╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Может, хватит?
— Не ревнуй. С тобой я целовался дольше.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
— Простите, мадам директор, — я неловко отстраняюсь, вытирая губы друг о друга, — но с мадам Жозефиной по-другому. — Хороший дворецкий, хороший фаворит. Она кладёт моё лицо на грудь, гладит по спине и по голове, шепчет в волосы. Моешь, да? Нет. Жаль. Телепортирует на первый этаж. Не прогнала, прошу заметить. Жозефина разговаривает с почтальоном Сианом возле фонтанчика на территории пансиона.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— О чём ты говорила с отцом?
— О любви.
— И что вы сказали друг другу?
— Они с мамой из-за меня. Никакой любви у них нет. Звёзды соединили ведьму и человека ради ребёнка. Отец пожелал мне любви.
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
ɪᴛ's ᴇɴᴏᴜɢʜ ᴊᴜsᴛ ᴛᴏ ᴍᴀᴋᴇ ʏᴏᴜ ꜰᴇᴇʟ ᴄʀᴀᴢʏ, ᴄʀᴀᴢʏ, ᴄʀᴀᴢʏ.
Пора действовать. Анн Ле ругается на кухне: — Я просила тебя не трогать, ты опять меня трогаешь! Я просила не мешать, ты вновь мне мешаешь и устраиваешь бардак на моей кухне! Мы с Бенуа замираем на пороге кухни с бумажными пакетами в руках. Ездили в магазин — покупали продукты. На кухне никого нет. Анн Ле без тапки — она ходит в тапках по пансиону. В сковороде шкварчит, духовка дымится. Анн Ле полотенцем прогоняет дым и запах сожжённого мяса — хотя, честно сказать, ощущение, что кого-то бьёт этим полотенцем. — Чего это она? — тихо спрашиваю Бенуа. — С рецептами ругается, с посудой, с мебелью. Залог успеха кулинарии. Не поругаешь — не приготовишь вкусно. — Это похоже на шизофрению, — мы проходим на кухню и ставим на стол пакеты. — Мадам Анн Ле, разбирай пакеты. Взяли всё по списку. — Этого не было, — Анн Ле вытаскивает плитку шоколада. — Это моё, — я подмигиваю и ухожу с шоколадкой. «На нашем месте?» — поднимаюсь по ступенькам. «Уже лечу». На четвёртом этаже в конце коридора вижу мадам Мону. Плитка шоколадки торчит из кармана пиджака. Мадам Мона поднимает большие пальцы. — Горький, — Жозефина отламывает квадратик от протянутой шоколадки. — А ты сладкая, — я касаюсь жемчужины у неё в веночке. — Сильвен, — она уклоняется от моих губ. Мне всё также 19, ей всё также 16. Она в белых туфлях на каблуке, я в чёрных очках. Мы на крыше под ослепляющим солнцем. Она жуёт шоколадку, купленную на деньги мадам Моны. Я люблю Жозефину и не скрываю этого. Она любит меня, но не признаётся. — Поцелуйчик можно? — поднимаю бровь под очками. — Я заслужил. Жозефина чмокает меня и отламывает квадратик шоколадки. — М, ещё. Не считается. Она подаётся навстречу моим губам. Целует робко и нежно. — Горький шоколад на твоих сладких губах. — Сильвен! — забирает очки, надевает на себя. — Тебе не страшно дружить и жить с Анн Ле в одной комнате? — отламываю квадратик. — А почему должно быть страшно? — Она разговаривает с рецептами и мебелью. — Это Анн Ле. Это нормально, Сильвен. У Жозефины непонятная и необъяснимая привычка — приходить посреди ночи к комнате дворецких, будить меня и забирать на кухню. Вот и сейчас… «Сильвен, я есть хочу», — топчется за дверью. «Ночью спят, а не едят!» «Пор фавор!» На сковороде я разогреваю киш лорен. Кухня «заперта». На одной тарелке два кусочка открытого пирога со шпинатом, грудинкой и морковью. — Можно поближе? — Жозефина лезет вилкой в тарелку. — Я тебя позвала есть, я голодная, а не ты. — Сколько можно есть? Лопаешь и лопаешь через ночь. Лопаешь больше меня. Сколько в тебя влезает? Худенькая! — отрезаю кусочек и подаю Жозефине. — Ты много кушаешь, а толстею я! — А мне нравится твоя фигура, — она чавкает у меня перед носом и залезает рукой под пижамную рубашку — щекочет живот. — Умел бы готовить — цены бы тебе не было. — То же самое я могу сказать и про тебя, — угрожаю вилкой со шпинатом. Жозефина стаскивает губами кусочек киша. — Мы посещали одинаковые уроки по кулинарии. — Мы одинаково их прогуливали, Сильвен. — Однако ты — лучшая ученица пансиона, а я — худший дворецкий! Она смеётся. Она громко смеётся, и я не могу устоять — целую без разрешения. Притягиваю за белую майку себе на колени. Она сидит и ждёт, пока я отрежу ей кусочек киш лорена. А после я забираю покрывало из комнаты, и Жозефина телепортирует нас на крышу пансиона. Она показывает меня на звёздах — созвездие Тирс. Кентавр в одной руке держит Волка, в другой — Тирс. Звёздочки там совсем слабые, но яркие — их хорошо видно. Жозефина интересно рассказывает астрономию.sᴏᴍᴇᴛɪᴍᴇs, ɪᴛ's ᴇɴᴏᴜɢʜ ᴊᴜsᴛ ᴛᴏ ᴍᴀᴋᴇ ʏᴏᴜ ꜰᴇᴇʟ ᴄʀᴀᴢʏ.
А после она целует меня не потому, что я купил ей шоколадку, не потому, что я накормил её шпинатным кишем посреди ночи, а потому что любит меня.1950
Зима в Дижоне. В центральный зал Бертран с Максимилианом ставят ёлку. Народа в пансионе дофига! Все только и ходят, все топчутся и пачкают полы. Мы с Бенуа драим швабрами полы. Почему ведьмы не колдуют? Жух-жух-жух и полы чистые. — Так ты, в синем галстуке, — Анн Ле стоит над Бенуа, — разминаешь губки с язычком. — Что?.. — он роняет тряпку в ведро. — Пора первого поцелуя. Ты же не с кем не целовался? — Нет, — Бенуа мотает головой. — Вот и поцелуешься. — Мадам Анн Ле, я не хочу с Вами целоваться. — Да не со мной! С Фату. Сегодня вечером. В старой уборной на третьем. И чтобы губки с язычком были готовы, — она уходит, оставив Бенуа в замешательстве. Я сдерживаю смех. — И как целоваться? — Бенуа выливает грязную воду в унитаз. — Сильвен, как целоваться? — Тебе сказали: губами и языком. Ты главное не напрягай их, расслабь и сам расслабься, — смотрю на него. — Много слюней в рот не пускай. Бенуа ставит на пол опустошённое ведро: — Покажешь на мне? Секунду сомневаюсь: — Нет! Не буду! Тренируйся на руке или подушке! — Ты тренировался на мадам Жозефине. Я не хочу опозориться при мадам Фату. — Это ж Фату, Бенуа! Фату! — смеюсь. — И что? — морщины собираются на лбу. — Ну… — перестаю смеяться в голос. — Тебя ничего не смущает? — А что должно? Лишний вес, глухота на одно ухо, громкий голос из-за глухоты, огромные очки, потому что Фату плохо видит. Блин, это Фату! Нет, не в том смысле, что она страшненькая, а… Блин, это Фату! И потому что блин, это Фату!, её фаворит только-только появился на звёздах — мне Жозефина рассказала. Бедный мальчик. — Я хочу, чтобы ей понравилось, — признаётся Бенуа, сложив брови домиком. — Надо зубы перед этим почистить, наверное. — Обстановку, — кладу ладонь на плечо, — беру на себя. Только, пор фавор, не занимайтесь сексом в уборной! Ведьмам, конечно, очень удобно — взяла и телепортировалась из комнаты в уборную. А нам, простым дворецким, как? С двумя одеялами, с двумя подушками поднимаемся на третий этаж, по дороге из бара воруем бутылки шампанского. Банкет в уборной! Ю-ху! Жозефина обещала зажечь свечи. А колдовство будет? Жозефина и картишки принесла. Девчонки в пижамах старших учениц, мы с Бенуа — «клетчатые сони». На плитке подушки и одеяла, в пиалках конфетки и фруктики. Свечи на подоконнике, свечи на раковинах и полу. Это чтобы зрителям было лучше видеть? Я сижу между Жозефиной и Клотильд, моя мадам открывает первую бутылку. — Иди сюда, — Фату поднимает за руку Бенуа. Он немного взволнован, она без очков. Очень хорошо выглядит, спасибо, что в бюстгальтере под майкой. У Бенуа встали соски — я прогоняю их ладошкой, но как только Анн Ле поворачивается ко мне — чешу нос. — Не переживай, я тоже не умею, — Фату берёт ладони Бенуа в свои. — У нас получится. Они целуются не как мы с Жозефиной. Неумело, стеснительно, трепетно. Фату кладёт руки на плечи Бенуа — он выше её, обнимает за талию. Они наслаждаются друг другом. Его первый поцелуй в 19 лет, её первый поцелуй в 15 лет. «Классные», — улыбается Жозефина. «Ага». Клотильд открывает вторую бутылку. Алкоголь, конфеты и фрукты переходят из рук в руки. Фату с Бенуа присаживаются на одеяло — она сплетает его пальцы — сидят близко-близко. Целуйтесь вдоволь, нам никто не запрещает целоваться. — А вы? — Анн Ле согревает холодную бутылку. — Мы? Нет, мы не такие. Жозефина смеётся и затыкает меня ладонью, пряча улыбку на губах. Мы веселимся ночью в старой уборной. Выпиваем, носим девчонок на руках, танцуем с ними по очереди. Бенуа целуется с Фату во второй раз, в третий. Фату готова к встрече с фаворитом. Бенуа так и останется одиноким дворецким.1951
В 19 лет она на «отлично» сдаёт все экзамены. Свои экзамены я не вспоминаю — половину не сдал, на вторую половину не явился. Меня же не выкинут из пансиона. В 19 лет она становится учительницей Предвидения. Мадам Ракель освободила свой пост для дочери и покинула Дижонский пансион — заслуженный долгосрочный отпуск. Как положено дворецкому, я переношу вещи Жозефины из общей комнаты в её личную на третьем этаже. В старую уборную не будем бегать — у Жозефины личная ванная. На что я надеюсь? Меня не приглашали. Я живу в комнате старших дворецких. Одежды мало для девятнадцатилетней учительницы, форме благородной девицы нечего делать в гардеробе. Мадам Ракель оставила хорошую сумму денег. Мы тратим половину. Жозефина покупает мне кожаную куртку и надевает на мизинец кольцо. Я выбираю для неё широкополую белую шляпу — моя белая королева всех королев. Мадам Мона объявляет «Отбой!», пансион расходится по комнатам. Жозефина поднимается на третий этаж. Я не иду в душ, не расслабляю галстук под шеей. Разбираю кровать и через пятнадцать минут оказываюсь на третьем этаже. Фату несёт в комнату гору еды. — Ты ничего не видел! — она закрывает дверь тапочкой. Фату тоже сдала все экзамены на «отлично». Её назначили ответственной за маленьких ведьм — она следит за ними, помогает адаптироваться новоприбывшим. Фату очень любит детей. Анн Ле сдала экзамены «хорошо». Наша повариха. «Дижонские ведьмы» живут рядом, Жозефина между Анн Ле и Фату. — Как скажете! Проходя мимо двери Анн Ле, слышу учащённое дыхание. Внизу полоска света. Не спит. Бенуа остался в комнате дворецких. Некультурно подслушивать, поэтому я стучусь в соседнюю дверь. Горят лампы, Жозефина снимает серьги и прохаживается без каблуков по комнате. — Я пришёл сказать, что, — завожу руки за спину, — если я Вам больше не нужен сегодня, то с Вашего позволения пойду спать. — И всё? — она кладёт серьги в шкатулку, через блузку снимает бюстгальтер. Это уже не девочка-ведьма, которую я обливал супом, при которой я самоудовлетворялся. Это молодая ведьма-учительница. Первый рабочий день подошёл к концу. Открытая плитка шоколада лежит на прикроватной тумбочке. — Если проголодаетесь ночью, я буду ждать.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— А раньше ты бы запрыгнул в костюме в кровать.
— Я повзрослел. Взрослые мужчины не прыгают без разрешения в кровать.
— Кому ты это говоришь?!
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
— У меня отдельная комната, — Жозефина расстёгивает пуговицы на блузке, — и статный дворецкий. — А Вы разрешите воспользоваться ванной? — Конечно, — она подходит в расстёгнутой блузке без бюстгальтера и без юбки. — Кто знает, где ты лазал с Бенуа. — Я тебя зажимал в примерочной, — наклоняюсь и целую в губы. — Телепортируешь мою пижаму? — Спи в трусах, — она проводит пальцами по пуговицам пиджака. — И не удивляйся, если я приду к тебе в ванную.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Ты не пришла.
— Ты там час провалялся!
— Когда я вышел из ванной, ты спала.
— Конечно спала! Сколько можно было тебя ждать?
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
Я перебрался в её комнату. Каждую ночь провожу с ней. Никогда так сладко не спал. Сожалею ли я, что мы не занимаемся любовью? Нет. Она меня возбуждает — я не скрываю этого. Она не трогает меня ниже живота, я не опускаю поцелуи ниже живота. Я счастлив быть с ней. Правда. — Просыпайся. Чувствую поцелуи на щеках и руки на груди. Распущенные волосы щекочут нос. Длинные ногти сжимают мышцы. — Просыпайся, — она оставляет поцелуи на шее. — Дворецкий просыпается раньше мадам. Я обнимаю её и переворачиваю на бок: — Плохой, — целую в нос, — очень плохой дворецкий. Жозефина будит меня рано, чтобы никто не видел, как я выхожу из её комнаты. Мало ли зачем я задержался вечером? Кровать разобрана? Разобрана. Это самое главное. А где я провёл ночь — это уже детали. Никто не докажет мою связь с Жозефиной, потому что её нет. Приглажен-прилизан-приподнят-зацелован Жозефиной. Поцелуев не видно на лице. Пахну духами Жозефины — белый кедр и османтус. — Уходи… — кого выгоняет Анн Ле из комнаты? — Я не буду делать этого при тебе. Уходи! — прогоняет-прогоняет. — Дай мне переодеться. Я прислоняюсь ухом к двери. — Ты забираешь моё ценное время. И не надо помогать мне на кухне! Я так заинтересован, что прислоняю ладони к двери. Я не такой сильный, как хвастаюсь, но случайно открываю дверь. Да блин! — Ой-ой… — отхожу от приоткрытой двери. Мелькает Анн Ле в халате. — Сильвен? — она тянет на себя ручку, чтобы увидеть идиота в коридоре. Мой радар не пищит — комната Анн Ле пуста. — У Вас… — трогаю проём, — хлипкая дверь, мадам Анн Ле. — О-о, попрошу Бенуа проверить. Спасибо, что предупредил. — А Вы… — качаюсь на каблуках, — опять с рецептами разговаривали? — Да! — Анн Ле убирает за ухо каштановую прядь. — Спорят со мной, собаки такие. Не хотят готовиться на завтрак. — А-а-а… ну… доброго утра, мадам Анн Ле, — вытягиваюсь смирно. — Я скажу Бенуа про дверь. — Угу. Спасибо. Шизофрения.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Ты не догадывался?
— Нет. Как о таком можно догадаться?
╰─━━━━━━━━━━━━─╯
1954
Среди дворецких ходит слух о замене мажордома. Максимилиан не выполняет свои обязанности. На наши с Жозефиной плечи легла ужасная задача — мы отыскиваем дворецких для мадам. Это сложно — убивать людей. Я не знал, что в 25 лет стану убийцей. Лучше бы мыл ведьминские уборные и накрывал столы. Максимилиан не болеет и в то же время болеет странной болезнью. Я называю это ленью, но мадам Мона уверяет, что состояние Максимилиана критическое. Возможно, ему просто надоело быть дворецким и мажордомом? Отдать жизнь служению — невероятно сложно. С возрастом организм не выдерживает нагрузок. У Жозефины выходной от занятий. Она предлагает мне покататься по Дижону. Клотильд устраивает дискотеку в танцевальном зале. Мадам Клотильд — учительница танцев и пения. Со смерти Тео прошло шесть лет. За это время Клотильд ни с кем не встала в пару. «Акула» готова. Я жду тебя», — стою у машины. Мы дали имя нашему Ситроену. Быстрая и громоздкая «Акула».ʟᴏᴏᴋ ᴀᴛ ʏᴏᴜ ᴋɪᴅs, ʏᴏᴜ ᴋɴᴏᴡ ʏᴏᴜ'ʀᴇ ᴛʜᴇ ᴄᴏᴏʟᴇsᴛ.
ᴛʜᴇ ᴡᴏʀʟᴅ ɪs ʏᴏᴜʀs ᴀɴᴅ ʏᴏᴜ ᴄᴀɴ'ᴛ ʀᴇꜰᴜsᴇ ɪᴛ.
Каблуки стучат на крыльце. Она готова с разбега запрыгнуть мне в руки. Я выбрал из гардероба белое платье с длинными рукавами и широкополую шляпу. Откину верх «Акулы», и ветер не унесёт твою шляпу. Она состригла волосы — неряшливая укладка или убранные назад. Сейчас мой любимый вихрь. «Величественный», — Жозефина видит меня в белом костюме, белой рубашке и чёрном галстуке. «Я с ума от тебя схожу, Зефирка». Мы катаемся по Дижону долгие часы. Обедаем сырным супом в ресторанчике, выпиваем Барбареско. Чтим память Тео — кладём творожные пончики на могилу. Скупаем цветочный магазин и задыхаемся от запаха лилий в «Акуле». В «Акуле» я снимаю с Жозефины трусики. Она целует меня до крови на губах и не вынимает кисть из расстёгнутой ширинки.ᴄᴀᴜsᴇ ɪᴛ's ᴇɴᴏᴜɢʜ ᴛᴏ ʙᴇ ʏᴏᴜɴɢ ᴀɴᴅ ɪɴ ʟᴏᴠᴇ.
Когда начинается град, я поднимаю верх белой «Акулы». Град в апреле. Мы уезжаем домой. В пансионе зажжены свечи на всех этажах. Вой сотрясает стены, пол под ногами трясётся, как во время землетрясения. Никого нет. Персонал исчез или спрятался. Жозефине страшно, прижимается ко мне. На кухне мы находим выпивающих Анн Ле и Бенуа. — Что случилось? — спрашиваю я. — Полосатый Максимилиан, — отвечает Анн Ле, — умер. — О-о, нет!.. — Жозефина не сдерживает слёз, не отпускает мою руку. Я обнимаю её, но она не успокаивается, плачет в чёрный галстук. — Мадам Мона умерла, — Бенуа подходит к нам. Он пролил много слёз. Сейчас я тоже разрыдаюсь. — Директор Валравенс воет. Град идёт в Дижоне, потому что так хочет директор Валравенс. Максимилиан и мадам Мона привезли меня и Тео в пансион в один день, на следующий они привезли Бенуа. Макс и Мона заменили мне родителей — хвалили, отчитывали, секли, гордились и любили. Нет никого, остались только мы с Бенуа. Я запрокидываю голову, не могу не плакать. Прижимаю к себе Жозефину и разрываюсь от отчаяния. Нас обнимает Бенуа. Нас троих обнимает Анн Ле. За окном усиливается град. В белом костюме и чёрном галстуке я поднимаюсь на третий этаж в комнату мадам Моны. На двуспальной кровати мать обнимает мёртвую дочь, мёртвый Максимилиан лежит рядом. Директор Валравенс воет закрытым ртом. Глаза Максимилиана закрыты. Я провожу ладонью по холодному лицу и целую в щёку. Спасибо, пап. Я целую холодную руку мадам Моны. Спасибо, мам. — Хочешь быть мажордомом? — спрашивает опухшая от слёз директор Валравенс. — Нет, мадам директор. Мажордомами становятся лучшие дворецкие. Я всего лишь хочу быть не худшим. Позже мне скажут, что Максимилиан умер от затяжной депрессии. Молодой дворецкий забрал на тот свет молодую ведьму.1955
Директор Валравенс больше не может занимать пост директора Дижонского пансиона. Жить со скорбью в душе год — невозможно. Вынужденная замена. В центральном зале перед Советом собирается пансион. Мадам Хорхолле выискивает в глазах юных ведьм кандидата. Мадам Дармон записывает в свиток нарушителей. Одна пара есть — это мадам Псейла и дворецкий Бертран. Мадам Хорхолле заглядывает в глаза Жозефины — там бесчисленные поцелуи и ласки, там любовь к фавориту. Господин Габин крутит пуговицу на двубортном пиджаке: — Письку показываешь девочкам? Мадам Дармон прикрывает пальцами в перчатках смеющийся рот. Я выдерживаю пристальный и ехидный взгляд колдуна: — Нет, господин Габин. «Я бы покрутил членом перед твоим носом, гадина». «Цыц. Думаешь, он не умеет читать твои мысли?» — Жозефина хрустит пальцами за спиной. — Ох, Сильвен-Сильвен, — господин Габин поправляет платочек в нагрудном кармане моего пиджака. — Ну бунтарь! Захочешь покрутить писькой, — дышит мне в нос табаком, — зови, я гляну. Оценю. И если мне не понравится, я подарю тебе двадцать ударов кнутом. «Завидовать очень плохо, господин Габин», — пристально смотрю ему в глаза. Мадам Хорхолле вытягивает губы и щурится, глядя на Жозефину: — Интересно. До ужаса интересно. К нарушителям причисляется ещё две пары, среди которых мадам Шани и дворецкий Патрис. Господин Габин выпускает из рукавов пиджака кандалы на цепях. Нарушители выявлены, а директор? — Дорогая Валравенс, — мадам Хорхолле оборачивается на поникшую японку, — я нашла тебе достойную замену. Пансион в надёжных руках. С завтрашнего дня директором Дижонского Пансиона Благородных Девиц становится мадам Жозефина Бут. Перенести вещи в отдельную спальню и переоборудовать кабинет ей поможет дворецкий Сильвен Виаль. Всего хорошего, — мадам Хорхолле машет, ведя за собой мадам Дармон, господин Габин тащит за цепи три пары нарушителей, — Дижонский Пансион. «Будь аккуратен с белыми вещами», — говорит она мне в голову. «И с писькой, — добавляет господин Габин, — ха-ха-ха!» Да вы отлично устроились у меня в мозгах! Пансион разделяется: часть оплакивает ушедших на сожжение, другая часть поздравляет Жозефину. — Молодчина, дружище, — Бенуа жмёт мне руку и проводит по спине. — Драя унитазы, ты мог представить, что когда-нибудь станешь дворецким директора? — Нет, — я смеюсь, — но и сейчас я бы не отказался помыть унитазы в ведьмовской уборной. «Я… — Жозефина зовёт. — Я бы хотела отметить с девочками в новой комнате. Ты не против?» «Конечно нет. Мне сейчас перенести Ваши вещи?» «Не надо. Мы посидим… выпьем…» — она прикрывает рот. Смущается от того, что собирается праздновать. «Как скажете, мадам директор», — склоняю голову. В 23 года Жозефина стала директором пансиона. Нужен ли ей такой дворецкий, как я? Сомневаюсь. Моя кровать под окном, как и в старой комнате дворецких. Я курю, глядя на звёзды. И как я оказался на звёздах? Засыпаю в полночь, наручные часы, как и кольцо на мизинце, не снимаю. Не знаю точно, во сколько она приходит, но отчётливо чувствую её ладонь на щеке. Мадам директор в комнате дворецких. «Ты спишь?» — она будит нежным касанием. «М?» «Я не усну без тебя». От неё пахнет шоколадом и шампанским. Жозефина телепортирует меня в новую спальню на большие подушки. В комнате дворецких я лёг спать в пижаме — стыдно перед другими за исполосованную спину. — Вещи я заберу утром, — она обнимает себя моими руками, — а тебя — сейчас. — Я подумал, что я тебе не нужен, — Жозефина водит губами по подбородку. — Ты не отличался особым умом, Сильвен. — Какая тёпленькая постель. Четыре попки нагрели мне местечко? Или это заслуга исключительно Фату? — Мой большой дворецкий в огромной кровати, — Жозефина зацеловывает меня. Кажется, мы долго не заснём.╭─━━━━━━━━━━━━─╮
— Когда мы перейдём к сексу?
— Ты всегда думаешь о сексе, Сильвен. Наш первый секс произойдёт через семь лет, в 1962-м.
— Удивительно, как я долго продержался. Тридцать три года без секса!
— Лучше бы не начинали?
— Мы? Да ты изнасиловала меня!
╰─━━━━━━━━━━━━─╯