Безмолвие

      Гермиона брела по Косому переулку, особенно не смотря по сторонам, но даже она, будучи совершенно вымотанной, понимала насколько сильно преобразился переулок всего за несколько месяцев с момента окончания войны. Лавка Оливандера едва ли не блестела от полироли, в которой он, вероятно, искупал новые двери и окна. Совсем рядом шел ремонт в здании бывшего зоомагазина, где она когда-то купила Живоглота, а дальше виднелся белый фасад Гринготтс.       — Живоглот, черт возьми… — она остановилась практически посреди улицы, почему-то оглядываясь, будто кот должен был последовать за хозяйкой. И, будь неладен этот полукниззл, он с независимым видом шел в нескольких ярдах от хозяйки, жадно глазея на всех вокруг. — Живоглот, — она улыбнулась и позвала его, тот с легким урчанием засеменил к ней, ласкаясь о ее протянутую руку. Он вообще-то скучал по своей хозяйке, с каким-то тоскливым ожиданием слоняясь по дому Уизли, пока та спасала магический мир Британии. Но вернувшись туда телом, Гермиона так и не вернулась душой, вспоминая о своем фамильяре очень редко, будто он вообще ей не принадлежал.       Но Живоглот был терпелив, как подобает настоящим фамильярам. Он понимал, что хозяйке требуется время для восстановления, поэтому тихо приходил к ней спать, забираясь под ее бок, и тихо урчал, чтобы прогнать очередной кошмар. Ластился к ней, когда она была поглощена плохими воспоминаниями, и не мешал, когда она уходила куда-то, где требовалась ее помощь. Он был независимым книззлом, но все же чуть-чуть скучал по взлохмаченный девчонке, что купила его то ли от жалости, то ли от безысходности, потому что продавец на нее давил своим авторитетом, приписывая самому Живоглоту такие душевные характеристики, которые тот с рождения и не имел вовсе. Вроде доброго и послушного характера.       Он понял, что Гермиона собиралась уходить навсегда, когда увидел, что она собирает свои скромные пожитки. И тогда кот принял свое собственное решение — он идет с ней, даже если она этого не хочет. В конце концов, она уже оставила его, и каков итог? Ей определённо потребуется защитник.       — Я совсем забыла о тебе, малыш, — она ласково потрепала его за ухом. — Простишь меня?       Книззл посмотрел на нее своим излюбленным взглядом, мол, «я вообще-то независимый кот, но я с тобой, потому что мне это самому нравится». И от удовольствия прикрыл глаза.       — Мне нужно в Гринготтс, а потом мы отправимся в наш дом, — объясняла она коту, а тот внимательно слушал. — Если хочешь, то можешь посидеть в моей сумке, пока я не доберусь до дома.       Живоглот отрицательно мяукнул и для пущего эффекта открыл один глаз, недовольно шевеля усами.       — Тогда держись рядом, хорошо? Мы перебираемся в маггловский мир.       Живоглот мяукнул в ответ, в последний раз потерся мордочкой о ее руку и пошагал вперед, ведя Гермиону к банку. Он обернулся, будто проверяя ее, и снова зашагал вперед, когда Гермиона сделала неуверенный шаг по направлению к Гринготтс.       Ей было стыдно возвращаться сюда после того, что произошло на войне. И она откровенно считала, что ее могут и вовсе выставить, но…       — Мисс Грейнджер, я полагаю? — проскрипел голос гоблина у входа.       — Да, — она для уверенности кивнула, — все верно.       — Могу ли я проверить вашу палочку?       — Да, — она протянула древко из виноградной лозы и вторую палочку — палочку Беллатрисы Лестрейндж, потому что теперь та подчинялась ей без какой-либо нервотрепки и считала ее своей хозяйкой.       — Бывшая палочка мадам Лестрейндж, с которой вы проникли в ее хранилище некоторое время назад? — для проформы уточнил гоблин, неприятно улыбаясь.       — Все верно, — Гермиона склонила голову и больше ничего не произносила.       — Хотя вы причинили непоправимый вред нашей репутации, мы все же осознаем ваш вклад в стабилизацию финансовых отношений, — наконец произнес гоблин, — ожидайте вашего провожатого, но ваши палочки останутся у нас до момента вашего выхода из банка. Во избежание проблем. Вы согласны?       Гермиона кивнула с ужасом смотря на то, как гоблин кладет ее палочки в небольшой сейф на своем столе, закрывает его на ключ и отдает ключ ей. Она машинально тянется и берет его в руки, все еще не осознавая своих действий.       — Пройдемте, мисс Грейнджер.       Гермиона молча следует за своим провожатым в комнаты для бесед. И хотя она не уточняла цель своего визита, гоблины почему-то поняли о том, что ей необходима необычная беседа. Живоглот плетется следом, внимательно разглядывая гоблинов, которые практически не обращают на него своего внимания.       За открывшейся дверью, её сразу же окатывает водой, следом окатывает кота, на что тот орет в бешенстве и зло шипит на гоблина, что с мерзейшей улыбкой встречает не совсем приятную гостью.       — Гибель воров, мисс Грейнджер. Новая система безопасности.       — Я п-п-понимаю, — она убирает рукой прядь волос, что прилипла к лицу, и гоблин, будто сжаливаясь над ней и ее питомцем, щелкает пальцем, их обдает теплом, а через мгновение Гермиона и Живоглот становятся сухими. — Спасибо, — она кутается в кардиган.       — Животное с вами?       — Да, это мой фамильяр.       Гоблин хмыкает, что-то бормочет, но потом бросает:       — Весьма необычно для ведьмы вашего происхождения, но мы здесь не за этим, — он указывает скрюченными пальцами на стул перед ним, призывая Гермиону сесть, а сам откидывается на спинку своего кресла, скрещивая руки перед собой. — Что привело вас сюда, мисс Грейнджер?       — Я хотела бы проучить часть своих денег, — произносит Гермиона присаживаясь на стул и кутаясь в кардиган, Живоглот садится рядом с ней и внимательно следит за действиями гоблина.       — Хорошо, — гоблин щелкает пальцами и перед ним на столе разворачивается книга, которая сама перелистывает страницы и, наконец, останавливается. — Ваши родители оставили вам ячейку с тремя тысячами галлеонов, также на ваш счет было поступление от Министерства магии один месяц назад в размере десяти тысяч галлеонов. Конечный размер ваших средств с учетом инвестиционной программы Гринготтс составляет восемнадцать тысяч триста восемьдесят семь галлеонов, однако с учетом вычета расходов на восстановление банковского имущества, разрушенного вами, мистером Поттером и мистером Уизли, ваш окончательный размер счета составляет двенадцать тысяч пятьсот двадцать два галлеона и пятнадцать сиклей. Вы имеете право обжаловать сумму компенсации возмещения вреда в Министерстве магии, если вам угодно.       — Я не буду обжаловать размер компенсации, — тридцать тысяч фунтов, черт подери! — Я хотела бы получить тысячу галлеонов в виде маггловской валюты, это около пяти тысяч фунтов стерлингов.       — Четыре тысячи девятьсот семьдесят.       — Все верно, господин…       — Богрот.       Гермиона едва не задохнулась от осознания. Черт возьми, она виновата в смерти его отца, и сейчас этого гоблин вынужден общаться с практически его убийцей.       — Мне жаль вашего отца, простите.       — Не стоит, мисс Грейнджер. Вы получите свои фунты в кассе, пройдите туда, они уже получили распоряжение. В хранилища вас больше не допустят.       — Хорошо. Ещё раз простите, мы… Я не хотела, чтобы так...       — Надеюсь, что мы больше не увидимся, — гордо произнес гоблин, с ненавистью смотря на Гермиону.       Живоглот устрашающе зашипел, но поспешил за Гермионой, когда та молча выскользнула за дверь. Она подозревала, что поход в Гринготтс будет тем еще испытанием, но иного выхода не было. Ей нужны были деньги, и, признаться честно, она жутко сомневалась, что ей хватит тех денег, что она решила снять со счета. Нужно было оплатить коммунальные услуги, подключить к дому воду и электричество, если они были отключены за долгую неуплату.       Она хотела пожить одна, чтобы понять как и куда двигаться дальше, но у нее не было никакого плана. И это пугало, потому что Гермиона привыкла планировать свою жизнь и взвешивать свои решения. Сейчас же, покинув негостеприимный дом Уизли, она осталась одна, стоя посреди Косого переулка с котом, что внимательно следил за нее действиями, и тотальным незнанием того, что ей делать.       Она вздохнула и побрела к Дырявому котлу, чтобы, наконец, выйти в маггловский Лондон и раствориться в мире, где не было войны. Перед глазами неслись немыслимые сейчас действия, ее преображение в Беллатрису Лестрейндж, похищение в лесу и пытки, множество пыток на пути в Малфой-мэнор. Она тряхнула головой, прогоняя воспоминания, и открыла дверь одного из самых старинных пабов Британии.       — Гермиона?       — Ханна?       — Мерлин, ты ужасно выглядишь! — Ханна бросилась к Гермионе, бросая тряпку на стол, который она только что протирала. — Ты в порядке?       Гермиона лишь покачала головой, утопая в объятиях девушки. И только сейчас она вспомнила, что это именно Ханна обнимала ее в Хогвартсе, когда все было кончено.       — Я не знаю, — прохрипела Гермиона, расслабляясь в этих объятиях. Наконец, кто-то заметил, что ей тоже плохо, что возможно, только возможно, ей тоже нужна какая-то помощь.       — Давай же, присаживайся, — она подтолкнула Гермиону к стулу, та не задумываясь рухнула на него, и закрыла лицо руками. — Я принесу тебе суп и чай с успокоительным.       — Не нужно, всё…       — Не спорь.       Гермиона тронула щеки руками, протерла их, потерла глаза, и осмотрелась. В баре было пусто, убранство стало как будто бы чуть светлее и чуть лучше, словно в него вдохнули жизнь. Чувствовалось, что это место оживало вслед за всем магическим миром, возможно, чуть медленнее, но все же у дальнего окна появилось несколько ваз с цветами, на баре теперь стоят наполированные кружки и стаканы, а в чистые окна пробирается солнечный свет.       Живоглот запрыгнул на соседний стул и свернулся калачиком, требуя отдыха от бесконечной прогулки. Гермиона улыбнулась уголками губ и потрепала Живоглота.       — Поешь, пожалуйста, — Ханна поставила перед ней тарелку супа и кружку с дымящимся чаем. — В чае огневиски, тебе нужно чуть-чуть. Хорошо?       — Спасибо, — Гермиона, почувствовав запах прекрасного супа, поняла, что не ела по меньшей мере несколько суток, поэтому буквально набросилась на еду. — Это потрясающе.       Ханна улыбнулась. Наверное, Гермиона чувствовала себя одинокой, и, судя по всему, чрезвычайно потерянной. Они никогда не общались в школе за редким исключением во время занятий в Отряде Дамблдора, они никогда не были близки. Но даже такому далекому человеку было заметно, что с Гермионой что-то не так.       Ее взгляд был таким потерянным, когда она открыла двери бара, словно нигде для неё не было места. И сердце Ханны сжалось, потому что такой же потерянной она ощущала себя, когда узнала, что осталась сиротой.       — Как ты, Гермиона?       — Ты первая, кто спросил об этом за несколько месяцев.       Ханна поджала губы, но промолчала, позволяя Гермионе насладиться едой и объяснить, что с ней происходит.       — Со мной не все хорошо, — она решила не врать, не в этот раз, и отправила еще одну ложку супа в рот. — Я ушла от Уизли, устала, решила пожить одна.       — Тебе есть куда пойти?       Гермиона кивнула, не отрываясь от супа. Он был по-настоящему потрясающим, а еще приготовленным специально для нее, что не могло не подкупать.       — От моих родителей остался дом, но мне нужна сова, а у меня почти нет галлеонов, только фунты. Я не подумала об этом.       — Давай, ты оставишь мне свой адрес, а я отправлю тебе сову чуть позже?       — Но деньги…       — Вернешь, когда сможешь, хорошо?       Гермиона кивнула и вымученно улыбнулась, доедая последнюю ложку супа. Ее рука потянулась к чаю, и, сделав глоток, она расслабилась.       — Мне нужно побыть одной, наверное, — она пожала плечами, — я люблю семью Уизли, но находиться там невыносимо.       — Ты не должна оправдываться, Гермиона, — Ханна протянула руку к руке Гермионы и легонько ее сжала, — ты должна выбирать себя. Ты сделала очень многое, чтобы победить, но сейчас время выбрать себя. Понимаешь?       Она кивнула.       — Я знаю, что мы никогда не были близки, но ты сможешь на меня рассчитывать, если вдруг тебе потребуется любая помощь.       — Спасибо. Правда спасибо.       Ханна улыбнулась. Она не знала, что происходило с Гермионой во времена, когда они были в школе и пытались выживать под постоянным террором Пожирателей смерти, но абсолютно пустой взгляд ее глаз был громче любых слов. Гермиона была сломлена, и если она не смогла или не захотела найти утешение у своих близких друзей, то Ханна сделает все, чтобы помочь Гермионе.       — Мы должны жить, Гермиона, несмотря ни на что.       — Я думаю, — Гермиона поджала губы, — ты права. Нужно просто найти способ жить со всеми последствиями.       — Знаешь, — Ханна чуть напряглась, будто сомневаясь, что стоит такое говорить, но все же продолжила, — когда я узнала о том, что мою маму убили Пожиратели, а меня забрали из школы, я не знала, что делать. Остатки моей семьи были сломлены, я раздавлена горем и бесконечным страхом, поэтому… Я начала просто притворяться, что все хорошо. И я притворялась так долго, пока сама в это не поверила, а поверить в это мне помогла ты.       Гермиона неверяще смотрела на Ханну, не в силах что-то сказать на её исповедь. Ведь сама Гермиона даже и не подозревала о таком, она сама еле-еле склеивала себя по кускам после Малфой-мэнора, просто вырезая все события из своей памяти подчистую. Она часто себе говорила, что сможет оплакать все произошедшее позже, когда-нибудь, когда Том Реддл будет уничтожен, а Пожиратели смерти преданы наказанию.       — Твои шутки по поводу Волдеморта были чертовски расслабляющими, пускай никто и не посмеялся тогда, но многие выдохнули с облегчением. Спасибо, Гермиона.       — Ханна, не стоит, — Гермиона все же едва улыбнулась.       — И все же спасибо, я не знаю, что именно вы делали с Гарри и Роном, но вы все нам помогли. И давай начистоту, без тебя их бы убили в первый же день путешествия.       — Неужели все так думают?       — Естественно.       Гермиона фыркнула и допила остатки чая с огневиски. Все же напиток действительно помог расслабиться и посмотреть на мир чуть-чуть смелее, будто алкоголь был именно той вещью, что так необходима была Гермионе, чтобы прийти в себя.       Дверь паба открылась, и Гермиона вздрогнула, оборачиваясь на вошедшего. Какой-то незнакомый мужчина проскользнул в помещение и с легкой улыбкой указал на один из выходов в маггловский мир.       — Три сикля, сэр, — отозвалась Ханна, отвечая на его улыбку.       — Конечно-конечно, — он аккуратно положил три монетки на стойку бара и отсалютовал, без лишних слов уходя к одной из каменных стен за стойкой.       Гермиона поняла, что ей пора. Нужно было домой, решить все возможные проблемы с домом, назначить встречу с финансовым управляющим и навести порядок в деньгах. Официально родители Гермионы погибли со всеми вытекающими последствиями. Конечно, применять магию к магглам в таком количестве было не то чтобы очень законным, но Кигсли и тогда еще живой Грюм все утрясли, поэтому Гермиона могла себе позволить пожить обычной маггловской жизнью.       Она тепло попрощалась с Ханной, оставив ей свой адрес, и обещала написать в ближайшее время, а потом отправилась в такой далекий и одновременно близкий путь. Трансгрессировать было опасно, поэтому Гермиона, выйдя из паба, направилась к телефонной будке, чтобы вызвать такси до своего дома в Хэмстэд Гардене. Признаться, Гермиона опасалась, что стоимость поездки неприятно ударит по ее карману, но ждать автобус или спускаться в метро не было ни желания, ни сил.       Она взяла Живоглота на руки, и через мгновение рядом с ней затормозил кэб.       — Добрый день, мисс, — пожилой водитель приятно улыбнулся, и посмотрел на нее через зеркало.       — Добрый день, сэр, — Гермиона практически вымученно улыбнулась в ответ, прижимая Живоглота к себе. Не хотелось бы, чтобы в машине осталась его шерсть. — Хэмстед-Гарден, Хитгейт, 9, пожалуйста.       — Конечно, мисс.       Лондон стоял в обеденной пробке, и это нервировало Гермиону больше, чем она могла бы представить себе раньше. Когда-то давно, она с удовольствием зачитывалась книгой или глазела по сторонам, совершенно не обращая внимания на тихие ругательства отца или причитания мамы из-за опоздания в клинику.       Сейчас же Гермиона прижимала к себе Живоглота и боялась ехать туда, где прошло ее детство. Туда, где она сама своими собственными руками отказалась от родителей и вычеркнула себя из их жизни. Но выбора у нее не было, как и не было сил вернуться в Нору и снова погрузиться в отчаяние.       Ей предстояло вернуться туда, где для нее началась война.

***

      Гермиона стояла на потрескавшейся дорожке, что вела прямо к двери дома, и не могла сдвинуться с места. Кусты маминого кизильника разрослись и представляли бесформенную зеленую массу, а не аккуратно подстриженные изгороди для оформления розово-красных клумб. Небольшое деревце возле дорожки превратилось из ухоженного в откровенно пожухлое, требующее руки садовода. Сад был запущенным, от фасада дома отвалились несколько кусков кирпича. Она даже представить себе не могла, как будет справляться со счетами, если ассоциация выставит ей штраф за отсутствие ухода за домом и садом.       От красивых цветочных кустов остались отдельные, самые сильные представители, что выжили только за счет дождевой воды при полном отсутствии удобрений и ухода. Везде валялись пожухлые прошлогодние листья и перегной от увядших цветов. Что творилось в саду на заднем дворе ей даже было страшно представить.       Живоглот терпеливо ждал ее у белой входной двери, а она слишком боялась сделать первый шаг.       — Гермиона?       Она вздрогнула и обернулась на тихий голос пожилого мужчины. И когда она увидела его легкую улыбку, то расслабилась, и даже смогла улыбнуться в ответ.       — Здравствуйте, мистер Сандерс.       — Что-то произошло, милая?       Отвечать не хотелось, но и оставить без ответа вопрос заданный беспокойным голосом она не могла. Мистер Сандерс всегда был приветливым и милым старичком, который часто угощал ее конфетами в тайне от строгих родителей.       — Да, — наконец выдавила она, и тяжело вздохнула. — Я осталась одна, мистер Сандерс. Моих родителей здесь больше нет.       Гермиона осознала, что едва не плачет, и это открытие было ошеломляющим. Она не плакала даже на многочисленных похоронах, просто стоя каменным изваянием где-то за основной массой людей.       — Боже, — едва прошептал старичок, аккуратно касаясь ее плеча, — как ты, дорогая?       — Я… — она шмыгнула носом, — в порядке, спасибо. Это случилось еще осенью, просто я не могла вернуться сюда. А сейчас решила, что нужно привести дом в порядок.       Старичок промолчал, аккуратно поглаживая ее плечо. Она была ему словно внучка, которой у него никогда не было. Внуки были громкими и заводными, создавали столько шума, что хотелось подхватить свою трость и бежать без оглядки куда-нибудь в другой конец Лондона. А вот Гермиона с увлечением болтала со стариками даже в детском возрасте, цитировала книги, рассуждала и даже читала нотации, когда сам Говард заболел из-за глупой идеи объесться мороженным. И Марта — прекрасная седовласая старушка, которая по совместительству являлась его женой, — еще долго подтрунивала над ним из-за того, что его отругал ребёнок.       — Может, я могу чем-то помочь?       — Нет-нет, спасибо, — Гермиона сморгнула слезы и улыбнулась старичку. — Все правда в порядке, просто немного волнуюсь.       Она посмотрела на дом, что казался таким запущенным, и тихо выдохнула от напряжения.       — Не волнуйся, — старичок слегка сжал ее плечо и отпустил, — это твой дом, Гермиона, он ждал тебя почти целый год. Если вдруг тебе что-то понадобится, то не стесняйся заглянуть, хорошо?       — Спасибо, мистер Сандерс, — она посмотрела на соседа.       Она хотела бы добавить что-то еще, но он уже начал отступать к своему дому, и лишь кивнул ей с доброй улыбкой. И Гермиона, наконец, почувствовала себя дома, отвечая ему тем же.       Она планировала бросить все свои силы на возвращение памяти родителям, но… беременность мамы была чем-то, что разрушило ее планы. Рисковать здоровьем брата или сестры ей не хотелось, как не хотелось и разрушать их новую жизнь. Целители предлагали варианты, но каждый из них имел свою цену и свои последствия. И этот риск был совершенно не оправдан.       Гермиона сделала первый шаг навстречу своим воспоминаниям. Для нее именно здесь началась война, и здесь же она должна закончиться.       Замок щелкнул один раз, второй. Гермиона положила руку на ручку двери, сделала глубокий вдох и толкнула ее. Она вглядывалась в пыльный коридор, замечая, что у тумбы возле двери все еще стоит зонт-трость отца, а на самой тумбе стоит бронзовая чаша, в которой лежит два комплекта ключей.       Только переступив порог, она поняла, что не дышала, и тут же сделала судорожный вдох. Живоглот собственнически побежал исследовать дом, оставляя на пыльном полу аккуратные следы лапок.       Гермиона закрыла двери и прижалась к ней спиной, не отпуская ручку. Она прикрыла глаза, собираясь с мыслями, чтобы пойти вслед за котом, но… Совсем рядом раздался резкий гудок машины, и Гермиона тут же бросилась вниз, на коленях проползла до окна гостиной и аккуратно выглянула, отодвигая пыльную штору. Улица была пустынной, лишь у соседей напротив припарковалась машина, из которой стали вылезать люди. Никого постороннего не было.       Сердце Гермионы билось так часто, что она едва могла сделать вдох, руки ее задрожали, а на глаза навернулись слезы. Через мгновение она уже сотрясалась от рыданий, забившись в самый угол гостиной.       Она пыталась сделать вдох, но не выходило, в панике она начала стягивать с себя кардиган и расстегивать рубашку, лишь бы остановить давление на шею. Ничего не помогало, ее душили рыдания, а сил успокоиться просто не находилось. На улице раздался еще один протяжный гудок, Гермиона дернулась и завыла от ужаса…       Перед глазами мелькали вспышки заклинаний, внутренности сковывал страх, а сил сопротивляться почти не осталось. Она бежала среди деревьев и единственное, о чем она могла думать: «Бежать! Бежать! Бежать!» Убежать не получилось и тогда она почувствовала, что такое настоящая боль...       Сальные взгляды егерей, что преследовали ее только в ночных кошмарах, вдруг стали реальностью средь бела дня. Грязные руки похотливых ублюдков, что трогали ее тело и пятнали ее душу, стали так ощутимы, что её передернуло от отвращения и ужаса. Казалось, этому никогда не будет конца, но потом ее поглотила тьма, и весь мир исчез.       Она будто была нигде. Ни звуков, ни запахов, ни света. Темнота, что окружала ее сознание, была практически осязаемой, но Гермиона не чувствовала ничего, кроме опустошения. У нее больше не было сил на слезы, поэтому она просто растворилась в этой тьме, и на краю сознания уловила какой-то гул, и…       Гермиона вдруг отчетливо осознала, что сидит в углу своей гостиной, и довольно давно пялится на ножку дивана. Она уже не плакала, а ровно дышала, пускай ее вдохи были поверхностными, а выдохи судорожными. Она сжала в руках свой кардиган, а потом вытерла им свои слезы.       Биение сердца успокаивалось, урчание Живоглота, что каким-то образом оказался рядом, заставило прийти в себя окончательно. Кот сидел рядом с ней, трогая мягкой лапкой ее бедро.       Гермиона закрыла глаза, откинулась на стену и для уверенности пару раз несильно стукнула по ней головой. Ей предстояло научиться жить со всеми последствиями войны и всеми последствиями собственных решений. Но она подумает об этом завтра, потому что сейчас ее единственное желание — сон. И она очень надеялась, что он будет без сновидений.