Тили-тили тесто

От жара духовки, двух конфорок с сотейниками на них и солнечного света из окна, выходящего на южную сторону, маленькая кухня Антона нагревается до критической температуры. Завтра суббота и погода наверняка сменится умеренными двадцатью градусами и мелким дождем, но сегодня — пятница, и погода, желая подговнить настроение всем тем, кто вынужден в эту пятницу работать, выдает невероятные тридцать градусов тепла. Но это снаружи. А внутри уже давно стоит поставить кондиционер, и не надеяться, что лето будет холодным. От духоты Антону становится откровенно дурно: он едва не роняет на пол противень и выставляет вперёд бедро для подстраховки. Телефон звонит, когда он ищет в аптечке мазь для заживления ожогов — противень был из разогретой на 140 градусов духовки. С одной стороны, 140 – не 200, с другой — на его ноге наливается вытянутый ожоговый пузырь, который грозится стать неплохого размера шрамом без должного ухода. — Алло? — грубее, чем стоит, и Антон уже готовится к тому, что звонок сбросят, но… — И тебе привет. Занят? — Макар. Он не сбросит, даже если Антон в трубку выругается: с Макаром они вместе учились на менеджменте, только Макар доучился, не переводясь в сельхозку на заочное; успели с Макаром вместе они и поработать — до тех пор, пока Илье не предложили «взрослую» работу, где полный день, график 5/2 и зарплата выше среднего по региону, а не забивать для Антона заказы в таблицу эксель, чтобы хоть как-то их систематизировать. Но самое главное — они давно и крепко дружили, даже если сейчас общались намного реже, в основном потому, что жизнь Макара складывалась в ключе намного более традиционном. Офис, девушка, планирование семьи… — Ща, — Антон зажимает телефон между щекой и плечом, надеясь, что от таких манипуляций у него ничего не защемит. — Норм, говори, чет срочное? — Настя отправляет список гостей в ресторан. Ты один будешь? — Ага. Макар готовится к свадьбе. Волнительно и по-особенному приятно делать свадебный торт для друга, которого знаешь почти всю жизнь. Антон волновался бы безумно совсем, но один из первых своих тортов делал на свадьбу Кати и Димы, поэтому в этот раз уже точно знает: даже если пойдёт не по плану… ну, будет, что вспомнить. Антон за Илью рад, искренне и без зависти совсем: Макаров хотел семью уже несколько лет, еще, конечно, свой дом за городом и крепеньких ребятишек. Он к семье был давно готов. Антон всё ещё нет. И единственное, что омрачает праздник (для Антона, конечно) — это родственники и друзья из Воронежа, которые обязательно приедут. Антон к одиночеству привык, наверное, даже слишком. Люди (а он пытался встречаться и с девушками, и с парнями) не выдерживают его темп жизни. Антон работает в праздники (вообще, много у кого стоят смены четырнадцатого и двадцать третьего февраля, восьмого марта, тридцать первого декабря и первого января — может быть, все эти люди тоже одиноки, а может, Антону просто не везёт на понимающих людей), ну, просто много работает — но нельзя сказать, что прямо совсем ничего кроме работы не видит. И он всегда предупреждает, что трудоголик — только каждый из его партнёров был уверен, что с ним-то Антон про работу забудет, и вообще, ну он же такой замечательный, как Антон может думать о работе? Совсем одиноким Антон себя не считает: у него есть Позовы, Макар, Ида, есть Олеся, которая заказывает Антону доставку, когда после Дня влюбленных у него нет сил выбрать что-то в Самокате, приносит лекарства, когда Антон загоняет себя до начинающейся от переутомления простуды. Но даже так — Олесе подходит формат дружбы, в котором она вкладывается сильно больше, чем Антон, но в отношениях такое выдерживать намного сложнее. Хотя такие отношения у Олеси тоже были — и Антон очень рад, что в прошедшем времени, и что не с ним, такое отношение — мудацкое абсолютно, и Антон понимает это отлично, только изменить в себе этого не может. — Ага, понял тебя. Тогда нас тридцать — торт тоже на тридцать человек. — Ярус медовика, ярус наполеона? — Не, лучше оба наполеон сделай. Настя его больше любит. Фотки декора она пришлёт чуть позже. — Ага, обсудим. Повисает тишина — больше условная, потому что на плите начинает плеваться брызгами загустевшая клубничная начинка, а на духовке — срабатывает забытый таймер. Антону хочется ещё что-нибудь сказать, но он теряется как-то резко, потому что кажется, что для короткого разговора нет тем — чтобы ввести в контекст, нужно как минимум несколько часов выкроить, но следом мысль — а надо ли вообще вводить?.. Но это настроение такое, тяжелое и спертое, как воздух в жаркой кухне. — Надо выбраться в бар. Ты свободен на выходных? — в том, как хорошо Илья угадывает мысли Антона, чувствуются отголоски долгой дружбы. — Работаю оба дня. — Совсем не бережешь себя, Тох. — Да я в порядке, ну, как всегда всё, — Антон переставляет сотейник с клубникой на подставку под горячее; на весы ставит другой сотейник, всыпает в него замороженную вишню, затаривает, чуть наклоняет пакет — пятьдесят грамм сахара, — добавляет воду из чайника, ложку кукурузного крахмала — действий много, но всё уже на рефлексах. — Позвони как время будет, идёт? — Да, наберу. Антон кладёт телефон экраном вверх — уведомления в последнее время глючат, а так он точно увидит, если кто-то позвонит. Арсений после дня рождения Савины не писал и не звонил. Антон не уверен даже, что ждёт этого звонка — скорее, теперь он думает, что всё понятно: с необходимостью для Арса много работать, воспитанием дочери и желанием реализовать-таки свою мечту о театре, едва ли у него есть время и силы на что-то ещё, тем более на постоянные отношения. Особенно в свадебный сезон, когда просто успевать восстанавливаться от церемонии к церемонии уже задачка со звездочкой. Антон понимает, что и приглашение на кофе могло быть не совсем обдуманным порывом к чему-то, что поможет не чувствовать одиночества. Антон понимает, потому что сам таким грешил раньше, и даже сейчас — осознает, но иногда всё ещё позволяет себе подобное. Ему тоже хочется, абсолютно эгоистично, почувствовать тепло другого человека, даже если ответить чувствами равной силы у него не получается. Потому что нельзя заставить себя полюбить — нужно же чтобы как-то само получилось, судьба, случайность, звёзды сходятся, нужного человека подсвечивает прожектором яркого света — даже если это интуитивное что-то. Иронично, что именно Макар, который о семье говорил с использованием слов «строить» и «планировать» свою будущую жену встретил случайно. Они встретились так, что Антон ему не поверил поначалу и считал, что друг его так подъебывает на предмет пагубного пристрастия к мелодрамам. Потому что Настя в Илью врезалась душным вечером в Анталье, когда поток людей гуще патоки и даже по договоренности встретиться очень сложно — и оттого чаще случайные встречи. Настя заболталась с подругами, и мороженое, которое успело растечься ей по пальцам, оказалось на майке Ильи, прямо на животе. Девушка вся сжалась, подбирая слова для извинений за неловкость, подруги прижались к ней с боков и выглядели очень грозно, словно Илья может на нее накричать или ещё чего похуже. Илья вместо этого рассмеялся и купил у приставучего продавца дондурмы новое клубничное мороженое для Насти и её подруг: рослого Макара турок дразнить не стал и отдал рожки сразу. Настя продолжила череду случайностей, когда ошиблась в названии отеля, но услужливые механизмы одной известной социальной сети вывели ее страницу Илье в рекомендованных друзьях: вы провели вместе шесть часов? Это мэтч! Для Антона история Ильи оказалась знаковой, потому что теперь он мог говорить — ну, вот, такое бывает не только в кино! И в каждый отпуск после он уезжал с мыслью, что в этот раз точно с кем-нибудь познакомится в хостеле или на концерте Гарри Стайлза, или в очереди в музей, или в уличном ресторанчике. И каждый раз принимал знаки внимания за верный признак того, что у него на щеке что-то намазано (окей, один раз он действительно обнаружил на щеке кетчуп). Или и того хуже, легким покачиванием головы отклонял любые предложения познакомиться. И продолжал ждать, ведь если твое — оно от тебя не уйдёт, верно? Нина вот ушла. Конечно, это не было резким одномоментным решением, они говорили, пытались, любили; но Антон возвращался мыслями назад и думал, что чувствует себя одновременно и брошенным, и виноватым в разрыве, хотя Нина его не винила. Прямо, по крайней мере. Это была затянувшаяся история, в которой любви оказалось недостаточно, чтобы решить проблему разных жизненных целей — но любовь была, и от этого было и горько, и тяжело. У них с Ниной всё должно было быть на мази: она была красивая, бойкая, авантюрная девочка-зажигалка. С ней было легко в компании, интересно и вдвоем общаться на тусах, когда остальные разбредались по комнатам и растекались по горизонтальным поверхностям. Она была лучшей подругой Кати, он — братаном Димы. Идеальная пара второго плана, ну. Ирония в том, что их отношения, завязавшиеся вскоре после начала встречаний Димы и Кати, закончились на их свадьбе. Когда Дима обещал Кате верность и успех, клялся в любви и с иронией рассказывал, как каждый раз радуется, беря ее за руку («ну вы посмотрите — она такая, а я — такой!»), когда они поцеловались коротко на радость гостям и потерялись на десять минут сразу после, а вернулись с зацелованными губами, у Антона внутри что-то перевернулось. Нина сидела рядом и промакивала глаза уголком салфетки. Посматривала на Антона, потому что хотела пойти танцевать с ним, а он загрузился по полной и не замечал ничего вокруг, кроме салфетницы напротив своей пустой тарелки. К Нине подошли девчонки и увлекли за собой, Антон продолжил задумчиво жевать пластиковую шпажку от канапе. Ему было противно от себя самого, но осознание тем и неприятно, что всегда почти приходит не к месту. Дима поставил перед ним стакан с прозрачной жидкостью и льдом. — Пей. — Блин, Поз, я ж напьюсь и всё испорчу. — А ты пей не до блёва, а до веселья. А то над тобой скоро лампочки тускнуть начнут, ну. Антон выпил — и лучше не стало. Но даже при том, как сильно его мучала необходимость поговорить с Ниной, за Диму и Катю он был безоговорочно счастлив. И даже речь произнёс, когда вывезли на тележке торт. Торт был большим медовиком, который они делали с Ниной вместе: у них не было денег на хороший свадебный подарок, а у Позовых — на заказ торта. Могло быть безумно романтично, но готовить вместе оказалось большим стрессом. О количестве ягод они спорили все три часа, пока катали коржи и промазывали их кремом. У Нины коржи получались толстыми и больше квадратными, чем круглыми — она раздражалась на попытки Антона ей помочь и казалось, что проблема не в торте совсем. Торт в итоге выглядел криво-косо, но никто внимания не обратил толком и на неровное покрытие, и на огромное количество клубники сверху. Все смотрели на светившихся от счастья Катю и Диму. Катя ему признавалась, что тоже к браку не готова ещё. Что ей страшно, что начнут давить с детьми — и это уже не две подписи и документ на гербовой бумаге, а живой человек, нельзя будет уплатить госпошлину и сделать вид, что его никогда не было. Но когда Дима сделал предложение, она согласилась — потому что доверяла ему и любила. Для нее брак был не так важен, как то, что они с Димой вместе — уже это было абсолютное счастье, и хотелось, и верилось, что дальше будет именно так. Антон и про Диму знал наверняка, что дело было не в абстрактном желании иметь семью, а в желании видеть рядом с собой именно Катю. И Дима был бы готов её ждать. Нина вышла ловить букет невесты — намёк яснее некуда. Катя быстро посмотрела через плечо назад, замахнулась — и кинула букет сильно правее, его подхватила почти у самого пола одна из её одногруппниц. Нина только улыбнулась, словно бы нашла в этом подтверждение собственным мыслям. Для Антона не была странной мысль о том, что человеку хочется заключить брак, завести семью. Просто Антон никогда не думал, что его неготовность к семье может стать причиной для разрыва в отношениях, в которых было хорошо. Ему на самом деле было достаточно того, что они вместе — он не мог понять, почему Нине так принципиально двигаться дальше. Для Нины, конечно, это означало, что Антон не хочет с ней ничего серьёзного. А Антон не знал, как объяснить, что у них уже — серьёзно; что никакого другого «серьёзно» он пока не хочет, но это же не значит, что нужно расставаться — они же друг друга любят, ну что ещё? Жить вместе он готов, должно быть прикольно, но ведь проблема-то не в этом. От него ждали — а он этого не дал; пресловутое «обещать — не значит жениться», только вот он не обещал, просто признавался в любви, будучи в этом абсолютно искренним, но ощущение обманутых ожиданий прилипло намертво. Свадьбу гуляли до рассвета. В начале четвертого он, скрипнув всеми половицами в коридоре, зашёл в свою комнату. Тюль был сдвинут в сторону и едва заметно трепыхался на ветру. С балкона тянуло табаком. Мама стояла на балконе и стряхивала пепел в жестяную банку от Нескафе. Антон молча поджег свою сигарету. — Как погуляли? — Было супер, — Антон улыбнулся чуть кривовато. — Ты хочешь с Димкой поехать? — дурак, он боялся момента, когда проколется, а мама, как заведено, уже знала. — Ты против? — Почему ты так решил? Наоборот, большой город, большие возможности. — Я с Ниной расстаться хочу. — Это твое решение. Поступай так, как хочешь — ни я, ни она за тебя решить не можем. Мама не раз говорила ему «делай, что хочешь» той самой родительской интонацией, после которой охотнее пойдешь отмывать сковородку, а затем вообще всю кухню и санузел в придачу, нежели делать то, что хотел изначально. Но в тот раз тон ее был совершенно другим: спокойным, ровным. Антон посмотрел на сигарету в ее руках и вдруг подумал, что вот так, наверное, ощущается быть взрослым. Маме нравилась Нина, он это и сам знал, но она промолчала, не попыталась его отговорить. И Антона отпустило; словно бы на место сошедшей лавины прибыли спасатели, и, хотя он продолжал чувствовать на груди тяжесть снега, его торчащую руку уже заметили. Иногда они с мамой говорили словно на разных языках, как когда она попросила Антона привезти лукум из его первого самостоятельного отпуска: он привез ей рахат, а она имела в виду тот лукум, который на самом деле нуга с кремом из шоколада в начинке, а снаружи обсыпка из фисташек, но всё-таки, гораздо чаще, они друг друга понимали. — Спасибо, мам. Антон обнял ее, наклонившись, потому что захотелось уместить подбородок на плече. Волосы щекотали нос, но Антон терпел и не отстранялся. Антон смотрит на весы, на которых стоит собранный шоколадный бенто-торт. На пластиковой доске рядом с весами ещё три шоколадных бенто на подложках из пергамента. Антон чертыхается и проверяет, но, конечно, все листы пергамента не подписаны — придётся поднимать верхний бисквит, чтобы понять, положил ли он внутрь карамель с арахисом, или это была вишня, ещё могла быть клубника; положил ли он вообще начинку — тоже вопрос. Настолько уплывать мыслями от работы для него не характерно, но от усталости иногда случается. Некоторые люди не забываются — особенно если ты перед ними чувствовал жгучую вину за причиненную боль, которая притупляется только тем, что сейчас у человека всё хорошо. Антону радостно это знать, потому что он к Нине до сих пор относится с теплотой. Самого себя он вспоминает с диким стыдом от того, что выбирал рисовать воронов и скандинавские руны на торте, пока Нина сидела на диване и слушала его болтовню. И это только один случай, а ведь было гораздо больше дней, когда Антон выбирал браться за кисть или шпатель для выравнивания, а не целовать свою любимую девушку. Может, Арсений — это его кармическая задача? Или это не работает в пределах одной жизни? Надо спросить у Олеси. Экран телефона загорается входящим вызовом. Дима. Антон кидает в раковину лопатку в шоколадном креме, вытирает пальцы полотенцем, висящим на ручке дверцы духовки, и принимает звонок: — Привет. Я снова про что-то забыл? — Если я скажу, что мы договаривались, что ты посидишь с Савиной, ты поверишь? Антон вздыхает, смотрит на четыре шоколадных бенто, мысленно прикидывает, что в духовке еще остывает чизкейк на вечер — а его нужно отвезти на машине… День не из лёгких. В мыслях проскальзывает противная, что он Диме вообще-то обязан — и надо помочь. — Чего случилось? – Антон зажимает телефон между плечом и ухом, ножом поднимает первый бисквит, ручкой ставит маркировку В — «вишня». — У Кати клиентка на подбор одежды с сопровождением, няня выходная, а мне нужно в суд. — Суд? Дим, че происходит? — Антон откладывает и нож, и третий торт, телефон в руке сжимает неосознанно крепче. — У меня — ничего, другу нужна помощь. — Дим, все твои друзья — мои друзья, на чистоту давай. — Объясню позже, возьмёшь Савину? — Мне сегодня торт в клуб везти. Как я с ней? — Я скажу Матвиенко выйти на улицу и встретить. Это его мероприятие, всё норм будет. Других аргументов против у Антона нет; Савина под руку не лезет, хотя послушать про его работу рада всегда — и очень просит показать фотографии тортов в телефоне, что Антону льстит, хотя он не уверен, это Савине так торты нравятся или ей просто прикольно поговорить с Антоном. Антону всегда тревожно от мыслей, что он обязан — потому что нет никакого «обязан», у них с Димой не товарно-денежные отношения совсем, чтобы кто-то кому-то платил за сделанное или ждал такого отношения в ответ, но иногда он чувствует, что ему тяжело согласиться взять девочку к себе, но соглашается всё равно — и от этого дискомфортно немного, но ровно до момента, когда Савина оказывается рядом. С ней одновременно и приятно быть рядом, и нравится Антону это, и всё равно — неизбежно ощущение усталости и легкого раздражения. Он за Савину чувствует ответственность, беспокоится сильно, хотя она даже не его родственница — и Антон уверен, что не способен быть родителем в режиме full-time, потому что не сможет справляться с этой ответственностью и беспокойством. Арсений кажется очень хорошим отцом — захочет ли он, чтобы его партнер участвовал в жизни его дочери? Антон вздыхает. Думать об этом вроде и не к месту совсем, а вроде опять разбиться об чужие ожидания тоже такое себе. Но сейчас главная проблема — это собраться и начать думать о тортах, потому что торты-то — вот, рядом, от них не нужно ждать звонка. Можно сколько угодно губы поджимать на то, что кондитеров называют «сладкими феями» — Антон готов спорить и захуячить скалкой тех, для кого обслуживающий персонал всегда должен мило улыбаться, неважно, что клиенты и матом кроют, и опаздывают на несколько часов, не извиняясь за это, но настроение влияет на результат, это, к сожалению, язык фактов. Ещё бы можно было по щелчку выкручивать на максимум доброту и человеколюбие, чтобы всё это в торты вкладывать — не жизнь была бы, а сказка. Дима привозит Савину через полчаса. Она сама звонит в домофон, поднимается, скидывает сандалии и с осуждением смотрит на Антона, потому что у него на кухне пол в крошках от бисквита. — У тебя есть совок и веник? — Савин, ты чего, я сейчас доделаю и уберу, — Антон делает шаг в сторону, чтобы ногами закрыть стоящие в углу совок и метёлку с длинными ручками. — Может, посмотришь Серкана Болата? — отвлекающий маневр из затягивающего турецкого сериала — прием, запрещённый Катей, но от этого только более действенный. — Я показала его маме, и мы досмотрели оба сезона, — Савина жмёт плечами в ответ на Антоново удивление, и он думает, ну, не удивительно — перед Керемом Бюрсином устоять тяжело, да и в целом, штука затягивающая; ещё девочка чуть-чуть щурится — видимо, уже начинает падать зрение, — нашла! В итоге Савина подметает, пусть и не идеально, пол на кухне, а потом получает себе три срезанных крышечки от шоколадных бисквитов. Она залезает на барный стул, подгибает по себя ноги и садится полдничать, наблюдая за Антоном. Антон вынимает из холодильника самую большую разделочную доску: на ней стоят два маленьких круглых чизкейка в кольцах и прямоугольная форма из фольги. Предполагается, что из этого он сделает фаллический символ — сверху должен быть логотип клуба, который он заранее напечатал на вафельной бумаге. Антон перекладывает на большую прямоугольную подложку все три торта, составляя их вместе, и возвращается к холодильнику за контейнером со сливочным кремом. — А что ты делаешь? — Собираю торт, — Антон трясет контейнером, — и буду выравнивать. Савина закатывает глаза — что-то новенькое. — Я вижу. Форма странная, — Савина встает прямо на стуле, который, к счастью, даже не дергается под ней, — это молоток? Антон давится смешком. — Ага. Савина наблюдает ещё какое-то время: пока Антон покрывает торт кремом и замешивает черный крем для верхнего окрашенного слоя, а потом сдаётся и пересаживается на диван, чтобы включить себе «Царевен» на Кинопоиске. Антон отправляет маленькие торты доставкой и упаковывает большой черный торточлен в коробку с красной лентой. Пока Савина не смотрит, он обводит головку кремом из кондитерского мешка, чтобы форма читалась лучше — но даже без этого за молоток торт мог бы принять только восьмилетний ребёнок. Они спускаются в машину, Антон пристегивает Савину ремнём, и в моменте понимает, что у него в багажнике болтается детское кресло, которое пора бы продать, Савине уже год как можно ездить без него — может, не такой он и безответственный взрослый, если у него вообще это кресло было. Они паркуются у заднего входа. Здание непримечательное, простой кирпич, окна, выходящие на сторону улицы закрыты плотной черной плёнкой. Внутри, конечно, всё совсем иначе — Антон был несколько раз, когда чувствовал в себе настроение для вот такого досуга. Серёжа выходит почти сразу. — Привет. — И тебе привет. Арсения нет, я один. Антон теряется, потому что спрашивать он не планировал. Почему вообще Матвиенко это уточняет? Антон совсем… Ладно, он хотел Арсения увидеть — и сейчас не понимает на самом деле, это Серёжа Арсения от него прячет или просто подкалывает, потому что интерес Антона к Арсению такой очевидный. Это смущает. — Ладно. Мы поедем тогда, — Антон кивает на машину. Савина успела отстегнуться, перелезть через коробку передач на водительское сидение и открыть окно. Она высовывается в него по пояс и машет: — Дядь Серёжа, привет! — Привет-привет! — Матвиенко улыбается широко, машет, с неохотой прощается и возвращается в клуб. А вот, казалось бы, тоже у человека репутация бессемейного повесы. Дима возвращается в восемь, когда Антон с Савиной смотрят «Как приручить дракона?» и уплетают Маргариту, от каждого кусочка которой тянутся сырные ниточки. Дима ворчит, что Антон опять плохо питается — Антон не уточняет, что вчера вообще только позавтракал, а потом не до еды было. — Ты в суд к Арсению ездил? — Откуда знаешь? — Дима хмурится. — Серёга сказал? — Удачное предположение просто, — Антон жмёт плечами. — Как прошло? — Дал показания. Объявили перерыв в заседании, — Дима говорит медленно, явно осторожничая с выбором слов. — Шаст, прости, но ты меня знаешь — я за спиной болтать не люблю. Вижу, переживаешь, но спроси у него сам. Антон отворачивается к кружкам, в которых заварил чай. По одному выжимает чайные пакетики об ложку. — Не думаю, что он мне расскажет. — А ты не думай, ты спроси, — Дима подходит сбоку, кладет руку Антону на плечо, сжимает. — Идёт? Антон вздыхает. — Идёт.