Тили-тили тесто

Термина «яичная дилемма» не существует, но если бы Антон писал кулинарные книги, то точно что-то такое бы ввёл в понятийный аппарат, потому что с «яичной дилеммой» сталкивается частенько. «Яичная дилемма» — это когда тебе нужны яйца комнатной температуры, потому что они взбиваются лучше (да и вообще готовить почти всегда лучше из продуктов комнатной температуры, так они лучше смешиваются, а однородность массы влияет и на сочность, и на равномерность подъема теста). Ты вынимаешь яйца из холодильника, чтобы согрелись (или вообще заботливо кладёшь в тёплую воду) — и занимаешься другими важными вещами. Если повезло, про яйца не забываешь, и получается то в меру теплое яйцо, в котором желток от белка отделяется, не порвавшись, и белок потом хорошо взбивается. Если нет (и это, частенько, случай Антона) — желток лопается и растекается, капает по пальцам в чашу миксера вместе с белком. Приходится мыть и начинать заново. Сухая чаша, белок-еблок, никакого желтка и лишней воды, еще, конечно, сожаление, что не отделил белок сразу — но это же надо его в баночку или контейнер, а потом уже в тёплую воду, и чтобы вода в белок не попала… Тоже еботня та ещё. Антон смотрит на желтые разводы и думает о ещё одной ситуации, когда начать сразу было нельзя, потому что Арсений торопился в зал, потом как-то неловко и оба в делах, а разговор не для переписки (а для ужина при свечах или прогулки, чтобы обязательно дождь, и вместе, смеясь, бежать до ближайшей беседки или дерева — Антон любит мелодрамы, Антон хочет целоваться и обниматься, а говорить словами Антон не хочет). Теперь Антон просто боится, что момент упущен и желток лопнет, если яйцо разбить — то есть, начать тот самый разговор. Антону просто очень хочется, чтобы Арсений поцеловал его снова. На втором мытье чаши Антон психует — и достаёт яйца из холодильника. Три белка послушно проскальзывают между пальцев в сухую и чистую дежу. До нужной граммовки остается еще пятнадцать грамм – чуть меньше половины веса белка отборной категории. Антон разбивает последнее яйцо, наклоняет его над чашей — и желтые капли красиво расползаются по поверхности. Иногда никакой дилеммы нет, а яйца просто свежие. Или день хуевый. Антон не может никакую ещё аллегорию с этим яйцом выдумать — он просто думает, что заебся. Всё кажется осточертевшим: неприятная склизскость пальцев, отвешенная в контейнере мука, от которой свербит в носу — надо было респиратор надеть, а он забил, — и длинный-длинный список задач, которые нельзя отложить. Усталость кажется бесконечной, хотя ещё два дня назад Антон воодушевленно вбивал в эксель на (уже) завтра дополнительные торты, и чувствовал себя самым счастливым от того, что заказы есть. Лучше же когда есть, чем когда нет, правда? Сливая белки в контейнер под омлет (который он никогда не делает; белки стухают, забытые на верхней полке холодильника), Антон вспоминает, что хотел сесть за сведение трека — у него было вдохновение. Сентиментальная часть его сущности прикидывала насколько хорошая идея записать Арсению кассету, потому что скидывать трек в телеграме или по эйрдропу как-то неромантично. Вдохновение было, но сплыло, унесенное наплывом заказов. Хуже ситуацию делает только то, что на завтра торты, где из декора — только надписи. Не везде даже фон цветной. С одной стороны, это — быстрые деньги, с другой — Антон чувствует себя конвейером, роборукой, сжимающей кондитерский мешок. В такие моменты кажется, что пора заканчивать. Потому что вот к этому Антон и шёл, а сейчас не нравится, так зачем оно всё, если не вдохновляет больше? Мелькает мысль о том, что надо было идти в офис — ненависть к работе легитимна, если ты работаешь по графику и с боссом, который не может в нормальное тз и адекватную коммуникацию с сотрудниками, а если у тебя работа на основе твоего хобби — то, вроде как, чего ноешь, охуенно же? Антон убирает бисквиты в духовку и решительно идёт к холодильнику: заедать проблемы — не выход, но он пропустил обед, и ему нужно выдохнуть. Потому что хочется чего-то, но чего — сформулировать не получается. Ну, кроме как отменить всю работу на ближайшую неделю, накрыться с головой одеялом и плакать. Или просто плакать, пока всё само не разрешится, и не появится The Happy End витиеватым шрифтом заключительных титров. Даже в мелодрамах герои счастливы только на момент финальной сцены — потом бытовые неурядицы, споры, серьезные ссоры и трагедии разного масштаба вмешиваются в их жизнь снова, но Антону очень по-детски иногда хочется не знать, что жизнь (даже экранная) работает вот так. Куриная котлета, пюре и ютуб с нарезкой видео со скрытых камер, снимающих животных в ночное время суток помогают немного отвлечься. Перерыв затягивается, и Антон может найти сотню причин, почему, но на самом деле после интересного видео он смотрит еще сколько-то (слишком много) посредственных, потому что просто не хочет больше работать сегодня. Антон [23:20] Олесь, срочно Есть миксер? Нужна та часть, которая рубит на кусочки Антон думал, что день хуевый, но жестоко ошибся — хуевым он стал, когда Антон не смог найти лезвие для измельчителя. Очевидно, его постигла судьба одной из кистей: слишком уставший, Антон выкинул её вместе с очистками от моркови. В целом, проблема решаема — но не в половину двенадцатого ночи. Олеся перезванивает через десять минут, наполненных для Антона вытряхиванием всех кухонных шкафов и холодильника (всякое случается, вдруг лезвие затерялось под пластиковыми баночками с васаби на боковой стенке). — Анто-ош, привет! — Олесин голос глушит громкая музыка на фоне, — а я не дома. — Слышу, когда будешь? — Антон не так часто чувствует FOMO, но сейчас это именно оно — хотя он даже не любит клубы и тусить. Просто, опять же, не хочется работать. — Может, лучше ты к нам? — в голосе веселье и легкие флиртующие нотки, не имеющие под собой, конечно, ничего серьезного, — знаю-знаю, работа. Вернусь часа в четыре, пока уходить не собиралась… Но про миксер — у меня его и нет. Или есть, не знаю.... Но лучше не жди зря, поспрашивай ещё. — Да бля, у кого? — вопрос риторический, потому что на часах уже 23:32, и кроме Олеси Антон может позвонить только Кате — а до них ехать минут сорок, и у Савины тренировка в шесть утра, лишать Позовых сна — что-то на бесчеловечном. — У Арса есть. Он любит смузи и вообще весь за правильное питание. — Не уверен, что могу ему позвонить, ночь всё-таки. — Да он поздно ложится. И живет недалеко от тебя. — Разве? — Ага, у большого Перекрёстка. Вы же вместе из рестика ехали? — Я тебе… — ладно, у Олеси очевидно есть достоверный источник, — я думал, он просто так. — А он и просто так. И чтобы не переплачивать. Арс у нас практичный. И поэтому миксер у него точно есть. Антон прощается и сбрасывает вызов, потому что Олеся вместо прощаний начинает подпевать «Царице». Написать Арсению немного сложно, но в Антоне неожиданно взыгрывает азарт, потому что хочется проверить выбесит ли его Арс сейчас, когда он настолько устал; ещё, конечно, интересно посмотреть на реакцию Арсения на Антона в естественной среде обитания, наполненной заебами и проебами. В целом, Антон не особо рассчитывает, что Арсений приедет, но ему хочется побыть спасенной из башни принцессой. Антон [23:44] Арсений, привет, есть срочное дело, ты занят? Арсений перезванивает почти сразу — экран айфона не успевает погаснуть. — Что-то случилось? Как помочь? — он звучит испуганно, и Антон мысленно дает себе щелбан, потому что надо было сразу написать, как есть. — Никакой катастрофы пока, но она случится, если у тебя нет миксера. — Есть несколько, какой нужен? — Печенье измельчить, такой, с крутящимся лезвием. Орехи в них еще измельчают. Гремит что-то у Арса на фоне, а потом телефон пиликает уведомлением от пришедшего сообщения с фоткой именно того, что нужно для спасения Антоновой головы. — Он! Могу заехать минут через пятнадцать? — Давай я завезу? — они предлагают одновременно, и Антон чувствует, что улыбается непроизвольно. Чертовски приятно. — А тебе точно окей? — Да, я собирался в Перекресток, — тот самый большой, про который упомянула Олеся, работает до одиннадцати. Антону нужно подышать — и убрать обратно в ящики посуду. — Супер, номер квартиры и код от домофона скину сообщением. Возможно, Антон не успевает пожалеть о спонтанном приглашении Арса в гости, потому что не только впихивает два десятка стальных колец в ящик, но и быстро протирает столешницу и даже подметает на кухне, памятуя про критику его умения держать кухню в порядке, высказанную Савиной. Дверь в спальню он прикрывает и совершенно точно не думает о том, чтобы поменять постельное — это слишком быстро для него, и ему кажется, что Арсений это понимает. Распахнув окно на кухне, Антон упирается руками о подоконник и выглядывает во двор. Он наблюдает за машиной Арсения, которая заезжает на тротуар. Арс выходит и поднимает голову вверх — Антон машет, не уверенный, что Арс его видит, но вроде как должен — этаж только седьмой. Арсений и правда видит, и машет в ответ прежде, чем шагнуть под подъездный козырёк. Антон легонько бьёт себя по щекам; чувствует, что ладони опять влажные. Антон не уверен, что нормально так сильно нервничать — но уж как есть. Войдя в квартиру, Арсений передает Антону в руки пакет с миксером. Арс снимает кепку и джинсовку, уточняет, куда можно повесить и положить. Волосы у него примятые и растрепанные, словно он уже валялся в кровати с книжкой или залипал в рилсы, когда Антон написал; под глазами тени заметны сильнее, чем раньше — Антон думает, что Арсений очень красивый и по-особенному мягкий сегодня. — Ванная — вот тут, кухня — прямо, но там бардак, не пугайся. — Пойду на запах, — Арсений подмигивает, — и по зову сердца. Улыбка на лице появляется сама собой; Антон ничего с собой поделать не может — даже если это банально, ему нравится. Он кивает, выдерживает долгий взгляд Арсения и уходит в кухню, раньше, чем их переглядки превратятся в «ты первый перестань смотреть», «нет, ты перестань». — И зачем тебе измельчать печенье в полночь? — оказывается, Арсений ходит тихо — Антон вздрагивает и оборачивается, чтобы увидеть, как Арсений дурашливо встряхивает мокрыми руками. Приходится сжать губы, чтобы не пошутить про то, что ещё делают те, кто трясут руками. — Был занят, и до чизкейков руки дошли только сейчас... — Антон вздыхает для пущего драматического эффекта, который тут же и разрушает, — если честно, просто проебланил вечер. — Понимаю, — Арсений смотрит теперь совсем иначе — серьёзно и внимательно, встревоженно даже. — Сюда можно присесть? — он кладет руку на спинку барного стула. После флирта и прямых взглядов видеть, что пальцы Арсения, придерживающие металлическую спинку стульев, подрагивают, что он, кажется, сомневается и нервничает тоже — ощущается обезоруживающе. — Да, садись конечно. Чай будешь? Могу заварить листовой, — Антон резко открывает дверцу шкафчика, почти бьёт себя ей по лбу, — или кофе? — он оборачивается к Арсу, который осматривается, медленно крутясь на стуле. — Тебе, наверное, спать хочется или домой надо, а я тебя выдернул? — Кофе звучит супер. Не буду тебя отвлекать, если поболтаем? — Арсений садится прямо, но его не хватает на пару минут, как он начинает чуть сутулится и подпирает голову рукой. Он не может сдержать зевка. — От варки кофе — точно не будешь, — Антон зевает тоже. — Кошмарный у тебя график работы, конечно. Но, — Арсений поднимает руки вверх, — никакого осуждения, понимаю, просто немного волнуюсь. Антон чувствует, что краснеет, и не знает, как на такое реагировать вообще; он не любит никого тревожить — за исключением тех случаев, когда варит людям кофе или делает тирамису. Поэтому он выкладывает молотый кофе в фильтр, выравнивает слой кофе ложкой, чуть прижимает. — Кстати, когда мне нужна была крошка печенья, я просто колотил скалкой по пакету. А потом Аня отобрала скалку и продолжила бить по пакету. — Блин, — Антон хмурится, закручивая гейзерную кофеварку. — Не подумал об этом? — Ага, — сокрушенно тянет Антон, — но мне нужно прям в мелкую-мелкую крошку, скалкой так не измельчить. — Антон осматривает измельчитель, ополаскивает и вытирает чашу, и устанавливает в основание лезвие. Кофеварка начинает чуть слышно фырчать. — Пу-пу, а я думал, ты ищешь предлог, чтобы меня увидеть, — Арсений смотрит в сторону окна и говорит негромко, но Антон слышит. Он накрывает чашу измельчителя крышкой и жмёт на кнопку — кухня заполняется оглушительным стуком об стенки чаши миксера кусков печенья. Было наивно подумать, что Арсений не будет отвлекать. Впрочем, Антона всё устраивает — даже если он так залипает на обдумывании ответа, что кофе чуть не сбегает. Арсений сбегать не собирается, только продолжает смотреть. — Я рад, что ты приехал. И лезвие реально пропало очень некстати, но, — Антон переливает кофе в кружку, придерживая крышку кофеварки, — чтобы тебя задержать, предлог я нашёл. Молоко или сахар дать? — М-м. Сахар не нужен, молоко можно. И тебя, наверное, такое бесит, но у тебя нет чего-нибудь сладкого? Антон всерьёз обдумывает вариант «только я». Это кринж. Сказывается то, как сильно хочется спать, хотя это, конечно, не худший опыт в Антоновой жизни, ему же не мерещатся тараканы в стекающих по раковине каплях, так что пока всё отлично, просто немного развязывается язык. Сладкое у него в доме есть — потому что к нему приходит Олеся, а рисковать заказными тортами в холодильнике не хочется. Перед Арсением он выкладывает творожные сырки с разными вкусами и несколько эскимо. — Роскошно, роскошно, — Арсений берет двумя пальцами деревянную палочку, — это же не мороженое? — Там внутри картошка, бисквит с кремом и орехами. Арсений смотрит на него восхищенным взглядом — и хрустит шоколадной корочкой пирожного, откусывая его. Возмущаться наигранности Арсовых стонов удовольствия Антону не хочется — ему приятно. — Вы с Аней что-то такое делали? Из печенья? — Она не любит шоколад, поэтому до картошки мы в наших экспериментах не дошли. Зато ей очень нравится сметана — поэтому к чаю у нас сто и одна вариация десертов из сметаны и песочного печенья, — Арсений откусывает ещё от эскимо, прикрывает глаза, кусает снова, — думаю, если предложить ей такое, она поменяет мнение о шоколаде. — Ой, да ладно тебе, — Антон отпивает кофе тоже, — часто с ней готовите? — Готовим — часто, — Арсений ухмыляется, — но вот съедобно не всегда. Антон опускает уголки губ, пытается изобразить на лице грусть: — Эх, а казался таким идеальным мужчиной… Арсений замирает с поднесенной ко рту деревянной палочкой, на которой держится последний кусок эскимо — на один укус буквально. Он выразительно приподнимает брови, а потом кусает, жует медленно, пока Антон внутренне паникует. Активные действия не совсем его тема, даже если эти действия — слова. — Зато я отлично ем. И хорошо облизываю такие венчики, как во-он, — Арсений указывает Антону за спину, — тот. За спиной Антона стоит планетарник, в деже которого взбитый сырно-сливочный крем. Венчик у такого огромный, больше, чем кулак Антона — и Антон невольно выдыхает, потому что ярко представляет себе, как Арсений с тонких прутьев венчика языком слизывает крем, особенно постараться нужно над нижней частью венчика, где прутья тесно переплетены. — Уже поздно сказать, что я не люблю извращения с едой? Арсений смеется, откидывая голову назад, а потом, всё ещё широко улыбаясь, поигрывает бровями: — Но не говори, что тебе не хотелось. Антону не «не хотелось», ему вот прямо сейчас очень хочется. — Хочешь облизать венчик? На щеках Арсения проступает румянец — это всё духовка, она же включена на нужные для чизкейка 120 градусов. Душно, очень душно. Антон чувствует, что мог бы дать своему внутреннему дьяволёнку пятюню. Арсений прочищает горло, а потом шуршит обёрткой от творожного сырка. — Как-нибудь — обязательно. Уверен, это вкусно. Антон чувствует, что уши горят, и утыкается в кружку с кофе. Типа, ну, он же не школьник вот так реагировать — но на Арсения реагировать по-другому не получается. На дне кружки ровным слоем оседает кофейная гуща, и Антон оставляет кружку на барной стойке, поворачиваясь к измельчителю. Крошку нужно выложить в тарелку и смешать с растопленным маслом. Среди измельченного печенья попадается крупный кусок: задумавшись, Антон нажимает на него пальцами — печенье легко крошится. Не мелко, но можно было не паниковать, ища миксер по знакомым. Антон, впрочем, не жалеет. — И почему ты один? В смысле, работаешь. Антон благодарен за попытку Арсения его расслабить, но, намеренно или нет, он наступает этим на другую Антонову больную мозоль. Антон задумывается на мгновение, может ли Арсений знать Ваню — но даже если да, Антону скрывать нечего, хоть их версии и различаются наверняка. К тому же, несмотря на уточнение, Антон чувствует в вопросе двойное дно. Интересно, если Арсений разговаривает о нем с Олесей, насколько близок описанный ею образ к раку-отшельнику, живущему на необитаемом острове? Вопрос не вызывает внутреннего конфликта: Антон не против рассказать, хотя, конечно, есть шанс, что в глазах Арсения он сразу станет менее привлекательным. — Там не супер весёлая история, точно хочешь узнать? — Теперь точно хочу, такую интригу повесил, — Арсений отставляет кружку в сторону и подаётся вперёд. — Если кратко, то я прозвучу рэдфлажно, потому что скажу, что со мной не стоит работать, — Антон разводит руками, — но это не шутка, не то, что я жду, что мне обратное докажут — это реально так. Я херовый начальник. — И ты так думаешь, потому что? Антон отходит к окну, присаживается на деревянный подоконник и вытягивает вперёд ноги. Левая крокса всё ещё в муке — он это замечает, потому что внимательно смотрит на свои ноги, и отряхивает муку, пока делится своим трагическим прошлым. — В прошлом году осенью я взял к себе парнишку — он друг моей племянницы, поступил в Политех, приехал учиться. Родители помогают, но хотелок много — он из-под Воронежа, а тут красивая жизнь северной столицы. Это я про Ваню Дмитриенко говорю — он у Иды работает сейчас, помогал мне снова на свадьбе Джигана и Самойловой, может, видел его. Такой, невысокий, волосы выбеленные. — М, — Арсений хмурится, — нет, не помню его. И что случилось? Он в тебя влюбился? — Арсений подаёт это как шутку, но попадает в цель — хотя Антон и не уверен до конца; к счастью, до громких признаний дело не дошло. — Ого. — Там всё сложно. Он мне в рот заглядывал и очень хотел подружиться, что ли, ну, разница десять лет — у меня самого дэдди ишьюз, так что у Вани не было шансов на что-то кроме дружбы, — Антон добивается того, что напрягшийся Арсений улыбается уголком губ. — Но помимо того, что мне нужно было справиться с подростковым крашем, я еще и подростковый бунт получил — он уставал, я как мог, с пониманием, мол, ошибки — часть пути, но потом пришлось напомнить и о том, что большая сила — большая ответственность, когда он за вечер перевел продуктов на три тысячи, ничего не сделал и уехал в общагу. А я возвращаюсь от Димы в одиннадцать — заготовок нет, продуктов нет — и он не предупредил даже, испугался, что я разорусь. — А ты? — А я разорался. Контроль эмоций мне иногда тяжело дается, — Антон смотрит на Арсения, пытаясь найти в выражении его лица признаки отторжения или неприязни, вызванной реакцией на сказанное, но Арсений продолжает смотреть изучающе, и кивает, улыбаясь уголками губ — это подбадривает продолжить. — Он начал считать меня другом, пока я пытался в хорошую субординацию при коммуникации с сотрудником. Усугубляло ещё и то, что мы вдвоём работали, никого больше — может, он бы не решил, что я флиртую, если бы увидел, что я со всеми шутки шучу. — Арсений поднимает брови, — Про венчики не со всеми. Это, ну, другое. Арс хмыкает. — Ты получил очень болезненный опыт того, что с друзьями бизнес не делают. Но почему не хочешь попробовать снова? — Ваня… Он вообще не воспринимал меня, как начальника. Начал, знаешь, в штыки всё воспринимать, считал, что делает отлично, а я ему плачу мало. И объективно — это было мало, но и он косячил… — Антон обхватывает себя руками; дело, конечно, в сквозняке от открытого окна. — Я просто понял, что у меня нет вот этой внутренней силы, что ли, чтобы управлять людьми. И что я идеалист, который хочет платить сотрудникам нормальную зарплату, чтобы она мотивировала работать на качество, а не на отъебись. — Антон откидывается назад, головой касается стекла, — А там простая математика — я не могу платить столько, сколько считаю должным платить. Ида платит рыночную ставку, орёт на них без конца — и к ней стекаются работать, потому что у неё типа ещё норм условия. Для меня это пиздец какой-то. — Не жалеешь, что Ваня ушёл? — Думаю, у нас бы точно не получилась жизнь сладкой мечты, которую он себе представлял. Но приятно, что он сейчас у Иды, а по моим рецептам не готовит, — Антон усмехается беззлобно, — хотя он мог их просто забыть. У него такое частенько бывало. Да и я хорош был — вроде всё объяснял, но, может, недостаточно подробно. — Антон сжимает пальцами переносицу, хмурится. Отчасти он всё ещё себя винит — у Вики начинали танцевать даже те, кто раньше не мог наклониться за половой тряпкой без кряхтения, а Антон не смог подход к Ване найти. В их общении присутствовало ощущение, что Ваня в наушниках, в которых на полную включена музыка, и он совсем Антона не слышит. — Или нельзя было делегировать так быстро, надо было стоять над душой во время каждой его рабочей смены… Мне это никакого кайфа не доставляло. Я хотел скорее передать ему базовые задачи, чтобы он заготовки делал, а я сам мог больше времени на контент тратить, рилсы классные и фотки. Самое обидное — он сначала всё делал, а потом начались косяки и претензии, почему всё скучное делает он, — Антон пожимает плечами. — И я понял, что проще самому сделать, так хоть уверен в результате и не чувствую, что кого-то использовал. Ну не дурак ли? — Не дурак. Антон отворачивает голову к открытому окну, смотрит на кошку, которая зимой живет в подъезде, а летом — везде; сегодня вот спит в клумбе. Она белая, её хорошо видно даже в сумерках. Арсений встает со стула, ополаскивает кружки и наливает в них воды из фильтра. Он подходит к Антону, пихает его бедро своим, привлекая внимание, и вручает кружку: — Держи, после кофе пить хочется. Сухость в горле не от кофе совсем, но Антон кивает благодарно и глотает холодную воду, пока Арсений тоже смотрит куда-то за окно. — Зато ты думаешь о работниках. Жаль только, что о себе думаешь редко. Антон поднимает глаза на Арсения, губы поджимает, и бурчит: — Думаю. Думаю, что надо на пенсию откладывать. Да и честно, это я сегодня протупил. Обычно не так. Арсений закатывает глаза и протягивает Антону руку, чтобы поднять его с подоконника. — И я не считаю, что ты тиран какой-то, если ты об этом переживал, — Арсений руку Антона не отпускает. Антон не спешит ее выдергивать: большим пальцем Арсений поглаживает внутреннюю сторону его запястья. — Ты просто не видел, как я ору. — Антон, ты вообще любую оценку твоих действий подвергаешь сомнению? От неожиданности Антон отрывает взгляд от их соединенных рук. — А? Не делаю я такого. — Пирожные… картошка. Это было вкусно. И красиво. И ты не производишь впечатление человека, который без повода выходит из себя или кайфует, выплескивая негатив на других. Не пытайся меня переубедить — раз уж мы раскрываем карты, то мой подвох вот, я спорить люблю — пиздец просто, — Антон открывает было рот, но Арсений резко мотает головой, — но я не хочу с тобой до этого доводить, готов поддаваться во всём, только не переубеждай меня в том, что ты хороший. Я не поверю, — даже в эмоциональном запале Арсений руку Антона не выпускает — только сжимает сильнее; второй рукой он активно жестикулирует, пытаясь найти выход эмоциям. Антон замирает столбом, а потом чувствует резкий порыв ветра спиной, отрешенно думает, что надо бы окно закрыть, но вместо этого тянется к Арсению, обнимает его и прижимает к себе крепко, носом утыкается в загнувшиеся кудряшками пряди за ухом. Обхватить получается полностью — и при этом прижать близко. Арсений идеального размера для объятий. Антон шепчет: — Спасибо. Арсений стискивает Антона в ответ. За такое не благодарят — но над этим они ещё поработают. ** Антон говорит «там простые декоры, ничего особенно интересного». Арсений разглядывает каждый и комментирует: — Тут такие тонкие линии, как пером написано! — Цвет фона такой... это оттенок по Пантону подобран? — Это катакана? — Здесь шрифт с засечками. Выглядит нихуя не просто. Очень тяжело не накрыть лицо ладонью — хочется спрятать глаза и покрасневшие от смущения щёки. Антон тыкает Арсения в бок — и в ответ на возмущение, объясняет: — Проверяю, вдруг ты не настоящий. Снишься мне. Арсений подхватывает с барной стойки пачку муки, потому что книг в шаговой доступности от кухни нет; Антон вообще кошмарно мало читает — но это отдельная тема для загонов; поворачивает ее лицевой стороной и тыкает пальцем: — Читай. — Мука пшеничная. Высший сорт. Один из тортов, тот, где шрифт с засечками, с цитатой из песни Земфиры. «Верёвочкой связаны, маме доказано», чуть ниже и мельче — 17 лет. Он заказан на имя девушки с необычным именем Рената. Это может быть совпадение, может быть и какой-то прикол, и торт для той самой Ренаты — Антон любой торт старается сделать максимально хорошим, потому что негативные отзывы-то ладно, худшая пытка — это внутренние монологи с совестью, которая шепчет, что ты делаешь хуйню. — Думаешь, та самая? Антон зевает. — Сейчас надеюсь, что нет, потому что не уверен, что не накосячил с тортом. Но если для неё — охуенно, конечно. В готовом виде Арсений торт оценивает на десять баллов за декор; Антон понимает, что Арсений так органично вписывается за барную стойку, что своими вопросами про красители не раздражает, а успокаивает нервяк. Работает даже с тортом для Ренаты — а она ведь возможно та самая. С Ваней такого не было никогда, хотя свое положительное влияние на кухню Антона он оказал — его руками была разработана (на основе обувных коробок от кроссовок) система хранения красителей, пищевых блесток, насадок и сыпучих продуктов. Антон и сейчас Ваню за это благодарит каждый раз, когда не приходится искать краситель в недрах шкафа. Хорошо, что он попал к Иде. — А сейчас можно венчик облизать? — просит Арсений, когда Антон разливает по чашкам третью порцию эспрессо для каждого из них. Доходит пять утра, и Антон бы чувствовал себя виноватым за то, что лишил Арсения возможности поспать — но Арсений кажется очень довольным, и бухтеть совсем не хочется. Антон снимает лопаткой часть крема, но оставляет на металлических прутьях сильно больше, чем обычно — и вручает его Арсению. — Может, найдётся и бисквит? — Я спросил: вы мошенники? Они сказали нет, — Антон подмигивает, — найдётся, найдётся, — Антон отрезает Арсу бисквитный корж и садится на соседний стул, с чувством удовлетворения наблюдая за тем, как Арсений кайфует, снимая остатки крема с венчика лопаткой и намазывая его на бисквит. Языком вдоль прутьев он не проходится, но не выдерживает и снимает часть крема пальцем — это тоже весьма залипательно. В целом, Арсов завтрак похож на сюжеты рилсов кондитерок. Те ролики, где они снимают ожидания мужа от того, что ты готовишь торты на заказ (средний кадр, холодильник с тортами), и реальность — крупно сняты поломанные куски бисквита с капелюшкой крема. Отдельное вау, если снят недовольный муж. Но Антон не думает сейчас о выдаче заказов, о контент-плане, сторис и рилсах в нём. Он смотрит на Арса, которому правда вкусно — и думает, что вот же она, главная причина готовить: можно кормить тортом любимых людей.