Рабочее

      Марине очень хотелось побиться головой об руль: чëрт побери, она только села ужинать! Сняла макияж, укуталась в махровый халат и прикрыла глаза, выдохнув и надеясь, что за выходные ничего не случится. Но случилось, а выходные ещё даже не успели начаться.       Пока машина грелась, Марина набрала Жене. Трубку та взяла мгновенно и тихо прохрипела:       — Да, Марина Денисовна?       — Жень, ну что такое? Почему мне звонит заведующая и говорит об этой ошибке? Я же просила тебя перепроверить — ты проверила?       Женя шумно дышала и то ли что-то пыталась выдавить в своë оправдание, то ли связь испортилась.       — Мне теперь из-за тебя на работу возвращаться, Жень! Давай, исправляй сейчас.       Марина простонала, отключив телефон, и всë же уронила голову на руль. Холодно, темно и время-то уже… Половина седьмого.       Женя тоже уже должна была быть дома. А если она и была дома?.. Кровь-то вполне и постовые сëстры перебрать могли, и группу с резусом определить. Неужели еë тоже дëрнули — или не уходила вовсе?       Стало ужасно неудобно.       Ладно, бывает, что уже теперь…       Рано или поздно это должно было случиться. Все ошибались, особенно поначалу. Марина хорошо помнила, как во времена ординатуры намеряла давление так, что потом бабушку пришлось чуть ли ни с того света возвращать после приличной дозы гипотензивных ; как забыла назначить антибиотик — спустя пару дней оказалось, что и слава богу, но осадок остался; как спутала референтные значения показателей и неверно поставила диагноз. Она помнила, как потели ладони и отчаянно горели щёки, как хотелось разрыдаться и бросить всё: «И что теперь, под поезд сигануть?», — чуть не выкрикнула она тогда в разгневанное лицо куратору, не прекращающему читать нотации, которые Марина и без него сама себе прочла. Ей было стыдно, гадко и только заведующая тогда ободрила:       — Никто же не умер. Но будьте внимательнее, везти вам будет не всегда.       Это было правдой. Марина старалась изо всех сил, но несчастья случались и не по её вине.       В отделении было темно и пугающе тихо, словно никакой катастрофы и не случилось. Ульяна с Дашей тоже уже разошлись, и не было ни старшей, ни заведующей — вот она-то, хорошая женщина, осталась в тёплой и уютной квартире, вывалив пару ласковых на подчинённых и успокоившись. Оставив вещи в ординаторской и нацепив бахилы, Марина прошла в процедурку.       — Ну что там, Жень? — спросила она на ходу, умывая лицо руками.       Женя стояла осунувшаяся и бледная — под цвет стен, смотрела, широко распахнув глаза, но словно не видя ничего перед собой, а на щеках расплывался тёмно-алый.       — Вот, — выдавила она и дрожащей рукой пододвинула к Марине тарелку с каплями крови, потупив взгляд. Третья положительная, чётко и ясно.       — И? Утром так же было? А у пациента спрашивала, какая?       — Спрашивала — сейчас — сказал, что третья положительная. И утром так же было… вроде.       — А в лаборатории что сказали?       Женя неуверенно повела плечом, так и не поднимая глаз. Марина вздохнула: и вот зачем им предварительно определять группу? Или зачем её подтверждать, теряя время и устраивая вот такие проволочки?.. Заведующая ругалась: почему врачи не контролировали этот процесс, ведь определение группы крови — это их задача, а не сестёр; будто бы что-то изменилось, если бы Марина видела эту кровь с утра, а не просто бумажку, в которой она посмотрела лишь фамилию — и забыла её спустя минуту. Расписавшись на новом направлении, она пошла искать документы больного, должна же у него хоть где-то быть эта информация.       Так и есть, третья положительная. И вот что не так?..       Раздражение накатывало сильнее от осознания, насколько просто было избежать всего этого — из лаборатории позвонили ещё в час, но Марина, закружившаяся с вновь поступившими, передала это Жене, попросила перепроверить. И та вроде как кивнула… Хотелось выяснить всё досконально и, делая вид, что ещё занимается проблемой, Марина осталась в процедурке дожидаться, пока Женя вернётся из лаборатории.       Кабинет был не прибран. Не выброшенные пакеты с отходами, вскрытая ампула с лекарством, шприцы в лотке, стопки журналов… Не похоже, что работу здесь закончили. Боже, она наверняка замоталась точно так же, бегая из палаты в палату и половину указаний воспринимая на слух. Поэтому Марина любила записки — надо было и про кровь написать, а не выхватывать её из рабочей суеты…       В коридоре раздались лёгкие торопливые шаги, но едва появившись в дверях, Женя значительно сбавила темп, замирая на полушаге в немом вопросе, что ещё Марина от неё хотела.       — Ты ещё не уходила?       Женя удивлённо выгнула брови, видимо, не ожидая такого простого спокойного вопроса, и покачала головой, наконец заходя.       — Работы сегодня очень много, — прошептала она, всё так же хрипло и стыдливо, и Марина заметила, как она зажмурилась. Женя была на полголовы выше и ни опущенная голова, ни ссутулившиеся плечи её не спасали. Она встала напротив, прерывисто вздыхая. — Извините меня, я должна была проконтролировать и быть внимательнее, и обещаю, что этого больше не повториться…       Марина не выдержала и коснулась Жениной руки, прерывая, сжала плечо, ободряюще улыбаясь.       — Не обещай, просто постарайся. Я всё понимаю. Сегодня у всех был сложный день. Никто же не умер.       Она улыбнулась шире, отпуская, но Женя вздохнула снова, дрогнув, и Марина прочла по глазам: для неё это слабое оправдание, особенно, после того, как сама Марина чуть не накричала на неё по телефону.       — Давай, коть, заканчивай, а я подожду тебя в служебной и подвезу.       — Зачем?.. — выпалила Женя, дёрнувшись и ещё сильнее округлив глаза, а потом смутилась: — Да вы что, не нужно, я…       — Давай-давай, зря я что ли возвращалась?       Марина хохотнула, подталкивая вконец растерявшуюся Женю к журналам и мысленно надеясь, что большая стопка — это уже написанные. А потом она осознала, что понятия не имеет, какой у Жени точный адрес. В голове как-то отложилось, что живёт она недалеко от работы и от дома самой Марины — но в голове откладывалось всякое… Хороша помощница.       Марина до врачебной служебной так и не дошла, зацепилась языком с постовыми сёстрами, объясняя, что она тут делает в такой час, и выслушивая жалобы на лабораторию.       — Вот так всегда, — распалялась Нина Аркадьевна, ветеран всея больницы, которую Марина немного побаивалась. — Как мы что-то не так — так сразу вой поднимают, даже какая-то мелочь!.. Но зуб даю, это они недоглядели, вот чес-слово.       — Вы не серчайте на неё, Марина Денисовна, — вклинилась Светлана Игоревна, касаясь Марининого плеча. — Она девчушка смекалистая…       — Да я даже и не думала. Всякое бывает.       Марина махнула рукой: чёрт со всем этим. Хорошо, что пятница; если бы завтра нужно было идти на работу, Марина бы — не злилась, но скопленную за день усталость и недовольство скрывать было бы труднее. Женя ещё кружилась за стенкой, вышла раз вынести мусор, огибая их компанию по широкой дуге — какую можно было описать в узком пространстве коридора. Нина Аркадьевна спросила у неё что-то, припоминая недавний случай с лабораторией, когда оттуда звонили весь день… Марина вообще не могла припомнить ничего конкретного, а Женя, чуть нахмурившись, словно перелистывала в голове календарь — или журнал учёта чего-нибудь — выдала всё в подробностях. Без возмущения, так спокойно, словно ей это не добавляло головной боли.       Разговор она поддерживать не стала, хотя Нина, кажется продолжала обращаться к ней, даже когда Женя ушла переодеваться. Спряталась, сбежала. Марина вздохнула и, попрощавшись, тоже пошла за вещами. То, что день заканчиваться не собирался, больше не давило.       Женя бросала короткие взгляды на Марину, словно проверяя, всё ли в порядке, но не решаясь спросить об этом вслух. Тишина казалась неуютной до колючек под кожей, и Марина начала думать, что это было плохой идеей — вмешиваться. Она часто перебарщивала — ей говорили — только самостоятельно она осознавала это слишком поздно. Марина прикусила щёку с внутренней стороны, заставляя себя перестать тревожиться: всё равно это ничего не даст; всё равно Женя — лишь коллега, пусть она думает, что Марина взбалмошная, напористая, беспардонная… Как сама Марина считала её странной, хоть теперь это слово начали заменять другие, понятные.       — Я иногда в голове держу правильную информацию, а потом отвлекусь на секунду и делаю уже что-то совсем другое… — выдохнула Женя, когда они вышли на улицу, и спрятала нос в шарф. Тихо падал мягкий снег.       — Да это абсолютно нормально. Все мы живые люди. Я вот тоже, — Марина не сдержала смешка, — недавно перепутала назначения. Главное, сказала-то всё верно, а написала…       — Я видела. Я это и заметила.       Женя улыбнулась смущённо, и Марина вздохнула прерывисто, вдруг осознав, что до этого момента была напряжена. Мороз обжог нос.       — Вот видишь: и я — рассеянный с улицы Бассейной. А Дарья Ивановна, у… — она рассмеялась, а Женя покачала головой:       — У вас самые порядочные листы.       Марина удивлённо выгнула брови, не веря. Но Женя посмотрела на неё серьёзно, пусть и продолжая краснеть: в неровном свете фонарей было еле заметно, а может, это и вовсе от мороза… Марина не решилась возражать. А потом они сели в машину и разговор, и без того неоживлённый, угас совсем. Женя вжалась в кресло, сложив руки на коленях и медленно моргая. Марина едва слышала её дыхание.       — Смотри не усни, — усмехнулась она, бросая на Женю короткий взгляд. Та встрепенулась:       — Нет, вы что. Ещё ужин, ванна, прибраться надо…       Точно, ужин. Марина улыбнулась, предвкушая. Интересно, а чем занималась Женя в свободной время? Отчего-то Марине казалось, что она не ходит в клубы с подружками или проветриться по магазинам, не наматывает километры, бесцельно прогуливаясь по городу — ходьбы и на работе хватает.       Женя скомкано и нервно усмехаясь рассказывала, что больше любит сидеть дома: у неё цветы и картины маслом, бесконечные стопки книг, музыка и аппликации. Но она сказала по-другому. В словах сквозило одиночество, и у Марины кольнуло за рёбрами: она сама от этого бегала в лес, в спорт-зал, удерживая непрочные знакомства. А хотелось тепла и понимания, только время будто бы ускользало сквозь пальцы, уносило беспечность, и с каждым годом надеется на лучшее было сложнее.       Марина старалась не унывать.       Женя, горячо поблагодарив и снова попытавшись извиниться, вышла из машины и бодро зашагала в сторону дома; сквозь ночь, снег, и Марине казалось, что она видела её широкую улыбку.