Рабочее

      — Андантэ, андантэ, дэспасио эн ту кэрэр, андантэ, андантэ, ай танто кэ пэрдер… — тихо напевала Женя, наслаждаясь спокойствием этого утра. День обещал быть лëгким: она уже взяла всю кровь, заполнила утренние журналы и начала делать выборку; даже если на планëрке ей скажут что-то, что нарушит привычный распорядок, у неë есть на это время.       В дверях показалась Марина Денисовна, воплощая собой то самое «что-то», но Женя широко ей улыбнулась, отрываясь от листов назначения.       — Женечка, доброе утро! — она устало прислонилась к косяку, словно не зная, куда себя деть. — Скажи, а можно у тебя как-нибудь кровь сдать в обход системы?       Женя почувствовала, как горячее разлилось в голове, и сглотнула. Горячее вопило и кричало, а где-то на фоне мозг уже просчитывал варианты:       — Д-да… можно, — она кивнула отрывисто; язык заплетался, чтобы спросить, что же случилось — и на что брать кровь — но Марина Денисовна, вздохнув, объяснила сама:       — А то заведующая уверена, что у нас тут вирус гуляет, но с нашей работой пойти куда-то ещё просто нереально… Я тогда после планëрки подойду, хорошо?       Женя снова кивнула, оглядываясь на время, но картинка не поспевала за еë движениями.       Рано или поздно это должно было случится. Она уже брала кровь Асиному мужу, которого невозможно было уговорить пройти обследование, ставила капельницы старшей и санитарочке, чтобы те не брали больничные, и позавчера Дарья Ивановна тоже приходила, споря с заведующей, что какой это вирус, так… Тогда Женя испугалась, что следующими пришлют и остальных врачей: Ульяну Георгиевну, которую она побаивалась, и Марину Денисовну, к которой она едва сможет прикоснуться…       От процедурки до ординатоиской Женю шатало, и жар никуда не собирался уходить. Она не могла отвести взгляд от Марины Денисовны, пытаясь примириться с мыслью. Отбросить все свои чувства и эмоции и остаться хлоднокровнной профессионалкой, просто сделать свою работу, которую она делала сотни раз, как бы тяжело ни было. Даже ставить уколы своим пятилетним сëстрам, казалось, было не так сложно, хотя после она буквально уползла в свою комнату, вытирая слëзы дрожащими руками, не в силах справиться с их болью и обидой.       Марина Денисовна точно не собиралась сопротивляться и жаловаться, да и судя по кистям — хотя они часто вводили в заблуждение — с венами у неë всё было в порядке.       Это казалось Жене ужасно интимным действием. Перед медработником любой человек сильно уязвим в своей болезни, и как бы он не храбрился, приходилось проявлять всë участие и сочувствие, на которое Женя была способна. Она лечила, но иглы оставляли синяки, от лекарств могло тошнить и жечь, а иногда не обходилось без осложнений, и тогда Жене казалось, что половина всей переносимой пациентами тяжести лежит и на еë плечах.       Меньше всего ей хотелось разделять всё это с Мариной Денисовной, остающейся в неведении — относительно многих вещей. И больше всего на свете.       Женя не слышала ни слова из того, что сказала заведующая. Не отследила, кто куда завтра пойдёт и нужно ли поставить катетеры, пропустила мимо ушей, спокойно ли было всё накануне… Она не заикнулась, чтобы кто-то из врачей проверил группы крови — и смысл? Марина Денисовна кивнула ей, когда Женя прошла мимо, всем своим видом вопрошая: неужели и правда это нужно делать? Уже прямо сейчас? Да?       — Смотри, Жень, — Марина Денисовна закатала оба рукава костюма, показывая локтевые сгибы. — Тут у меня не ахти, но я знаю, что если что, то можно взять вот здесь, — она, садясь, провела пальцем по явным прожилкам вен на тыльной стороне левой ладони.       — Сейчас посмотрим, — выдохнула Женя с лёгкой улыбкой — давно заученный ответ, когда пациенты знали, что вены у них проблемные. И дальше едва ли она могла осознать свои действия, всё машинально: пробирки, перчатки, система, подушечка под локоть, жгут, указания, вата… — Зажмите…       Сознание двоилось. Коротило от ощущения тёплой и мягкой Марининой кожи — наконец-то! — и отсутствия упругих жгутиков-вен под ней, в которые уверенно можно было бы ввести обычную иглу. Колоть в кисть не хотелось — больно, да и с таким «отсутствием» она справлялась, не всё так плохо. Если бы не трясущиеся руки… Женя уронила иголку, меняя её на более тонкую, хорошо ещё колпачок снять не успела, но и он выпал потом, укатился куда-то под стол… Она взяла Марину за запястье, обрабатывая местечко чуть пониже сгиба — дольше и усерднее, чем нужно, пытаясь успокоить саму себя. Система едва не плясала в руках, и Женя сжала её изо всех сил, ребром ладони опираясь на Маринину руку, натянула кожу…       Марина отвернулась и всё равно вздрогнула, когда игла вошла, но кровь показалась в канюле, и Женя выдохнула безотчётно:       — Всё, всё…       Подсоединить пробирку, а потом поменять её оказалось задачей не легче, точно никогда раньше Женя этого не делала, точно в первый раз вышла на практику и работала с живым человеком, а не резиновым фантомом, которому всё равно — на который всё равно…       Она убрала иглу с невероятным облегчением, прижав ватку к месту прокола, не удержавшись и растянув нежно прикосновение — на доли секунды. Выкинуть, выкинуть это всё…       — Спасибо тебе большое, — улыбнулась Марина, сгибая руку. Женя потянулась за бинтом.       — Давайте завяжу.       Она путалась в собственных пальцах ужасно, с трудом завязывая обычный узел — чёрт, какой же неопытной дурочкой она выглядела! Но Марина ничего не сказала, только поблагодарила ещё раз, а Жене так сильно хотелось извиниться за свою неловкость. Взгляд упал на тарелки с кровью, и она указала на них Марине:       — Марина Денисовна, не посмотрите?..       Та усмехнулась, возвращаясь к столу.       — Конечно! А то что это я тут больной притворяюсь, — рассмеялась в голос, и Женя выдохнула, улыбнулась, но ничего не смогла ответить. Голова ещё кружилась, и она, вцепившись в край столешницы, усилием воли заставила себя сосредоточиться на тарелках, подсказывая Марине Денисовне где чьё. Расписавшись, та глянула на пробирки с собственной кровью. — Ну мои данные ты все знаешь, что там нужно… так что спасибо ещё раз. Нисколько не сомневалась, что пациенты не врут про тебя.       Она легко сжала Женино плечо, продолжая тепло улыбаться, и вышла.       Однажды эта женщина точно сведёт её с ума. И даже не узнает. Женя тогда скажет ей почти назло. Она выдохнула и принялась заполнять направления — но кроме имени Женя о Марине ничего не знала и даже не пыталась узнать; с головой хватало стыда за подсмотренные обыденные мелочи…       Она наклонила одну из пробирок, проверяя, нет ли сгустка, и на мгновение почувствовала себя маньячкой: вот бы сохранить себе. В девятнадцатом веке девушки в знак серьёзности чувств отдавали возлюбленным пряди волос, могли хранить оброненную перчатку или платок — в капле крови таилась жуткая, тёмная романтика. Это скорее пошло бы Ульяне Георгиевне, она как раз носила медальон…       — Andante, andante-e, o-oh, ple-ease don't le-еt me do-own… — пропела Женя уже на английском, обращаясь к самой себе. Руки всё ещё тряслись.