Рабочее

      Сердце билось оглушительно громко, и до самой планёрки Марина не могла сосредоточиться ни на чём. Чёрт дёрнул её зайти в процедурку под невинным предлогом: не нужно ли посмотреть кровь? Обычно Женя звала её, и Марина расписывалась и за себя, и за остальных, хотя иногда ходила Ульяна, а Даша в этом не понимала ничего и понимать не желала.       Только сейчас Марина осознала, что чувство, возникающее, когда Ульяна расписывалась за неё, было близко к ревности.       Но в процедурке пусто, пусты пробирки, хоть уже и подготовлены, но направлений не было, и Марина поняла: поступивших на выходных-то никто ещё не смотрел, анализов не назначали. Вот будет повод побеседовать с Женей подольше…       Она на планёрке улыбалась так широко, что вся Маринина тревога исчезла сразу. Было так легко подумать, что эти едва осознанные чувства, бьющиеся в груди, взаимны, так легко представить что-то уютное и беспечное — только почвы под ногами Марина не ощущала, и мир представлялся расплывчатыми узорами в калейдоскопе.       Женя была яркой. Она хоть и пряталась ото всех поначалу, всё больше молчала, улыбаясь в ответ на шутки и лишь слушая, не вмешиваясь в разговор — поддерживая его немо, хоть двигалась так, словно пыталась слиться со стенами или штативом от капельницы, но её глаза горели.       Женя была полна энтузиазма и заражала им всех вокруг, даже Ульяну, казалось, отстранённую не только от участия к работе, но и к самой жизни. Она не жаловалась лишний раз, и Марина с трудом понимала, как широкая улыбка могла сочетаться с «работы сегодня ужасно много, целый день бегаю». Пару раз Марина, проходя мимо по коридору, слышала предвкушающее бормотание «рабо-отка, моя работка» и стишок про дохлых в субботу коней, рассказанный без тени сарказма и с искренним удовольствием. Иной раз это заставляло Марину чувствовать себя неловко, когда она, выслушивая жалобы больного, мечтала, чтобы это поскорее закончилось.       Женя была доброй. Той самой медсестрой, которая мелькает на плакатах в частных клиниках и которых изображают во время проверок. Марина любила заставать её непосредственно за работой, хотя это случалось совсем не часто. Её голос менялся неуловимо, наполняясь теплотой, и в прикосновениях виднелось столько неподкупной нежности, что не оставалось никаких сомнений: Женя делала именно то, что правда любила. Не всё удавалось заметить, но кое-что рассказывали и сами больные, как Женя заходила в палату с десяток раз, проверяя самочувствие, когда какие-то препараты капали впервые — или те, что могли дать побочку, какая лёгкая у неё была рука и как она задерживалась, давая больным выговориться: о новостях, о болячках, о пустом…       Женя была… интересной. Марине ужасно хотелось узнать её лучше, заинтригованной обрывками её редких разговоров с сёстрами на посту — о душах, Боге, звериных характерах и закатах. Марина не улавливала особо сути — не подслушивала, зачастую слишком занятая. Она считала Женю странной, а теперь это ощущение искрило в ней любопытством.       Женя была ответственной. Она не могла уйти раньше, закончив дела, как поступали врачи, и предполагалось, что и задерживаться не должна была. Медсёстры до неё как-то изворачивались, договаривались с постовыми и палатными о том, чтобы часть капельниц оставить им на вечер, просили о помощи санитарочек, чтобы что-то отнести или забрать, а Женя втискивала в рутину срочные указания, жертвуя обедом и лишним свободным часом просто дух перевести, и не повторяла одних ошибок дважды. Может, поэтому Даша и не верила, что та продержится дольше месяца, сгорит, — но Женя выдержала и уходить никуда не собиралась.       Женя была красивой. Не то, на что в целом Марина обычно обращала внимание, особенно у женщин. Она могла оценить стиль и хороший макияж, причёску, что шла бы, или новое украшение, но никогда ещё взгляд не цеплялся просто за черты. У Жени было округлое лицо, большие зелёные глаза и густые брови; каштановые волосы она собирала в низкий, небрежный пучок, а перед Новым годом заплела косы, отчего стала выглядеть как подросток. Она была выше почти на полголовы, тонкая и угловатая, скрытая свободно сидящим костюмом. Марина любовалась.       Женя была настоящей. Поначалу Марина думала, что та втиралась в доверие своими улыбками и невинным взглядом, а потом с неловким стыдом осознала: Женя так не умела. Она искренне радовалась каждому дню, была благодарна каждой мелочи, даже если та этого совсем не требовала. Ведь рабочие обязанности — есть обязанности…       Марине казалось, что Женя была на неё чем-то похожа, чем-то неуловимым, неосязаемым — что, наверное, было просто выдумкой растерянного от чувств сердца. Неужели она и правда была влюблена?..       Она пыталась вспомнить, что её привлекало в бывших, но нечто, похожее на голос разума, подсказывало, что делать этого не стоило. Ведь наверняка симпатия к женщинам и мужчинам основана на разных вещах?       Самые серьёзные отношения в её жизни начались с влечения и шуток. Они вместе проходили ординатуру, только он — на год старше. Он флиртовал со всеми беззастенчиво и с коллегами, и с пациентками, несмотря на возраст и семейный статус, и Марина не думала видеть в этом что-то особенное, подумаешь, характер такой. Она тоже разговаривала с парнями на грани заигрывания — но лишь с ровесниками… Он был мускулист, сверкал идеальной улыбкой и голубыми глазами. Про таких говорят, что невозможно не влюбиться, и когда на восьмое марта он подарил ей розу, а не тюльпан, как прочим, она поняла, что пропала. Они гуляли до ночи после работы, болтали взахлёб о всякой ерунде, а однажды, потеряв всякий стыд, заперлись в клизменной… Марина думала, что это всё несерьёзно: он мечтал переехать в Москву после окончания ординатуры, а у неё был целевой договор на три года; они спали несколько месяцев, но никто так и не заговорил про отношения. А потом он остался. И было всё по-настоящему: и совместное жильё, и помолвка и измена — её.       Она была пьяна и перепугана нависшей ответственностью, хотела сбежать на край земли — и к нему; он готов был всё простить, и поэтому она ушла.       С другим она как никогда чувствовала себя свободной. Ей кружило голову от широких жестов — не букет из сто одной розы, а свидание в парке аттракционов, выигранная в тире мягкая игрушка и парные футболки. «Если я потеряюсь, верните Марине». Он встречал её с работы, приносил кофе в постель, таскал тяжёлые сумки и помог купить машину, чтобы вместе поехать на море. Тогда Марина о браке не думала, просто представляла, как они, выпив вина, танцевали бы под «Руки вверх» на террасе собственного дома… Из отпуска она возвращалась уже одна. Как говорится, в жизни всё возвращается бумерангом.       Но ни разу ей не хотелось ни о ком заботиться. Было ли это той самой особенностью — или же потому, что Женя была младше?..       — Марина Денисовна, не скажите, какие анализы брать?       Марина вздрогнула, сосредотачиваясь. Боже, а у кого?.. Но Женя уже подала ей две истории и села рядом, готовая записывать. Как студентка на интересной ей лекции, и Марина улыбнулась в ответ. Женя словно светилась изнутри.       «Ты же мой ясноглазый человек», — подумалось Марине с нежностью, но она заставила себя прикусить язык. Совсем не её… И навряд ли когда-нибудь станет. Марина не справится с этим, не завоюет, не удержит… Голос разума подсказывал, что если ей вдруг и повезёт, то с Женей всё будет иначе — названо не привычными словами, измерено незнакомой мерой.       А пока Марина только спросила, как прошли праздники.