***
Напряжение становилось всё более невыносимым, но просьба застряла в горле и вырвалась лишь хриплым, оборванным стоном, когда Женя провела ладонью по внутренней стороне бедра, мягко сжимая мышцы, и обняла, спускаясь к лону. Поцеловала под самым пупком, отчего Марина невольно напрягла живот, и Женя усмехнулась; повела губами ниже, устраиваясь между бëдер и заставляя развести их шире. Марина резко приподнялась на локтях, напрягаясь всем телом. — Ты куда? Женя сощурилась ласково, как разнежившийся от ласки кот… — За кудыкину гадь голубей гонять, — пробормотала, усмехаясь, но помедлила, чутко считывая Маринины сомнения. Она не была ханжой, но когда дело касалось Жени, которая сейчас так открыто смотрела в глаза, будто бы не находилась в весьма смущающем положении… Марина сглотнула, чувствуя лишь оглушительное биение сердца и гудение крови, всё нарастающее от такой Жениной близости. Она прижалась щекой к бедру, погладила пальцами кожу — слишком далеко, и Марина рухнула обратно, безотчётно пытаясь прижаться тазом ближе к Жене. Между ног ныло и горело, и от очередного поцелуя у кромки волос от скопившеегося возбуждения всё свело почти болью, отчего стоны походили на хныканье. Женя прижалась к половым губам, заставляя дёрнуться не то к ней навстречу, не то подальше, и провела широко языком от самой промежности, собирая влагу, надавила на клитор и сжала его губами, посасывая. Марина сжала пальцы, чувствуя болезненную пустоту, застонала жалобно. Но Женя не мучила, выровняла ритм, позволя выдохнуть, и тело словно само отзывалось на каждое её движение стонами — и смазанными движениями навстречу. Марина повела стопами вдоль еë тела, обняла ногами, привлекая ближе к себе, и Женя крепче сжала еë бëдра, проникла языком внутрь. — Бо-оже… Марина зажмурилась, а на внутренней стороне век всё плыло и горело, отрывая от реальности. Женя добавила пальцы, двигая ими в такт кружению языка вокруг клитора, не то окончательно лишая Марину связи с физическим, не то пригвождая еë сильнее. Наслаждение разрасталось, захватывая всё сильнее, отдавая сладостью на языке. Оргазм вышиб из лëгких воздух и сковал мышцы, прерывая стон. Марина сжала Женины плечи, жалея, что не может чувствовать еë одновременно и внутри, и губами, и потянула на себя, чтобы поцеловать. Целовала Женя — буквально размякшую в еë руках Марину. Она улыбалась и глаза еë сверкали, и Марине трудно было представить более прекрасного момента. Нега отступала медленно, волнами возвращалась чувствительность к ослабевшим рукам и ногам. И как не хотелось быть одинокой в этом… — Я тоже так хочу. Ложись, — сказала Марина настойчиво, не сдерживая озорную улыбку. По Жениному лицу пробежала дрожь, и Марина, чмокнув еë в губы, мягко уложила на спину, нависнув. Женя облизнулась, Марина безотчëтно повторила за ней, чувствуя теперь привкус соли — самой себя, и это отдалось новой волной жара. Хотелось объять Женю целиком, прилепиться к ней и не отпускать никогда — так банально, так глупо… Марина целовала еë грудь, всё ещё удивляясь, сколько это доставляло удовольствия — им обеим, заставляя саму Марину желать большего, а Женю беспорядочно шарить руками по спине, зарываться пальцами в волосы, притягивая ближе. Марина прижималась к ней всем телом, пытаясь выразить всю скопившуюся в ней нежность, всë восхищение, всю радость и наслаждение… Марина никогда не думала, что ощущение женского тела в руках будет отзываться в нутре такой гаммой чувств, от которых кружило голову, задевая что-то до этого неизвестное, неразбуженное… У Жени смазка растеклась между бëдер, показывая еë крайнее возбуждение, но она только вздохнула шумно, когда Марина коснулась еë половых губ — сначала пальцами, изучая. Теперь Марина могла видеть то, что делала, соизмеряя зрительное с тактильным — и всë ещё пытаясь уловить на слух… Она медлила, наблюдая за мельчайшими Жениными реакциями: как вздымалась и опадала еë грудная клетка, как подтягивался живот, как еле уловимо пульсировала подвздошная артерия, как проступали под кожей натянутые связки и жилы и попеременно на мгновения напрягались мышцы бëдер и тазового дна… Марина придвинулась ближе, вдыхая безбоязненно — ставший привычным запах ощущался особенно отчëтливо, ярко проступал цитрус из-за недавно принятого душа. Она провела языком меж половых губ, повторяя за Женей — и боже, как будто не было движения естественней.***
В солнечном свете у Марины кожа медовая, и светлыми-светлыми становились глаза, словно внутри неë что-то загоралось, отвечая свету снаружи. У неë чëткий рельеф мышц, но живот не тронут прессом, и Женя с лëгкостью могла бы еë побороть… У неë россыпь родинок на рëбрах, лопатках и бëдрах, большие тëмные ореолы сосков и короткие волны растяжек на груди и ягодицах, шрам от аппендэктомии, продольные морщинки на лбу и ямочки на щеках. У неë пушились короткие волоски, словно подшëрсток, выбивавшиеся из-под вьющихся до лопаток локонов, и безукоризненно гладкие подмышки и ноги — не то, что у Жени… У неë аккуратные линии бровей, спрятанное верхнее веко и будто бы кокетливый изгиб неполных губ. Женя любовалась ею, сколько могла, впитывала и наслаждалась, а Марина не понимала, как так можно смотреть на живого человека — на неё, и хотела спрятаться от этого взгляда и растаять под ним, чтобы навсегда остаться в этом чувстве трепетной необходимости другому, такому же нужному… И сама смотрела так же, заставляя Женю краснеть.***
— Я слышала рассуждение, что отношения выходят на новый уровень, когда люди впервые занимаются сексом на трезвую голову посреди дня. — Мы же с этого и начали. — Ага. Марина поцеловала Женю в висок, вникая в сказанное ею. Женя улыбалась довольно-довольно, и хотелось поймать это чувство, насытиться им тоже… Вместо этого Марину пробрало любопытство. Женя не была невинной фиалкой, подчас, это она могла заставить Марину покраснеть, если бы та могла, но откровенные темы обходила филигранно, спотыкалась на флирте, словно не понимая, и совершенно не велась на провокации. — У тебя был секс по пьяни? Женя нахмурилась. — Ну типа того. Отвратительно настолько, что рвало, словно я не два шота выпила, а десять. Впрочем, — она вздохнула, потëрла лоб, зачëсывая волосы, и на мгновения прикрыла глаза, словно проживая воспоминания заново. Голос еë стал тише: — Лучше бы я столько выпила— лечить разбитое сердце случайными связями ужасно. Марина знала. Знала и всё равно повторяла, не зная куда себя деть от тоски и обиды. Она взяла Женю за руку, прижимаясь плечом к плечу. А та повернула голову: — А у тебя? — Было, — слово соскочило с языка быстрее, чем Марина успела подумать; в груди запекло, и она добавила, прочистив горло: — Некрасивые истории. — Это не бывает красивым, я думаю, — Женя поморщилась, уставившись в потолок, и продолжила, качая головой на каждое определение: — Эффектно, ярко, страстно, завораживающе… может, в этом даже есть своя эстетика, но не красота. От Жениных слов чувство стыда и вины затопило Марину с головой, и она села, сцепив руки. Женя села тоже, склонив голову. — Ещё болит? Марина посмотрела ей в глаза, ловя полный сочувствия взгляд, и судорожно вздохнула. Женя думала, что Марину ещё кололи старые чувства к тем, кого она когда-то любила, — и так спокойно спрашивала об этом, ожидая подтверждения! Но это было не так, и сказать бы что-то романтичное: «в моём сердце теперь нет никого, кроме тебя»… а вместе с тем и правду о том, что её глодало. Что тогда подумает Женя?.. — Это другое, — Марина повела плечом, отводя взгляд. Всем последующим партнёрам она не рассказывала, соскакивала с темы, если вообще упоминала, что у неё был жених. А сейчас они были от этого так далеки, что можно и не переживать… Но с Женей хотелось быть честной — до оголённого сердца, до самого нутра. — Я изменила своему жениху, напившись, но… это было намеренно после какого-то количества алкоголя. Хотя я его любила. Сильно. И он меня простил, а я себя нет. После Марина уже не могла себе доверять, не могла любить и обещать, что это навсегда… — Прости, — прошептала Женя настойчиво, подавшись к ней. — В тот момент ты сделала то, что тебе было нужно сделать, ты не могла поступить иначе… Марина оборвала её резко, обернувшись: — Могла! — и голос прозвучал слишком грубо против тихого Жениного, слишком болезненно. — Не могла, — мягко возразила она, касаясь плеча в успокаивающем жесте. — Если бы могла — поступила бы. И раз уж даже он простил тебя, прости и ты. — Но это… — Марина споткнулась на мысли, не зная, как описать эмоции. Внутри неë всë восставало против Жениных слов и вместе с тем за ними чудилось что-то правдивое. — Это не честно, — выдохнула она. — Дело вообще не в честности — а в понимании. Марина осмелилась посмотреть на Женю, улыбающуюся одними уголками губ, будто открывала непреложную истину, что лежала у всех на виду, но никто не обращал на неё внимание. На глазах выступили слёзы, и Марина сморгнула их, положив голову Жене на плечо; она тут же обняла, поглаживая по спине. Марина не знала, чего ожидать от этого разговора, не знала, какая вообще могла быть реакция на подобное откровение. Ведь если предал однажды, значит, предаст и во второй раз, значит… Женя не могла ей доверять. А она доверяла безгранично, так просто, словно иначе быть не могло. Это успокаивало и душило, до боли стискивая рёбра. — Всё нормально, — сказала она, перебирая пряди Марининых волос. — Так бывает, и это нормально. Главное, что… без лжи. Марине отчаянно хотелось спросить: почему так? Женя бы улыбнулась коротко, и переспросила: как так? А Марина не знала. Все разговоры сворачивали не туда, куда она ожидала, все действия совершались не по привычному сценарию; Женя выводила еë из берегов уверенно, хотя сама то жалась в поисках поддержки, то замирала в испуге — Марина знала, что та чувствовала то же. Она переплела свои пальцы с Жениными. — Я всего лишь хотела тебя подразнить, — сказала она, улыбаясь. — Подразнить? — наигранно удивилась Женя и усмехнулась: — Каким это образом? Марина пожала плечами. Раньше это как-то получалось само собой, как игра профессиональных тенисистов… — Ты знаешь, что такое флирт? — Это когда люди говорят двусмысленными фразами, потому что «вроде бы и хочется, но колется, поэтому посмотрю, какой ход сделает оппонент»? Марина посмотрела на Женю, уперев подбородок ей в плечо — и Женя повернула голову, бесстрастно глядя в глаза. О, оказывается, она умела! Дыхания смешались, сердце забилось сильнее. — Это когда занимаются прелюдией без рук. Женя на мгновение шире распахнула глаза, и Марина ясно видела, как увеличился еë зрачок, отображая блеск. В низу живота свернулся тугой узел. — Это называется кунилингус, а не флирт, — прошептала, и на еë губах застыла лукавая улыбка. — Это уже секс. — Секс — это с пенетрацией, причëм именно половым членом. Ты прогуливала пары в институте? Женя выгнула бровь, Марина моргнула, на лишнее мгновение придержав глаза закрытыми — и это можно было счесть за поражение; в игре, где не было победителей и проигравших. — И чем же мы тогда тут занимаемся? — Извращениями или любовью, выбирай, что больше нравится. Марина задохнулась от лёгкости в её голосе, а Женя, лишь чмокнув еë в губы, легко вскочила с кровати, игнорируя вырвавшийся разочарованный Маринин стон. — Ты куда это? — Я хочу чай. Она на кухню почти убежала, и Марина окрикнула её, зябко поёжившись. В тёплой комнате стало вдруг слишком прохладно и одиноко. — Жень! — Что? Ты ещё не надразнилась? Марина пошла за ней, удивляясь такому лëгкому смеху — словно сама Женя ничего не почувствовала и кроме чая еë и правда больше ничего не волновало. Она улыбалась, насыпая заварку и отрезая кружочек лимона, а Марина с трудом не переминалась с ноги на ногу от жара и ощущения влаги. — Вот как ты так можешь? — воскликнула она, не выдержав. — Ты… не возбуждена? Мысль о том, что Женя не хотела продолжать, а Марина словно настаивала, кольнула под рëбрами. Женя перекатилась с носка на пятку, поджав губы. Внутренний голос зудел, что догадка оказалась верной. — Да, но если я сейчас не попью, я умру от обезвоживания. Женя налила кипяток в кружку, а Марина всматривалась, словно видела её впервые. Ни участившегося дыхания, ни отрывистой хрипотцы в голосе, ни растëкшегося румянца до самой груди, все движения плавные и размеренные… — Ты выглядишь такой спокойной. Женя пожала плечами, доделывая чай. Боже, сколько демонов сидит в еë омуте? Марине было неловко подойти сейчас к ней и просто обнять, поцеловать в плечо… Она не знала, что делать — и это пугало тем, насколько непривычным ощущалось, словно и квартира, и Женя, и сама Марина здесь, обнажённая, пахнущая чужим телом, — искусственная. Женя, прикрыв глаза, отпила из кружки, наверное, половину, и довольно промычала. — А ты пить не хочешь? Марина качнула головой, цепляясь за светящуюся Женину улыбку. Возбуждение схлынуло, оставив после себя холод, по ногам поползли мурашки. Вечернее солнце падало на кафель яркими пятнами, так уютно, а Марина с трудом понимала, почему вдруг чувствовала себя так паршиво, придавая столько ненужного значения мелочам, о которых раньше и не думала переживать. Она потёрла ступнёй по голени, грея пальцы. — Посмотрим фильм?