Рабочее

      Женя только начала брать кровь, когда позвонила Марина, немало удивив. Но улыбка на лицо наползла сама, едва Женя услышала любовную песенку — благо что на испанском, и отложила только собранную систему. Пациент, грузный мужчина, проследил за движением недовольно.       — Да?       — Жень, привет, не отвлекаю, ещё могу тебе сказать, какие анализы нужно взять? — зачастила Марина, явно прикладывая руку ко лбу. — Прости, вчера весь день помнила, но так и не записала, а он выписывается сегодня…       — Я записываю, — сказала Женя безличное под пристальным взглядом больного, притянув к себе блокнот. В животе защекотало.       Почему она звонила, судя по всему, по дороге на работу, почему нельзя было зайти, как она делала раньше?.. Разобравшись с уже запланированной кровью, Женя пошла за неучтëнной, решив, что спросит Марину позже. И словно ответ на вопрос на планëрке место той пустовало, видимо, она опаздывала… Всё равно странно. Но вот зашла Светлана Игоревна и по-хозяйски села за Маринин стол, пробормотав:       — Марины Денисовны всё равно не будет…       — Как не будет? — вырвалось хриплое против воли слишком громко, и сëстры посмотрели на Женю удивлëнно.       — Она в область уехала, у них там штатного гастроэнтеролога нет, вот консультирует.       Мир рухнул, и улыбка моментально исчезла с Жениного лица. Она растерянно заозиралась, но в ординаторскую зашла заведующая, начиная планëрку, и всё говорило о том, что подобное было обычной практикой. Никого это не волновало. Женя поджала губы, пытаясь смириться с мыслью: день без Марины, тоскливый, пустой, в котором не за что будет зацепиться — не за кого. Разве такое возможно? Это же просто не честно… И ещё хуже было от того, что сама Марина об этом ничего не сказала. Ни слова ни вчера, ни сегодня — а ведь они разговаривали столько! Наверное, потому и позвонила с утра: знала, что не придëт и не скажет об анализах спокойно, как всегда делала.       Так глупо захотелось плакать. Женя знала, какой рассеянной Марина могла быть, но неужели настолько? Впрочем, это объяснение хоть сколько-то успокаивало взволнованную душу, ведь… не могла же Марина просто проигнорировать еë?.. А если с ней самой случилось что-то ещё, что-то нехорошее, и она, ещё не уверенная в них до конца, просто не смела сказать, боялась потревожить своими проблемами?.. Круговорот мыслей вызывал тошноту и дрожь.       Звать на проверку крови пришлось Ульяну Георгиевну, хотя еë пациентов даже не было, спрашивать про капельницы для Марининых пациентов — у заведующей — и ей же сообщать о плохой переносимости препарата, то одного, то другого, словно все сговорились разом лишить Женю остатков нервов. Заведующая, вечно занятая какой-то бюрократией, решать проблему не торопилась, и даром, что Женя знала, что делать, должностные инструкции связывали еë по рукам и ногам. Капельницы, скрепя зубами, она отключила, чтобы люди не лежали с затромбированными иголками в руках бестолку, и хотелось уткнуться Марине в грудь, жалуясь на её чувствительных больных, на заведующую, из-за которой придëтся портить вены снова… Но Марины не было, и Женя только дышала на десять счëтов, не смея выплеснуть эмоции.       Наверное, случилось всё нехорошее, что только могло: слетевший катетер у тяжëлого больного, постоянно упущенные капельницы, из-за чего Жене приходилось стоять у каждого второго, спуская воздух, поздно начатые исследования, из-за которых капать больных пришлось после обеда, необходимость срочно брать кровь и тащиться с ней в лабораторию, а потом и вовсе — переливать.       В редкие свободные минуты Женя проверяла телефон, но на утреннее сообщение Марина не ответила и он-лайн больше не была. Чувство брошенности разрасталось, выжимая силы, сдавливая грудь, а Женя только тихо ворчала вместе с медсëстрами за обедом о том, какой сумасшедший сегодня день, и украдкой растирала гудящие мышцы ног.       Домой она рвалась как никогда, словно могла найти Марину там, быть к ней ближе. В квартире тяжело пахло маслом и растворителем, всё ощущалось тëмным и холодным. Женю мутило, и она лишь заварила себе горячий чай, укуталась с кружкой в плед, положив перед собой телефон. Так глупо, так… От тепла начало клонить в сон, и как бы Женя не хотела дождаться Марининого звонка, она уснула, даже не приняв душ.

***

      Утро было злым и холодным, и несмотря ни на что идти никуда не хотелось. Плед был слишком тяжёлым, спина ныла, резало глаза, словно вчера Женя разрыдалась и не помнила об этом. Она посмотрела на телефон обиженно, щурясь от яркого света, но на экране утешительно горело уведомление о двух пропущенных от Марины, и Женя выдохнула, чувствуя лёгкость в груди. Перезванивать смысла не было — если только Марина и сегодня куда-нибудь не уедет.       По закону подлости планëрку Женя пропустила, провозившись с тяжëлым больным и его попорченной катетером единственной веной. Из его палаты она вышла, точно пробежала марафон: ну неужели проклятье будет действовать и сегодня? Она поспешила в процедурку, надеясь застать Марину до обхода — и та только выходила из ординаторской, о чëм-то смеясь. Женя не смогла ничего ей сказать, только заметила, как Марина зацепилась за неё взглядом, и горькая смесь облегчения и обиды поселилась в груди.       Марина была здесь, всё хорошо — так она улыбалась — и вместе с тем вчерашнее одиночество ещё сидело под сердцем тяжёлым и холодным.       — Женя, кровь нужно посмотреть? — заходя в процедурку, спросила она, пока еë было слышно из коридора — но на еë лице уже отображалось волнение.       Женя лишь кивнула, по взгляду пытаясь понять: почему?.. Марина шагнула к ней ближе, но застыла, так и не обняв.       — Прости, Жень! Я…       — Евге-ения-а Ва-але-ерьевна-а… — нараспев позвала Дарья Ивановна, и Марина поджала губы, отворачиваясь к столу, на котором стояли тарелочки с кровью.       Женя судорожно вздохнула, сдерживая желание обнять её.       «Всё в порядке», — написала она позже с тремя скобочками, чтобы хоть как-то снизить напряжение. Марина что-то печатала, печатала, печатала в ответ, но в итоге прислала лишь такие же улыбчивые скобки.       С разговором пришлось терпеть до самого конца смены. Женя кожей чувствовала, как нервничала Марина, и от этого сама не могла спокойно улыбнуться ей, словно дело и правда было не в привычной забывчивости. Такое ощущение, что они оказались в какой-то мелодраме, где ссоры раздувались на пустом месте… Но никто же не злился — Женя только безумно переживала.       Марина открыла дверь в ординаторскую, словно стерегла Женю, а та сидела на посту, занимаясь тем же самым. Выжидала, отмахиваясь от Нины Аркадьевны, отправляющую её домой — и ловила тревожные Маринины взгляды, когда та слышала это. Иногда Жене даже казалось, что она просто мешает постовым, и уползала к себе в процедурку… Сейчас спряталась в служебной, думая, что теперь уж она с Мариной точно не разминётся.       «Подожди меня, пожалуйста! Десять минут!» — пришло через мгновение, и Женя зажмурилась. Тревога отступила окончательно, и она успокоила Марину сообщением. Женя хихикнула от радости, сжимая телефон в руке: она ждала не от безнадёжной тоски — она ждала, потому что дожидалась, потому что к ней спешили, потому что это было важно.       Женя видела, что Марина усиленно изображала спокойствие, пока они шли до лифта — быстро, сбегая от шуточек Нины Аркадьевны и людей. Марина обняла Женю порывисто крепко, стоило им остаться наедине, и выдохнула; Женя обнимала её в ответ, пытаясь достать до неё сквозь плотную ткань пуховика.       — Прости! — прошептала Марина, отодвигаясь, когда лифт пискнул о прибытии на первый этаж, и потупила взгляд, поправляя распущенные волосы. — Я знаю, что «забыла» — это не оправдание, но всё же…       Женя коснулась её плеча, прерывая:       — Я не обижаюсь, всё нормально, — она улыбнулась на недоверчивый Маринин взгляд. — Это было очень неожиданно, я волновалась за тебя. И… за… нас.       Она прикусила внутреннюю сторону щеки, прошептав последний слова. Порыв ветра обдал прохладой, и захотелось прижаться к Марине. Она вздохнула, пожимая плечами, словно не услышала окончание фразы — или опасалась его точно так же.       — У меня правда вылетело из головы, это всегда было что-то само собой разумеющееся. А потом просто не было времени ответить или я задумывалась о другом. Я хотела приехать вечером, но встряла в пробку, да и ты, похоже, уже спала.       Женя кивнула:       — Мне вчера вырубило, я потом даже не проснулась, чтобы душ принять и поесть.       Марина выдохнула, поджала губы и тут же приоткрыла рот, размышляя, что сказать. Дыхание ещё вырывалось облачками пара.       — Хочешь… поедем ко мне?..       Она замерла у машины, даже не открыв её. Женя задохнулась, краснея. Невероятно хотелось наконец-то обнять Марину, поцеловать её, зная, что она никуда не денется, и вместе с тем предчувствие завтрашнего дня не давало покоя.       — Завтра на работу.       — Обещаю вернуть тебя к десяти, — Марина улыбнулась широко и посмотрела лукаво: — Или мы можем поехать на работу вместе.       — Не-ет, я встаю на час раньше, ты не выспишься.       — Должна же я загладить свою вину.       Марина щёлкнула ключами, снимая сигнализацию. Женя нахмурилась и опустила взгляд. Внутри поползло что-то дурное, от чего она уворачивалась всеми силами.       — Не должна. Не… так. Это не правильно. Мы же всё выяснили, так что не нужно жертвовать комфортном ради… — она не могла подобрать нужного слова. — За зря.       — Ладно… — протянула Марина, переступая с ноги на ногу. — А могу я сделать это, потому что хочу?       Она встала близко-близко, точно собиралась поцеловать, но смотрела так серьёзно, что Женя невольно поёжилась. И улыбнулась.       — Медсёстры взвоют, если ты появишься на работе так рано.       — Пообещаю ничего им не говорить до планёрки. Садись, коть.       Женя выдохнула шумно, сдерживаясь; губы горели, и по блеску в Марининых глазах она знала: та тоже сгорала внутри от желания. Чёртов жестокий мир!..       У Марины была студия на первом этаже — или что-то похожее. Прихожая, гостиная и кухня в одном флаконе, а спальня и ванная отдельно. Здесь и правда пахло Мариной так упоительно, что Женя зажмурилась, но трепет, который она предполагала, не охватил её всю, заставляя дрожать, и это странным образом радовало. Казалось бы, в пору испугаться, что чувства притихли, но вчерашние волнения оставили Женю совсем без сил — и она была более чем довольна со спокойной улыбкой смотреть на Марину в роли хозяйки и осознавать, что они достаточно близки, чтобы Женя не ощущала себя лишней в этом доме.       Пока Марина разогревала ужин, Женя не разглядывала фотографии на стеллаже, не озиралась удивлённо, лишь мельком рассмотрев лаконичный интерьер, который не встретишь в старых квартирах. Много кремового и тёмно-коричневого, вкрапления приглушённого жёлтого и рыжего; на холщёвом диване лежали маленькие подушки и стёганый плед, на коврике пестрел забавный рисунок котов. Женя смотрела на это с улыбкой, осознавая, что Марина всё же не была той типичной взрослой, каких она знала до этого. На обеденном столе стояла ваза с пышным букетом лилий, дополненных веточками папоротника и цветами с какими-то мелкими, но яркими бутонами.       — Какая красота! — воскликнула Женя, не удержавшись, и провела пальцами по нежным лепесткам. Она обожала лилии. — Это такие благодарные пациенты в области?       Марина поджала губы, медленно подойдя к столу.       — Вообще-то, это тебе. Я проходила мимо цветочного вчера и… — она неловко повела плечом, не зная, как оправдать свой порыв. Нужно ли было? Теперь, из-за того, что она позабыла про букет, и Женя увидела его первая — а не она подарила его, как хотела, в груди разлилось холодное и липкое.       Но Женя прильнула к ней, обнимая крепко и пряча смущение в изгибе шеи.       — Спасибо, — прошептала она, оставляя на коже короткий поцелуй. — Это очень трогательно.       Марина обняла её в ответ, поцеловала наконец в губы, прижимая к себе крепче.       — Я так скучала по тебе! — выдохнула она неразборчиво; Женя сдавленно промычала в ответ, не переставая целовать.       — Я думала, что умру без тебя, — выпалила, отстранившись, и тут же опустила взгляд, прикусывая губу. Она сама себе показалась безумной в своей привязанности — и что подумает об этом Марина? Но та смотрела ласково, обхватив её лицо ладонями, возвращая взгляд на себя. — Ты была очень нужна мне, — продолжила отчаянное признание полушёпотом. — Я точно сойду с ума, когда ты уйдёшь в отпуск.       Марина рассмеялась коротко — так забавно выглядела Женина обида, не направленная ни на кого конкретно. В пустоту. Она чмокнула её, утешая.       — Зато никто не будет мучить тебя сумасшедшими пациентами и забытыми назначениями.       — К чёрту их. Они стоят одного твоего присутствия.       Марина вздохнула. Провела пальцами по выбившейся из косы Жениной чёлке и медленно стянула резинки, распуская её волосы.       — Вчера был сложный день, да?       Женя только кивнула, склоняя голову к ласковым Марининым рукам.       — А у тебя?       Они ели отбивные с картошкой и жаловались друг другу на пациентов, начальство и запустение в медицине — и улыбались. Всё это уже было совсем не важным, оставшимся навсегда во вчера, таким мелочным по сравнению с их чувствами…       Женя отчаянно верила этому, смотря в полные света глаза Марины. Слова нежности и любви застывали вдохом на губах, и она могла только целовать её упоённо, ощущая целиком и полностью, как если бы они были единым организмом.       Так быстро стало привычным убираться вместе после ужина, по очереди ходить в ванную — если они всё же хотели использовать её по назначению в конце концов — и засыпать в обнимку, тесно прижавшись друг к другу. В такие моменты Женя не понимала, как столько времени провела одна, как могла искренне наслаждаться этим — и не настаивать на более частых встречах. Иногда ей казалось, что сознание двоилось, и она старалась не задумываться об этом, закапывая тревожные мысли поглубже.       Марина запустила руку под футболку, мягко поглаживая кожу. Женя глубоко вдохнула.