одно сердце на двоих

      Опять. Опять эта темнота.       Черт-черт-черт!       Блять, почему опять?       За что? Что он сделал?       Почему это происходит?       Сол вновь бежит, не разбирая дороги, не видя конца. Отсюда нет выхода. Ноги запинаются, но он продолжает бежать, среди сгустка беспроственой тьмы наконец различая яркое белое пятнышко. Оно там, далеко, до него бежать - целой вечности не хватит, но Сол бежит, ведь это пятнышко с каждым шагом становится все больше, светит как проблесковый маячок.       Бежит, падая и сдирая колени в кровь, но не чувствуя боли. Бежит, не обращая внимания на жгучую боль в грудной клетке, будто лёгкие сейчас лопнут как воздушные шарики.       И они действительно лопаются - Сол отчётливо слышит глухой хлопок, сразу после чего рот наполняется вязкой кровью. Он отплевывается от вкуса металла, морщит нос. С глаз текут слезы - он почти добежал!       Нежный свет вдруг в мгновение ока становится холодным, почти ледяным. Сол узнает этот свет слишком поздно - уже толкает обревший форму свет как белоснежную дверь.       Ступает в яркую светлую комнату тихо, почти неслышно, щурит влажные от слез глаза. Такой знакомый писк вдруг заставляет кожу покрыться мурашками. Сердце болезненно сжимается, набатом бьёт по грудной клетке, стараясь выскочить, отдаёт в ушах.       Не слушать, не видеть, не чувствовать. Ну пожалуйста, прошу.       Он не хочет поворачиваться - знает что увидит. Он четко помнит эту картину, словно она проявилась в памяти как фотокарточка не год назад, а вот, на днях. Картина, от которой, даже спустя блядский год, все ещё стынет кровь, трясутся руки, и глаза на мокром месте.       Он ровно год назад также толкает эту дверь больничной палаты, только наяву - попросили поддержать Роя. Сол радостно бежал к нему на всех парах - парень сильно пострадал, но живой же! Всё хорошо, отлично, тем более, Рыков же бежит поддерживать его по просьбе педагога, значит, он ещё и в сознании! Боже, Солу столько нужно ему рассказать! Он обязательно расскажет ему, какой он храбрый и сильный, защищал всех ценой своей жизни - ну просто герой с обложек тех комиксов, которые Зигги постоянно раскидывал по комнате. Нет, даже лучше!       Хах.       Наивный.       Как только он заходит в комнату - сразу же чувствует, что что-то не так. Рой всегда шутил над его кошачьим чутьем - Сол действительно мог тонко почувствовать опасность. К слову о Рое...       А почему так много врачей?       Что происходит?       Он же не в обычной палате...       Это что...       Операционная?..       Монитор, показывающий частоту сердечных сокращений, начинает высоко пищать. Так пронзительно громко...       Мерзость.       Врачи разом что-то друг другу кричат, быстро хватают какие-то приборы.       Сол молчит.       Не может отвести взгляда от знакомой рыжей макушки, от беспорядочно лежащих прядях. Одна светлее других - поседевшая.       Кто-то шипит ему в ухо.       Кричит.       - Молодой человек, покиньте операционный зал!       А Сол молчит.       Не может отвести взгляда от болезненно-бледного веснушчатого лица. Перекрестный шрам, проходящий через все лицо, рассек губу, глаз, бровь и самую любимую его - Сола - веснушку. Она у Роя одна такая была - чуть выше кончика левой брови, почти неразличимая среди других.       Его выталкивают из операционной, захлопывая перед носом дверь.       Он хочет ухватиться за дверной косяк, но летит в чёрную пропасть, бесшумно крича, надрывая голос, захлебываясь слезами боли.       За что?       За что?       ЗА ЧТО?!

***

      Сол резко подрывается, садясь на кровати. Задушенно хрипит, одной рукой царапая горло, другой хватаясь за волосы, грубо оттягивая, будто пытаясь выдрать с корнем. Он сваливается с постели, падая на пол, ударяясь головой об гладкий пол. Почему так тепло?       - Сол, ты чего там с утра-пораньше буянишь? - откуда-то с ванной слышится приглушенный шумом воды голос Громова. Сол сворачивается в клубок, дрожит как осиновый лист, тихо скуля от нарастающей боли около брови, когда старший наконец выходит из ванной. - Со-ол? Сол, блять!       Он быстро подбегает, падая перед ним на колени, зовя по имени. Случайно замечает стекающую по щеке младшего струйку крови, после чего матов становится больше. Не будь Сол в таком жалком положении - усмехнулся бы. Рой ведь интеллигент, почти никогда не матерится, предпочитая ругательствам другие обороты речи.       Рыков чувствует, как его мягко подхватывают на руки, несут до кровати и осторожно укладывают. Нюх не подводит - не его кровать.       Рой осторожно накрывает его огромным тёплым одеялом, рядом укладывает мягкую игрушку, которую сам же подарил Солу три года назад - большого плюшевого ската, со смешным узором из сердечек на спинке. Он сидит с ним пару секунд, после чего быстро идёт к шкафу, доставая оттуда аптечку. Сола тошнит от запаха медикаментов, и он жалобно хнычет, как только Рой возвращается к нему с ваткой, пропитанной обеззараживающим средством и маленьким пластырем.       - Тише-тише, я быстро, - Громов осторожно промакивает рассеченную бровь, дуя каждый раз, когда Рыков шипит, после чего клеит пластырь. - Как тебя так угораздило? Что случилось?       На Роя смотреть стыдно - Сол и так весь чертов год неочень умело скрывал то, что ему снятся кошмары, а теперь старший сидит тут, такой милый, добрый и заботливый, нежно улыбается и светлыми глазами прямо в душу смотрит. Светлыми, словно небо в июле.       У Сола не такие глаза. У Сола - темная морская пучина, наглая и самоуверенная, утягивающая к себе всех, кто повёлся на поблескивающие в свете солнца ласковые изумруды.       Рыков смаргивает слезы, тянет руку, мягко, невесомо прикасаясь к шраму. Рой прикрывает внимательно смотрящие глаза, наклоняясь ближе. Младший аккуратно ведёт средним и указательным пальцами по неровности, молочной трещине стекла, выделяющейся на загорелом веснушчатом лице рубцом.       Отчего-то в горле встает ком и плакать хочется так сильно. Желания прижать Роя ближе, зарывшись носом в домашнюю футболку, пахнущую гелем для душа и персиками, и оттолкнуть, выбираясь из под его одеяла, из его постели, выбегая из комнаты, борются не на жизнь, а на смерть. Почему в груди так больно?       Сол отдергивает руку, будто обжигаясь. Громов приоткрывает глаза, также внимательно смотря на него, будто анализируя каждое действие, читая его мысли. Рыков чувствует себя обнаженным под этим взглядом. Сжимает край одеяла худыми пальцами, зажмуривается, сжимается, пытаясь стать меньше. Хочет, чтобы чёртово одеяло его хоть немного прикрыло, утащило под себя, сожрало с потрохами.       Ну не смотри.       Ну же, не смотри.       Отвернись.       Не смотри.       Пожалуйста...       - Сол.       Блять.       - Сол, посмотри на меня.       Блять, нет.       - Сол, пожалуйста.       Рыков резко распахивает глаза, чувствуя родной запах. Гель для душа и персики.       Рой обнимает его, осторожно и бережно накрывая собой, словно защищая от внешнего мира, говоря : "Нет тут никого, слышишь? Ни-ко-го! Никого не пущу. Никому не дам тебя забрать. Моё сокровище. Бесценный."       Солу хочется плакать. Нет, не так.       Солу хочется рыдать. Хочется острыми ноготками разорвать себе глотку, вырвать уродливо-трогательно сжимающееся сердце, разорвать всего на части, чтобы это больше никогда не повторилось в его жизни.       - Родной, - Рой слабо поглаживает взмокшие пряди, тихо шепчет в макушку, целомудренно целуя маленький пластырь, утирая большим пальцем почти высохшие дорожки от слез на щеках. - Расскажешь, что произошло?       Роя хочется оттолкнуть куда подальше как никогда раньше. Оттолкнуть и последовать раннее неиспользованному плану.       Сол кивает, прижимаясь ближе, обнимая руками за шею.       Что-ж, это будет долгий разговор...