По ту сторону света

Немного спустя подошли стоявшие там и сказал Петру: точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя. Тогда он начался клясться и божиться, что не знает Сего Человека.

      Три недели стабильной стагнации. Убийца-визави затих по всем каналам, предоставив Управлению тонуть в антиномической бумажной волоките, а начальство настырно требовало результатов. Игнат не удовлетворился лаконичным отчётом по тупику в храме Иеронима и недо-свидетелем из другого церковного учреждения с авторитетным куратором. Пришлось дважды прочёсывать полуколонны, порталы, приделы и ризницу. Безрезультатно. Вскрытие ошмётков трупа архипресвитера ничего не привнесло. Вырисовывалась стратегическая бесперспективность. Мельхиор явно избегал компании калеки-сослуживицы, отлучаясь из офиса по неотложным делам, пока Регина проникала за кулисы канцелярско-ведомственной службы. Коллеги по-прежнему не признавали ее заморских замашек, но большинство привыкло и абстрагировалось. Во время обеденных перерывов она чаще сидела в полном одиночестве, пролистывая тонны информации в телефоне. С ней изредка садился учтивый оперативник с первого этажа, тактично уклоняющийся от расспросов о военных действиях. А когда над Управлением с оглушительным ревом пролетели четыре истребителя, участвовавшие в параде авиации на годовщину Объединения, ее затрясло и отшвырнуло от стола, именно Расмуссен помог добраться до уборной и пережить паническую атаку.       – Что случилось? – замешкавшийся на выходе Мельхиор вовремя посторонился, выпуская шедших торопливым шагом сотрудников под крики разъяренных дежурных, требующих подписей. – Какого черта! – путаясь в развязавшихся шнурках кед и спотыкаясь о собственную трость, Дэйн повалилась на заднее сидение вызванного такси в изнеможении. – Эй! Что с ней такое? – лихорадочно дернув прикрывающий травму шарф, он пронаблюдал за тем, как машина с визгом объезжает рытвины на асфальте.       – Посттравматическое, – поморщившись и достав пачку сигарет из кармана штанов, Эрмес закурил с поражающей апатической обреченностью. – У меня отец и дед воевали. Не спали ночами. Увядали без войны. А при взрывах фейерверков кидались на поиски оружия и поднимали на уши весь дом. – затушив окурок об стену учреждения и выдохнув струю сизого дымка, он покачал головой. – Ну да ладно, я итак пропустил ланч. Пойду предупрежу Причера о случившемся. А ты чем занят?       – Не переживай, я поговорю с лейтенантом. Возвращайся к работе, – расставшись в коридоре, они разошлись по специализированным этажам. Отделы пришли в движение: завтрашние гулянья – не единящий общенациональный момент, а разгул выряженных потешников и бродячих комедиантов в живописных лохмотьях. Ярмарка угарного непотребства под циничной формулировкой общности. – Как же я хочу спать. – пожаловавшись себе как единственному зрителю внутреннего истощения и поправив сползшую с шеи материю, он постучал в кабинет командира.       Пока Регину укачивало, сжирало заживо, по крупицам вытягивая жилы боли. Соседи, недовольно брюзжа, встретили ее на подъезде к апартаментам и довели до квартиры. Посоветовав напоследок не увлекаться алкоголем. Само радушие. Закутавшись в пропитавшиеся потом одеяла, страдая от озноба, она ворочалась, всхлипывала, выгибалась дугой и, соскальзывая на ковролин, с надрывным хрипом доползала до дребезжащего на комоде телефона и сбрасывала нескончаемый поток звонков. Разбросанные по мягкому покрытию пилюли, раздавленные ее стертыми коленями, отливали голубизной. Цветовые гаммы сменялись. От ярких до тусклых. Пейзажи за занавешенным окном менялись до неузнаваемости. От изуродованного взрывными воронками поля со сгоревшим урожаем и отпечатавшимися следами от танковых гусениц до безмятежно-бескрайнего шумливого моря. Донесшийся до помутненного рассудка голос прорвался сквозь пустой эфир самобичевания. Опираясь на выскальзывающую трость, сержант доплелась до гостиной и, придерживаясь за остов дверного косяка, замерла перед включенным телевизором. С экрана на нее смотрели два синих как затягивающая морская глубина глаза. Исходящие вселенской непостижимой тоской.       От понимания неизбежного?       – Эй, капитан, покажи погоны! – возглас за кадром, принадлежавший оператору, вынудил героя в форме оторваться от созерцания неувядающей бесконечности и, скромно потупившись, засмеяться редким беззвучным смехом. Она одна улавливала в нем нотки переполнявшего восторга. Особенно контрастно звучавшими на фоне обнадёживающего фронтового затишья. Обманчивая передышка. С украденными поцелуями и терявшимися в приближающемся артиллерийском грохоте клятвами. – Ну же, Вейн, для истории! Или ты теперь полноценный Камаил?! – сфокусировав на шевронах с позывными и гербами Державы, снимавший сам расхохотался. – Что скажешь про освобожденный город? Произнеси воодушевляющую речь! Столько парней легло за него.       – Город? – пригладив слипшиеся смоляные волосы и покрутив поврежденный шлем, солдат ногтем содрал с облупившейся, изъеденной сколами и трещинами поверхности налипшие комья земли, а затем сглотнул и прищурился. Задним планом выступал отбитый у противника аэродром, разбитый, но несломленный. С развевающимся флагом на вершине разворочанной крыши. – Те ребята, что с нами прошли тяжелейшие бои…они за эту страну умирают. Плохо подготовленные. Государством брошенные. Они меняют все в том месте, где стоят. И являются истинным фундаментом общества, солью нашей земли. Потому что вся эта пирамида, зенит которой украшают люди, смакующие в Столице суши, держится на ребятах, решающих поставленные задачи на опорных пунктах. Каждый день под обстрелами. Что такое Город по сравнению с ними? Или без них. Стены и каркас. Бетон не выдерживает. А ребята стоят до последнего.       – А лучше бы выдерживал, брат. Потерь было бы меньше, – вздохнув, Лестат повернул камеру на себя и, продемонстрировав два направленных вверх пальца в жесте победы, закинул руку на плечо товарища. – За Ангелов Света! Мы владеем этим Городом! – Камаил, не любивший интервью, все же просиял улыбкой. Сменившейся черным квадратом, отразившим ее догнивающую душу. Образ светоносного защитника потух, заставив кинуться к телевизору, выронив опору, и припасть мокрым лбом к дисплею.       – Не бросай меня… умоляю… – почувствовав чужую ладонь, сдавившую предплечье и оторвавшую тряпичное тело от пола, она содрогнулась. – Вэйн. – рефлексы, притупленные лекарствами с тьмой побочных эффектов в виде галлюцинаций и мышечных спазмов, не активировались при появлении размытых контуров лица. – Но как такое возможно? Ты же мертв. – кто-то проверил ее сузившиеся зрачки, растянув оба века и слегка накренив голову, пока Регина оглаживала пальцами начертания мужских щек и подбородка. – Мы не возвращаемся с поле боя. Такого не случается. – ноги взмыли над паркетом, нечеткие предметы интерьера закружились, искривившись вместе с пространством. – Забери меня к себе. Я больше не могу… – струи ледяной воды хлынули в открытый бормотавший нелепицу рот, залили ноздри, смочили волосы и затянули в обволакивающий провал. Представшие внутреннему взору облики оплывали разноцветными пятнами, уши терзал неумолимый звон, грудь разрывало дико стучавшее сердце.       – Ты слышишь меня? – вынырнув из удушающего саркофага, жадно вдыхая воздух и откашливаясь, Дэйн припала на бортик ванной и немигающим затравленным взглядом уставилась на вторгшегося ищейку. Мираж Камаила испарился. Уютная нежность уступила помеси недовольства и смятения. – Сколько ты приняла? Смотри на меня. – настырно защелкав, Солес приподнимал за шею и нещадно тормошил, не давая заснуть. – Черт. Сейчас последует неприятная процедура. – вторжение пальцев в глотку и мгновенно свернувшийся желудок побороли сопротивление организма. Выблевав часть намешанных обезболивающих и куски дневного обеда, женщина уткнулась в замазанный акрил. – Дыши. Глубокий вдох. – прислушавшись к доброму совету, она захрипела и предприняла попытку встать. – Не двигайся. Я помогу.       Сознание прояснялось. Ее отпаивали теплой водой. Закутывали в соскальзывающий плед. Убирали внешние раздражители, состоящие из зацикленной военной хроники с интервью ее жениха, скрипа половиц, вибрирования телефона и позвякивания чашек в раковине. Прибравшись в ванной, Волк завалился в кресло и провел рукой по изможденному лбу, исчерченному морщинами. Исподлобья наблюдая за постепенно оклемавшейся пациенткой с прояснявшимися глазами и обдуманными, не порывистыми движениями. Отогревшись дымившимся кипятком, Регина откинулась на спинку, но утробный стон сорвался с потрескавшихся пересохших губ.       – Я не наркоманка, – не устояв под немым зрительным напором, она первой начала оправдываться. – Я…       – Само собой, – оборвал детектив, как и прежде глядя на нее через растопыренные пальцы. Манера измученного труженика, недополучающего сверхурочные за дополнительные обязанности, вывела бы Дэйн из себя в другой раз, но сил не нашлось. – Уж в этом я разбираюсь. И с первого дня заметил бы признаки.       – Город может спать спокойно? – на секунду показалось, будто мужское лицо исказилось досадой. Или это следствия неосмотрительного злоупотребления. – Как ты вошел?       – Дверь была открыта, – встрепенувшись, сержант потерла занывшую конечность и осмотрелась. Ее растерянность не укрылась от бдительного напарника, выдергивающего нити из шарфа. Насколько часто он их менял?       – Наверное, соседи заходили, – рассуждая вслух, она отпила глоток несахарного чая. Мог ли кто-то, воспользовавшись подвернувшимися обстоятел ьствами, проникнуть в квартиру и поставить видео на телевизор? Только тот, кто видел любительски отснятые материалы трехгодичной давности. В их военной среде увлечения Лестата пользовались популярностью, но за пределами сообщества, еще и в другой стране? Невозможно. – Как ты узнал, что я нуждаюсь в помощи?       – Расмуссен. Проговорился о твоем самочувствии и посиделках в туалете.       – Звучит, как низкопробная эротическая беллетристика. Уже весь офис шепчется о моих припадках? Стоит писать заявление? Или ждать кричащих заголовков о душевнобольном агенте, гоняющимся за таким же психопатом?       – Бурное у тебя воображение. И плохое мнение о друзьях, – впервые расслабившись, мужчина взял чашку с журнального столика и отхлебнул приготовленный напиток. Откуда взялись лимоны? Дома хранились остатки размороженной лазаньи и догнивающий сыр. – Никто о тебе и слова не сказал и не скажет. Я объяснился с Причером, сославшись на твое переутомление. И это правда: приходишь раньше всех, уходишь позже. Отказываешься от выходных. Вычитываешь тонны информации. Стол в полнейшем хаосе.       – Нанялся уборщиком на полставки?       – Знаю, о чем говорю. Ты закапываешься. Подтачиваешься. Тебя не хватит до конца расследования, – не имея энергии и желания спорить, Регина облокотилась на подлокотник и прикрыла веки. Пусть убаюкивающий голос притупляет разыгравшуюся мигрень. – Эрмес не из болтливых. Он переживал.       – Как и ты? – их взгляды пересеклись. Буйная неравномерная зелень с темно-коричневой палитрой. Поднявшись на ноги и размяв онемевшую шею, Мельхиор измерил шагами небольшую комнату. В нем боролись две сущности: примитивного следопыта-одиночки, отрешившегося от всего мирского как от отвлекающего, и человечного полицейского, приставленного к калеке для подстраховки. По нервозной походке легко определить степень колебания между мотающимися чашами.       – Я же здесь, – разом выпалил Солес, непроизвольно повышая голос и сжимая кулаки. Больше слов не прозвучало. Превысив лимит по количеству излияний и признаний, он отвернулся и схватился за подоконник как за спасательный круг.       – Иди сюда, – оглянувшись через плечо, мужчина нахмурил широкие брови, но не шевельнулся. Все еще сомневаясь. Взвешивая последствия. Уловив обнажившуюся симптоматику нерешительности, она задорно хмыкнула и выпрямилась с неким вызовом. – Чего ты боишься больше? Неизвестности или предсказуемости?       – К чему этот вопрос?       – До Перевертыша ты покрывался пылью и бронзовел вместе с медалями за поимку потрошителей и других умалишенных. Достигнув пределов компетентности, – прищурившись, он вышел из полосы света, проникающей за плотные шторы, и затаился в безопасности тьмы. – Да, я тоже умею читать, офицер. Задумайся: у тебя нет ни жены, ни детей. Лишь твои бесконечные отчеты, которые пишутся с утонченностью заядлого бюрократа-морфиниста, да книги по криминологии, от которых вовсе нет толку. Как и в твоей машинописной умственной деятельности. – с каждой последующей фразой он незаметно сокращал дистанцию между ними. – И тебе так комфортно. Ни будущего, ни прошлого. Все предугадано и расписано. Однообразно.       – Может, в этом мое счастье? Не обдумывала такой вариант? – нависая над сидящей, Солес, давно свыкшийся с полумраком, со склоненной набок головой вслушивался в неделикатные сентенции и любовался той, что их генерировала.       – И в чем оно состоит, твое счастье? – перейдя на полушепот и проведя ладонью по раздробленной ноге, Регина снова привалилась к подушкам в углублении кресла и выдохнула накопившийся в ходе войны и мира упадок. Полковник обучал ее подавлять накатывающий мандраж серией дыхательных циклов. Когда эмоции переполняли и казалось, что выхода нет, а окружение неизбежно, ты мигом замираешь, делаешь вдох и продолжаешь биться до победного. – Ну же, в тебе умирает романтик под личиной клерка Управления. Но давай без выспренной патетики. – ответа не прозвучало. Волчьи повадки не вязались с проступающей уязвимостью. – Ты вжился в образ нелюдимого скитальца без принципов и убеждений, которого якобы так тяжело разгадать.       – Утверждаешь, что справилась? – став напротив собеседницы, агент медленно опустился на колено и, лениво опершись на обивку, поочередно моргнул. – Просвети.       – То из тебя больше двух слов за сутки не вытянешь. И ты реагируешь на все мои комментарии так, словно тебе плевать на мое существование, – раз уж они перешли в плоскость откровений, то надо испивать чашу до дна. Как при штурме вражеских позиций, отдающих металлическим привкусом. – То заявляешься ко мне домой с продуктами, откачиваешь при отравлении, готовишь чай. И никуда не уходишь. – не двигаясь, ищейка гипнотизировал тяжеловесным взглядом. – Странный ты избрал способ создавать рабочую атмосферу. – протянув руку, она уверенно коснулась сжатых мужских губ и провела по линии рта, разглаживая перерезающие складки. – Так в чем же твое счастье, Мельхиор Солес? В побегах от страшной реальности, где придется снимать шарф с шеи и быть ответственным за свой выбор? – ее запястья перехватили на подступах к замотанному горлу. Рванув напарницу на себя, Волк обдал ее горячим дыханием и прислонился к взмокшему лбу. Целовать его после сцены в ванной не хотелось, но искушение нарастало ежесекундно.       Разразившийся гудением телефон резонировал с неритмичным пыхтением, изводя слух. Зарычав и неторопливо отстранившись, Мельхиор нащупал смартфон и прижал к уху, не забыв отойти обратно к окну. Скрытный корифей изнанки криминального мира вернулся на сцену.       – Да? – маленькая деталь указывала на волнение. Он забыл назвать фамилию, прежде чем взяться за вызов. – Сэр. – машинально распрямив плечи и вцепившись пальцами в волосы на затылке, он с нетерпением покусывал изорванные губы. – Я с ней, да. – полуобернувшись, он проигнорировал ее вопросительный взгляд. – Почему? – мимика видоизменялась со зловещей непрерывностью. – Вам нужно мое мнение? – покосившись на женщину, Волк зримо помрачнел. – Вас понял. Скоро будем. – отключившись и прижав корпус к переносице, детектив выругался. – В Управление позвонил некто, представившийся Перевертышем. И попросил нас проехать к центральной площади Консолидации. Для получения дальнейшего инструктажа.       – Нас? – спустив ноги на ворсистый ковер, Дэйн скинула стесняющий плед.       – Цитирую: ловцы человеков, обязавшиеся изловить возвещающего Радостную Весть. Но слово мое заковать в цепи невозможно. Ничего не напоминает?       – Ты у нас религиовед. Вот и поведай.       – Надо перечитать деяния апостолов. Потом, – проверив сообщения, Солес негромко цыкнул. – Если твое самочувствие неудовлетворительно – я поеду сам.       – А Причеру скормишь очередную сказку про рабочее выгорание? Лучше подай трость и телефон, – тихо возмутившись, он выполнил просьбу и соблаговоли предложить руку. – Касательно разговора о смыслах. Мы не закончили. – шумный выдох и побег в коридор на поиски ключей от автомобиля. Пока шли приготовления к незапланированному отъезду, Регина обнаружила четыре пропущенных от анонимного номера. В мозгу что-то щелкнула. Он пытался до нее дозвониться и поделиться хотя бы частью эпохального замысла на годовщину, однако паралитическое состояние им помешало. – Дай мне полчаса. – оторопевший Солес, энергично заскочивший в квартиру, проводил ее взглядом до злополучной ванной. Захлопнувшаяся дверь стала преградой между ними. Отражение в зеркале отпугнуло бы и более стойкого очевидца: образовавшиеся углубления под глазами с затерявшимся между мирами зрачком приобрели бронзово-фиолетовый оттенок, отекшее лицо с шелушившейся кожей как-то странно уменьшилось в объемах, а растрепанные волосы клочьями спадали на шею. – Всего один паршивый день вывел меня из строя на двадцать часов. – взглянув на циферблат, она подсчитала период бессознательности и устыдилась такой слабости, проявленной перед коллегой. Или их негласные рамки посыпались в результате ее передоза?       – Я должен предупредить, – раздавшийся стук вывел из ступора, принудив заняться освежающими косметическими процедурами. – Мы поедем в центр. В разгар массовых гуляний. Авиация устроит показательное шоу, а в финале прозвучат десять залпов из артиллерии. Болванками, но все-таки. Я не уверен, как ты отреагируешь. – нарочно повернув краники в душе и раковине, сержант окунулась в леденящую воду и, раздевшись за считанные секунды, прыгнула под струи кипятка. – Я в машине.       Перезвонить не выйдет. Доведется играть на опережение или подстраиваться под правила убийцы. Восстановив прежний лоск, Дэйн переоделась в темно-серый джемпер с распахнутым зеленоватым плащом поверх напрягшихся плеч и вылетела из удушливого непроветриваемого пространства без колебаний. По дороге отбилась от бурчащих соседей, всунув им долларовые купюры, и прыгнула в транспорт.       – Добудешь мне оружие? – не глядя на водителя, едва не пропустившего поворот, Регина положила обе побелевшие ладони на панель перед собой и мысленно сосчитала до десяти. – Кто-то проник в мой дом. И включил на телевизоре видео с моим погибшим женихом. – насупившись и постучав по рулю, Мельхиор не вдавался в подробности и не перебивал. – Врач запретил мне даже прикасаться к автоматам и пистолетам. Но ситуация усложняется. – про телефонные звонки она умолчала. Пока привилегия на приватные беседы с подозреваемым задержится в качестве козыря. – Что думаешь? – пауза затянулась, утопая в возрастающем галдеже и барабанной дроби.       – Ничего не обещаю, – из его уст это прогремело как гарантия.       Припарковавшись на месте для инвалидов и огрызнувшись на регулировщика, Солес предложил ей локоть и повел по заполоненным бурлящим кварталам. Точно вибрирующие бескровные артерии, протянувшиеся в разные стороны от колыхающегося сердца с ликом Архангела, сосредоточенного в помпезной статуе над рядом фонтанных нагромождений. Их облепили флагами и восхваляющими Объединение плакатами. Повсюду виднелись россыпи белых перьев – атрибутика герба в прошлом раздробленной, пожираемой внутренними и внешними распрями Республики. Пережившей войны и бойни. Двух диктаторов, устраивающих чистки неугодных ради закрепления на троне и владения кровавой короной c титулом геноцидного уравнителя. Одного соглядатая с амбициями махинатора-популиста, подлинниками Караваджо в закромах и десятками паспортов дружных держав. Группу террористов-фанатиков с идеями вселенской резни под знаменами Христа с автоматом наперевес. Мировое отчуждение и всестороннее давление прогрессивных блоков влияния. Тем не менее, они преодолели идеологические разногласия, чтобы выступить единым фронтом против колоссального количества врагов. И заслуженно праздновали редчайший исторический триумф.       Дэйн отметила необычайно церемониальные одеяния: разномастные балахоны. Мозаичные пятна, тасованные по неозвученному принципу. Возвышающиеся оголенные татуированные спины зримо отмежевывались от прочих участников за счет специфической внешности и надменной позы. Тайна костюмированного балагана приоткрылась с колокольным перезвоном. Пробило девять часов утра. Головы собравшихся синхронно обратились к вытянутому персту архангела, указывающему вдаль. На вставшее солнце, неоготические шпили парламента, белеющие башенные часы храма и дорогу, пролегающую между двумя строениями. Где уже выстроилась яркая процессия из красных плащей, обступившая ссутулившуюся фигуру по центру. Отступив на шаг назад под давлением завозившейся толпы, по громкости опустившейся на уровень слившегося гудения, Регина ошарашенно воззрилась на происходящее светопреставление: замкнутый в красноте человек сгибался к земле под ношей громадного деревянного креста. Истекающий потом, тяжело дышащий, спотыкающийся о камни и колдобины, он неоднократно припадала на колено и, выигрывая секунды отдышки, подскакивал с грузом и протискивался сквозь сжимавшиеся ряды оценивающей публики. Над ними кружили пять вертолетов, фиксирующих марш-маневры на камеру. Репортеры силились протиснуться вперед для красочного фона вещания, а фотографы порывались прорвать цепочку изрисованных стражников.       – Это какая-то проплаченная властью пиар-акция по восстановлению доверия к церковникам? – ее собственный голос показался инородным, непослушным. Звучащим из аквариума. Или с последних рядов амфитеатра с видом на залитую кровью арену. Взглянув на безучастного напарника, Регина пришла к выводу, что разворачивающийся спектакль не в новинку собравшимся. – Экстравагантно.       – Нет. Это и есть власть, – выудив телефон после окончания шествия на их участке, Солес вчитывался в полученные инструкции. – Присмотрись. Не узнаешь его? – момент упущен. Крылья строя сошлись в сплошную линию, закрыв обзор. – Муж Президента. Возглавлял террористическую группировку с Востока. Воевал против подконтрольных территорий больше десяти лет. И содействовал общности разделенного народа. – поймав на себе удивленный взгляд, он невесело усмехнулся. – Сразу видно, кто не читал брошюрки на входе в Управление. Мы живем в этой ультимативной легенде и растим детей под ее воздействием.       – Получается, таким образом он очищается от грехов? Возрождается?       – Причер не отвечает. Связь глушат.       – Идеальный день для убийства, – кто-то толкнул ее в спину, но удержал от падения за предплечье и потянул назад, на холодящее кожу лезвие. Мимо проплывали цветастые наряды, звероподобные маски, аляповатые макияжи и сакраментальные символы в форме нательной живописи. Навевало сумбурные воспоминания о госпитале и награждении ветеранов. Две медали. За отвагу. Мертвому и живой. Мечтавшей о смерти. Ибо ради чего жить в мире, лишенной улыбки Камаила? – Не тяни.       – Наконец-то мы встретились, – шёпот на грани мурлыкания. Безликий. Машинный. – Вы проспали всю подготовку. Я Вас навещал. – расчерчивая остриём витиеватые узоры через прорези джемпера, он имитировал знакомые сюжеты. Творил шедевр изуверства. – Вам не сбежать. – вложив ей в руку клочок бумаги, садист отпрянул так резко, что жертва потеряла равновесие и свалилась на асфальт. Под ноги сборищу вырядившихся мракобесов, спешащих на распятие. И среди них блуждал Понтий Пилат с приговором.       – Какого черта? – растолкав беспрерывный людской поток, Мельхиор подбежал к коллеге и присел на корточки. – Тебе хуже?       – Если бы, – растерянный вид не вязался с недавней прострацией, как и попытка вскочить на ногу и отыскать ускользнувшего призрака. В чувство ее привели окрики и прикосновения ищейки. Схватив рукав бежевого пальто и удержав стесненную перчаткой ладонь, Дэйн продышалась. – Он был тут. С ножом.       – Кто? – в чернеющих расширившихся зрачках маячило осознание. В стадии отрицания.       – Ценитель преображения, – разжав кулак и развернув бумажку с лаконичной надписью “Иуда умер не в храме, ведь так?”, она многозначительно кивнула на две монументальные постройки в главном секторе площади. – Сегодня у слуг народа выходной?       Догадка не подтвердилась. Точнее, реализация мастера не удалась. Двухэтажная округлая ратуша, оцепленная гвардейским кордоном и каменной высокой лестницей, не допускала проникновения. А вот соседнее достраивающееся здание вполне сгодилось для сценографии варварства, ничем не поступавшейся предыдущей. На первом этаже, минуя застеленный строительной пленкой коридор с непокрашенными стенами, в так называемой приемной обнаружили скрюченное, переломанное мужское тело. Поставленное на голову и сведенные ноги одновременно. И поддерживаемое с двух сторон обклеенной клеенкой мебелью. Верхние конечности прибили к икрам гвоздезабивателем, как и стопы, буквально ввинченные в цемент. Изображением буквы анормальное воображение не ограничилось. Раздетая жертва изобиловала ассиметричными рваными ранами с засохшей кровью и узорчатыми подтеками, вместо губ зияло изрезанное розоватое нагноение плоти, глаза вырезали и положили рядом с куском обрубленного уха. Прескверное зрелище. Впустившая их охрана долго отходила от увиденного, пока кого-то не вывернуло наизнанку и не погнало на улицу.       Оцепенение растаяло.       – Я позвоню криминалистам, но и без них могу назвать имя убитого, – Солес истратил на визуальное распознавание меньше минуты. Наклонившись, он брезгливо наморщился и прикусил внутреннюю часть щеки. – Кто бы могу подумать, что ты закончишь именно так, Эдди.       – Вы знакомы? – игнорируя выедающий радужку смрад, Регина подошла ближе. – Эмблема у него получилась грубее. Умер в ходе пыток?       – Эдвард Красинский. Известный пропагандист. Сначала на зарплате у правительства, но даже оно распрощалось с ним после громкого скандала в прямом эфире, – сержант тщетно рылась в закромах памяти, перетряхивая имена журналистов, репортеров и прочих бесполезных фельетонистов. Толку никакого, кроме третьесортных порочащих достойных командиров статеек. – Не слышала? Полгода назад, освещая перестрелку между полицией и бывшим боевиком, призвал топить и сжигать детей реабилитированных жителей Востока в случае преступлений. Вторым шансом наша святая держава не одаривает.       – Боже, его уволили?       – И лишили наград особым указом Президента. Как и аккредитации. Общество решительно осудило и объявило бойкот любимцу первых каналов. Он не сдавался, несмотря на уголовное производство. Публиковал разоблачающие статейки в Телеграме и, благодаря радикальным сторонникам, собрал на залог. Все угрожал пойти в политику. Поганый шовинист.       – Одним меньше, – убедившись, что их не слышат, она обошла по кругу своеобразный алтарь. Вновь затейливая поза, задействованы элементы декора, дурно пахнущие ошметки в разворочанном теле в кровавой жиже. – Как связаны публицист и церковник?       – Библейскими мотивами, полагаю, – среагировав на отшатнувшегося охранника, чей выпавший из рук фонарь осветил часть замаранной стены, агент инстинктивно потянулся к пистолету и сощурился в полумраке. – Что там? Что написано?       – Малх не отрекался от Учителя, но все равно лишился уха, – Дэйн достала телефон с фотографией прошлого послания и сравнила образцы почерка. – Отличаются в деталях. Но ты угадал. Он перешел на религиозный символизм. Или придерживается выбранного концепта.       – Оригинально.       – Жертва отобрана неслучайно. Как сумел выманить в разгар праздника?       – Без особых усилий, – пройдясь защищенными пальцами по неровным зубам убитого и искрошив в порошок многокрасочный налет, следопыт коснулся набухшего, но не вырезанного языка. Сердце повисло на ниточки недорезанной артерии. Ему помешали? На спешку ничего не указывало. – Эдди бегал за мной неделями после поимки Потрошителя, уговаривая на интервью. Я дал комментарий. И пожалел. Вышла разгромная статья под заголовком “Волк без стаи, полиция – без новобранца”.       – Ах да, с тобой же был молодой напарник, – отведя взгляд, Солес поднялся с колена и отряхнулся. Болезненная тема. – Значит, Красинского подловили на главной слабости? Эксклюзивности?       – Придется наведаться в издательство, где его публикации выходили под псевдонимом. Коллеги не давали ему совсем зачахнуть.       – Как благородно. Поощрять латентного эсэсовца площадкой для разжигания национальной розни и ненависти.       – Дело не в этом. Так ему подкидывали денег на лечение СПИДа. Не знаю, в какую политику он там собирался, но сгорал быстрее предвыборных обещаний, – отвлекшись на звонок, он отошел вглубь помещения, к пробитым оконным отверстиям без рам. – Шеф? Мы нашли второе тело. Произошел инцидент. Подробнее распишу в офисе. Оперативная группа скоро прибудет по высланному адресу, мы здесь закончили. – спрятав гаджет в карман, Мельхиор вгрызся зубами в короткие ногти, думая о своем. – Без специального оборудования мы тут мало чего добьемся.       – Сердце не омыто. В который раз посчитал недостойным эффектной коллекции?       – Я бы удивился обратному, – придержав спутницу за локоть на лестнице и вдохнув свежий воздух, не отягченный трупными испарениями, он отозвался на засиявшее солнце и прогремевшую петарду выражением озабоченности. – Эдди не подпадал под определение хорошего человека. И серийный убийца, видимо, согласен с общепринятым мнением.       – Не нам судить, но мы обсудим, да? – усмехнувшись, Регина шутливо потрепала мужчину по плечу. – Я не о том. Можно получить доступ к медицинской карте архипресвитера? Если моя теория верна, то он отбирает их не только по принципу моральной загрязненности. – опершись бедром о парапет, она продемонстрировала фигуральные скобки. – Или ты в меня больше не веришь? – кокетливость в тоне не сочеталась с общей истощенностью организма, пережившего бурную ночь. Как бы там ни было, их отношения прежними не станут.       – Как я могу? У меня поднакопилось дел: доставить свежие материалы в Теологический Институт, в кратчайшие сроки обрадовать Причера отчётом, добыть тебе оружие и справки покойника. Упустил ли я что-либо важное?       – Точен, как коллиматорный прицел, – подмигнув и отдав честь, Дэйн безотчетно сжалась от звуков выстрелов неподалеку. С непривычки потряхивало все тело до основания, взбадривая и затапливая паникой совокупно. – Я съезжу домой и проверю обстановку. Изучу материалы дела и высплюсь, а завтра наведаюсь к твоему однокурснику в храм. – насторожившись, полицейский окинул взглядом беснующуюся толпу, торжествующую при каждом искусственном всполохе. Будто не было никакой войны, а городские кварталы не лежали в руинах после бомбардировок истребителями, посланных боровшимся за власть советником предыдущего властителя. Сюрреализм постмодерна. – На самом деле, меня больше интересует мальчишка. Верну ему бесполезный дневник и опрошу. Подкинешь до метро, пока не начались поздравительные бомбежки?       – Вижу, ты окрылилась. Стоит чаще впадать в медикаментозную кому. Вдохновляет, да? – средний палец, мелькнувший перед сосредоточенным мужским лицом, вызвал ухмылку. Охранники, давно пережившие третий сердечный приступ после увиденного, с ужасом наблюдали за двумя веселыми детективами. Пару минут назад копошившимися в полуразложившимся связанном трупе, а теперь перебрасывающимися шутливыми пассажами. – Дождемся подкрепления и поедем.       Простояв около получаса без дела, они то пересматривались и неловко опускали глаза, то делились незначительными предположениями о расследовании. Чувство защищенности росло. Выстроенная загородка поддавалась под скрупулезным напором. Понастроенные барьеры проседали, железная задвижка отпадала. У обоих. Ему тяжело давались коммуникативные навыки, а ей претило будущее без почтения к погибшему жениху. Один застрял в мазохистском самообмане, а вторая переживала кризис самоощущения, скатывающийся в архаическое обожествление мертвецов. Такими темпами они выдохнутся раньше Перевертыша, более мотивированного ввиду разыгравшейся охоты. И пока превосходящего их во всем: информированности, скорости, проектировании и реализации. Регина швырнула трость на заднее сидение и достала собственный изрисованный блокнот, принявшись за спасительную аналитику.       – Итак, буква “А”, – срисовав запечатленную на снимке позу с прибитыми конечностями, она долго имитировала бурную умственную деятельность. – Где искрометная шутка в стиле игры в скрэббл? Я ставлю на “дадаизм”, а ты? ********       – Имя следующей жертвы. Скрытая дата. Зашифрованное слово. Понятия не имею, – не отрываясь от дороги, Мельхиор поглядывал в зеркало заднего вида. – Слушай, я высажу тебя на перекрестке. Возникло неотложное дело. – забарабанив пальцами по рулю, он сделал попытку выехать из потока застрявших автомобилей, но уперся в затор помасштабнее. – Твою мать. – распсиховавшись, агент запутался в педалях и по итогу сжал челюсти до характерного скрежетания. – Не выходи из машины. – молниеносным движением вытащив пистолет из кобуры, Солес вложил его в бардачок и вышел. С поднятыми руками. Навстречу двоим наемникам, скалящимся хищнической улыбкой под очками непроницаемой черноты. – Я не отключал телефон. И не менял номер.       – Да, но ты не отвечаешь на звонки, красавчик, – сократив расстояние, разодетые в черные костюмы незнакомцы, с комически одинаковыми галстуками, создали некий полукруг, чтобы не допустить и мысли о побеге. – Швед будет недоволен. Впрочем, как и всегда, когда произносили твое имя. Этот никчемный должок не мешало бы погасить.       – Поточное дело обещает немалые прибыли. Дайте мне пару месяцев и…       – И-и-и-и, – покрутив плечами, словно модель на подиуме, дородный бородач размялся прыжками и зафыркал от раздражения. – Нам что, ждать поимки очередного тронутого мясника? И сколько ты за него получишь? Два годовых оклада и медальку? Или монетизируешь фотографию с мэром? Нет у нас в запасе столько времени, ты пойми.       – Я…       – Толку от тебя никакого. Ты же больше не в отделе по борьбе с наркотиками. И сам в этом виноват, хотя он предупреждал о последствиях. Работаешь с маньяками – будь готов лечь на операционный стол и попасть на кругленькую сумму.       – У меня нет денег. И не появятся до окончания расследования, – честность не поможет избавиться от коллекторов местного князька, но покажет чистоту намерений. – Могу продать машину. Выручу половину. Если дадите отсрочку, то…       – Так она у тебя с изъянами, дружочек, – выхватив оружие, засланный уголовник тремя выстрелами разбил фару и продырявил капот, наплевав на наличие пассажира. – Напрасно просидишь на сайтах перекупщиков. Размолол бы твой череп, но Швед не любит самодеятельности. – не прореагировав на вандализм, следопыт лишь выпрямился и растворился в маске безразличия. – Я поговорю с ним сегодня же. Тебе перезвонят. Так что будь пунктуальным, ладно? А то пришлют Бальдра. И кровавое шоу затмит твоего психопата на раз. – щелкнув пальцами, верзила развернулся и жестом подозвал помощника. – Не проспи! Оправдания не принимаются!       Короткий диалог окончился длительной нормализацией сердцебиения и объеданием остатков губ. Проверив работоспособность пострадавшего автомобиля, Мельхиор продышался и сел на прежнее водительское место. Абстрагировавшись от женского пытливого взгляда и гремящей авиации, он с каким-то сладостным садизмом вжал акселератор до упора и рванул по расчистившейся части. Все в нем, напряженно-сфокусированном, с проступающими венами на руках и шее, кричало о ярости. Неподдельной.       – Тебе нужна помощь? – отважившись подать голос, Регина встретила такой визуальный отпор, что мгновенно заколебалась и сглотнула спрессовавшийся ком в горле. – Я могу…       – У меня все под контролем! – вот оно, одно из многих противоречий его гнусного характера. Дело не в самовнушении, а в неуправляемых обстоятельствах. Мог ли он предотвратить получение раны от вгрызшегося в шею маклера? – Я довезу тебя до дома при условии полного молчания. И сегодня. И завтра.       – Это шантаж?       – Называй, как хочешь, – двери взаимного доверия захлопнулись с надсадным треском. – Подай об этом рапорт Причеру, он с удовольствием отстранит меня от дела и перенаправит тебя к Романо. А там и до родного фронта недалеко с потерей рабочей визы.       – Какой же ты уебок, – констатировала Дэйн, отворачиваясь к окну со скрещенными руками. Солес никак не прокомментировал столь агрессивный выпад, предпочтя разглядывать светофоры и знаки, перекрывающие определенные улицы. За полчаса они добрались до конечной и распрощались без слов. Женщина бы выразила красноречивое неодобрение, если бы успела – фольксваген завизжал и тронулся в путь. А коллега и не подумал извиниться за инцидент. – Неблагодарный. – и как карты могли такое напророчить? Доковыляв по ступенькам до квартиры и запершись на замок, она сняла стеснявшую одежду и залезла в ванную. С внутренним посылом всех к черту. Установив телефон на край плиточного каркаса, обрамлявшего акрил, Регина включила фоновый шум.       По новостям крутили животрепещущую биографию одиозного журналиста. Почившего в бесславии. Истинный ариец, как охарактеризовали бы сего добропорядочного доносчика на неблагонадежных сограждан в годы Рейха. До Объединения пользовался спросом как матерый провокатор в студиях, обвиняющий сторонников мирного плана в работе на западные спецслужбы и расколе общества во имя личного обогащения. Превозносил заслуги Президента, а после того, как он вынес себе мозги, восхвалял всех последующих власть предержащих. До наступления главного катарсиса всей жизни – интеграции ранее неподконтрольных территории с разрушением Стены и открытием границы для вытесненных жителей. Апофеозом карьеры стала цитируемая реплика о физическом уничтожении невинных детей переселенцев, беженцев и оправданных боевиков. В полудемократической стране прощалось много, кроме посягательства на и без того туманное будущее. С намеком на людоедство и варварство. Солидные издания поспешно открестились от злоязычного обозревателя и выставили за дверь. С публичным осуждением и разбитыми окнами особняка в придачу. Передача четко дала понять: сочувствия никто не испытывал, скорее удивление тому, что бумагомарателя не разделали прежде всех. Видимо, политическое заявление Перевертыша на пороге медийного раскручивания. Кто-то из ведущих в полушутливой форме предложил взять у него интервью.       – Дешевые лизоблюды, – переключившись на музыку, она нырнула под воду. Армейская выучка не подразумевала обстоятельного анализа людских скотства и неблагодарности служителям порядка. За мизерную зарплату околачиваешься в компании опустившегося сброда с извращенными идеями обезличенного господства над недостойными. И пусть бы озвучивали навязчивый психопатический бред на сеансах с профессионалом как среднестатистические трудяги. Нет, необходимо всполошить весь Город, внести смуту и панику. Ради мимолетного звездного часа в смакуемом эфире. – Лестат, набери, как освободишься. Мне не хватает твоего голоса. И смеха. И поддержки.       Наглотавшись таблеток в приемлемой дозировке и подключив смартфон к портативной колонке во избежание пропущенных звонков и неизменных претензий, Дэйн засела за исследования докладов и рапортов криминалистов касательно первых убийств в диапазоне до полугода. Вместе с данными о корреспонденте с высокими моральными устоями. До разрозненности безрезультатно. Копаясь в текстовых наслоениях, она сбивалась с побудительных мотивов действующих лиц. Никаких связей, даже бездоказательных. Хотя бы в качестве допущения. Устав погружаться в неупорядоченный хаос фразерства четыре часа кряду, сморенная полицейская закуталась в одеяло и откинулась на мягкие подушки. Стоило сменить постельное белье после короткого ночного недомогания. Но опрятность рассеялась при окунании в хлопковое тепло. Всего пять минут отдыха, не более. Пустоты, а не боли и борьбы.       Резко зазвучавшая сирена, усилившаяся за счет выкрученных на полную мощность колонок, выбила изорванную снарядами почву из-под ног. Выронив автомат и скатившись в окоп от взрывной волны, она интуитивно сгруппировалась и прикрыла уши руками. Оглушающий рев разрывал перепонки и крошил остатки самообладания подчистую. Вымывая очаги сопротивления, подавляя волю. Звонок не обрывался, ввинчиваясь в черепную коробку громоздкими винтами. Подскочив, Регина схватила телефон и рефлекторно провела по зеленой линии, не разбирая цифр.       – Неутешительные прогнозы витают в прессе вокруг Вашего имени, – вкрадчивый голос не обманул заспанный рассудок. Вмиг стряхнув дремотное оцепенение и проведя языком по высохшим губам, сержант распрямила спину. – Говорят, трагичная гибель Красинского – следствие Вашей халатности. Не желаете исправить положение? Выйти в прямой эфир со мной?       – Наслаждаетесь эфемерным контролем над чужой жизнью? Распорядитель душ, несущий весть, – поддразнила Дэйн, поднаторевшая в головоломных переговорах с бескомпромиссным мучителем. – Пора выбирать новый позывной. Ваш безбожно устарел. Кстати, откуда взялся Перевертыш? Ваше авторство?       – Не разочаровывайте, мисс Дэйн, Вы же сами знаете правду, – неестественность тона превышала допустимые барьеры слышимости – пришлось отключить колонку. Соседи придут жаловаться. – Но давайте поговорим о Вас. Вы нечутко спите. – сердце противно заныло, потянув часть органов вниз. – Я бы переехал в квартал поспокойнее. Не закрывать двери посреди ночи? Безответственно.       – Вы точно не имели отношения к органам правопорядка? – она не пыталась выпытать о прошлом, а отзывалась на крепнущий в позвонках страх. Заливающий нутро цементирующейся паникой. – Вы за пару недель проделали полугодичную работу оперативника. Избыток внимания тоже вреден. Не нуждаюсь.       – Симпатичный у Вас жених. Был, – сделав упор на глаголе, он сочувственно поцокал. Ее разъярили такие безличные обороты речи, словно обсуждался скот на убой. – Печальная судьба. А напомните, как погиб?       – Артиллерия, – Регина заметно охрипла, съежившись на кровати и вцепившись в шнурок креста на шее. Убийца нашел ее слабое место. Не зарубцевавшуюся рану вскрыли тупыми инструментами без анестезии и поковырялись в верхнем слое. Невыносимо.       – Прискорбно. А Вы пережили тот удар, да? – тихо сглотнув, она ощутила, как по щекам покатились защекотавшие кожу слезы. – Тяжело, наверное, жить с таким бременем. Вопреки или благодаря. Я бы не справился. Глотал бы таблетки почаще. Хотя есть способы подейственнее. – вот, чего ублюдок добивается. Безоговорочной победы до финишной прямой. Легкого раунда.       – Знаете, чем Вы отличаетесь от Вейна? – имя возлюбленного придало душевных сил. Протрезвило. – Он делал ставку на свет. Всегда.       – И как? Спасло ли от могилы? Стоило ли оно того?       – Вейн умер как герой. И похоронен как доблестный сын Державы, – преданный, добросердечный, бесстрашный. Реинкарнировавшийся рыцарь, переживший крестовые походы и сберегший клинок для последнего боя. – А твои останки сожгут на свалке и сбросят в самую глубокую выгребную яму. – запечатлел бы ее фотограф с приверженностью к подлинно темному творчеству: ожесточившуюся до застлавшей пелены, обрисовавшихся под глазами линий вен и собравшихся вуалью морщин по всему перекосившемуся лицу. Праведная ярость. – Я позабочусь об этом. – отец бы восторгался ею.       – Ошибаетесь, мисс Дэйн, – наигранную вежливость он, в отличие от оппонентки, соблюдал. Якобы отгораживаясь от чрезмерной халтурной необузданности. – Туда, куда я направляюсь, меня примут как творца.       Вот оно. Движущий мотив. Абсолют зла.       – Быть может. Я тебя таковым не считаю, – с этими словами Регина отключилась и распласталась на постели, зажмурив веки.       Утро приветствовало угрюмым апрельским солнцем, ревностно оберегающим лучи от вымогателей зноя. Раздвинув шторы и запустив натуральное освещение, женщина прислонилась лбом к стеклу. Тщательно сканируя тоскливую округу на предмет слежки буйнопомешанного палача. Упростил бы поимку, поставив точку в сказаниях о калеке и садисте. Пришедшее сообщение оторвало от мысли о предстоящем забеге по выбоинам неотрегулированной системы осуждений и восхвалений. Почта ломилась от количества приглашения на интервью и анонимных проклятий с пожеланиями удачной охоты, но три восклицательных знака заинтересовали. Открыв присланную знакомым источником ссылку, она на секунду впала в ступор, а затем, выпустив искусанную губу из зубных тисков, ударила кулаком по подоконнику. Статья в издании гласила: “Наследие Крестителя: дочь байкера, рэкетира, уголовника и шерифа идет по стопам неоднозначного отца. Что это? Попытка восстановить доброе имя знаменитого загонщика криминального скота с выраженным отпечатком самоуправства? Тень великого инквизитора.       – Эрмес? – названивать Солесу бессмысленно. Тот с ночи отделался сухим докладом о том, что едет в издательство “Объединенная Республика” и просит не беспокоить по пустякам. Какой обидчивый. – Извини, мы разминулись возле Парламента вчера. Пришлось уехать раньше.       – Шутишь? Я рад, что ты в порядке, – пережевывать в подробностях нервный срыв не имело смысла и отнимало время. Благо, оперативник недаром числился в списке лучших работников Управления со знанием такта и дела: – Звонишь по поводу статьи?       – Так очевидно? – впервые за десятилетия захотелось покурить.       – Исхожу из логических предпосылок. Публикация наделала много шуму. Романо первым занес ее начальству, – кто бы сомневался. Ретивые наперегонки помчатся обивать пороги главного кабинета с целью добиться преференций или же отнять дело. – Я не имею право разглашать информацию до внутреннего расследования, но злые языки поговаривают, что автором является Красинский. – что-то треснуло в подсознании, надорвалось. – Выглядит скверно, врать не стану. Постараюсь выяснить подробности и связаться. Сыграю на опережение, а ты пока не показывайся на работе.       – И не собиралась, – отсоединившись от единственного помощника, Дэйн набрала напарника, дабы известить о подбирающейся катастрофе. Безуспешно. Тогда она оделась и накрасилась в короткие сроки, выскочив на улицу в легкой кожаной куртке. Добравшись на метро до центра, загрязненного и затасканного до неузнаваемости, но очищающегося усилиями десятков соответствующих служб с техникой, она отыскала высившийся храм с вооруженным архангелом над треугольным фронтоном. Карающая длань, пронзающая зло, со щитом с оттиском креста. Поражающая симметрия эстетики и канона. – Прошу прощения, святой отец. Не подскажите, где мне найти…       – Ваше Преосвященство, – мягко поправил обернувшийся служитель Христа. Чувство божественной наполненности преисполнило ее истомленную душу при взгляде на благородно-умиротворяющие черты моложавого лица с отпечатком редкой аристократической утонченности. Не самонадеянной и не постулирующей ложные догматы. Пепельно-русые волосы выделялись на фоне черной сутаны с поблескивающим серебром распятием. Отрешенный ангел во плоти, вселившийся в тело точеного людского слепка с подогнанным и отшлифованным обликом. – Чем могу Вам помочь? – размытые внешние контуры затушевывались тускловатыми отблесками свечей и загнанным в витражи светом уставшего дня. – Вы ко мне на исповедь?       – Нет, – смутившись собственной категоричности и прокашлявшись, Регина машинально коснулась креста под воротником шерстяного пальто. – Я ищу доктора Киарана Вэйпера. – выудив из телефона визитку с упомянутым именем, она зачем-то уточнила: – Содержит волонтерский штаб. Здесь.       – Я что-то слышал, – насмешливо повертев картонку, необычайно юный епископ заправил светлую прядку за ухо и прошелся тонкими пальцами по пухлым розоватым губам, приоткрытым в раздумье над небесными сферами. – Мисс Дэйн, я полагаю? – если бы ей в кошелек подкидывали по доллару за узнаваемость на улице, то проще было бы выкупить миграционный отдел, чем названивать туда. – Меня предупредили о Вашем возможном приходе. Епископ Коди. Лайонс. – оглашенная фамилия запустила механизмы сникшей под таблетками памяти. – Пройдите в соседний придел и подождите меня там.       Ей нечем было заняться, кроме блуждания в потемках навязанного религиозного мистицизма. Жар шел от ассиметрично расставленных подсвечников, шепотки молящихся сливались в единый поток и расходились под задекорированным сводом, а распространявшийся запах ладана вовлекал разум в водоворот неуловимых эманаций. Задумавшись, женщина поковыляла к латунным подставкам и поставила свечку в специальную выемку. За упокой души павших товарищей. Когда она молилась в последний раз? До или после злосчастного удара по позиции? Переживая болезненное откровение в госпитале под чудовищными порциями лекарств? На реабилитации, учась заново передвигаться? На награждении чужими медалями, содрогаясь под ношей имущества мертвецов? В первую ночь в другом Городе?       – И Вы правда в это верите? – инородный дым клубился вокруг появившегося из ниоткуда мальчика, опершегося плечом на колонну с помпезной капителью и с любопытством разглядывающего гостью храма. Почувствовав присутствие постороннего, Дэйн круто повернулась и распрямилась, готовясь к вероятному нападению. Однако рассмеявшийся возмутитель примирительно отмахнулся рукой с дымившейся сигаретой и затянулся. – Расслабьтесь. Перевертыш не стал бы караулить Вас у алтаря. Хотя заголовки придут в восторг. – упоминание прессы отозвалось неприятным покалыванием. – О Вас легенды слагают, детектив с тростью.       – Вы так всех прихожан распугиваете? – семнадцатилетний озорник пригладил длинные волосы, но с места не сдвинулся. Мерно покачиваясь на носках, он не спешил вступать в диалог и посматривал на собеседницу сквозь сизое марево. – Или мы знакомы?       – Курт Бейкер, – зажав сигарету в зубах, подросток коснулся ее увлажнившейся ладони и сжал. Не сильно. Наносной лоск не продержится долго. Особенно на незрелых личностях, пусть и с богатым прошлым уличного оборванца. – Элорди о Вас без умолку болтал. Утверждал, вы крутая. Свой стиль. – несмотря на юный возраст, в большие, слегка выпученные глаза прокрадывалось разочарование жизнью. – Почти убили его в доках.       – Так ты меня выслеживал?       – Скорее наоборот. Вы зашли в самый дальний угол. Мы здесь курим в перерывах между всякими собраниями и консультациями с доктором Вэйпером, – пожав плечами, Курт выдернул из пачки два токсичных забвения и предложил раскурить. – Возьмите. Мне не жалко. – стерев рукавом рубашки смочившую подбородок слюну, он шмыгнул носом. – Курильщица со стажем?       – В далеком прошлом, – не найдя зажигалки, Регина осмотрелась, пока не напоролась взглядом на поднесенную к ней церковную свечку. Подобие улыбки растянуло потрескавшиеся землистые губы в окружении едва пробивающегося пушка. Приняв правила своеобразной игры, она придвинулась к слабо колышущемуся пламени и нарушила обещание двадцатилетней давности. Данное отцу. – А ты по какой статье проходил? – наметанный глаз не спутает замашки сидельца с бунтом под соусом максимализма. Запрокинув голову и выпустив очередное облачко, Бейкер явно выигрывал минуты на продумывание стратегии. Неглупый беспризорник. – Я не осуждаю. Уж точно не я. Просто ментор ваш похвалялся успехами на социально-общественной почве.       – Ну конечно, – скривившись, Курт досадливо затушил наполовину скуренное о колонну и спрятал, после чего вновь слился с миротворным интерьером и нервозно засунул руки в одежду. – Я много употреблял с четырнадцати лет. Сраная мамаша притаскивала домой мужиков и тонны наркотиков. Так и подсадила. А потом сдохла от передоза. Пришлось торговать, чтобы выжить. – с отвращением прочистив осипшее горло, он сдул налезшую на лоб челку. – Год в завязке. Но бросить курить так и не получилось.       – Понимаю. Стресс переполняет, – затяжка за затяжкой. Дурманящая отрава залечивала внутренние увечья. Пальцы дрожали от непривычки, а периферийное зрение непроизвольно подавало сигналы к обследованию пространства вокруг на наличие нежелательных свидетелей. – Как к тебе относятся в храме? – насторожившийся сирота прищурился и развязно завалился на сооружение. Для опоры. Подспудная ненависть к форме со значком проступила под симпатичной наружностью. – Ты весьма скептично отозвался про доктора, а я должна понимать, куда меня пытаются втянуть. Все эти съезды ветеранов и пострадавших от войны ничего не стоят, если сама атмосфера нестерпима.       – В общем, все не так плохо. Вэйпер еще тот требовательный козел, но готов выслушать мнения. Да и кто будет жаловаться? Кормят нормально, постель чистая, белье выглажено. Взамен просят лишь приходить на уроки, групповые занятия и сеансы. А еще не влезать в передряги, которые повредят репутации церкви. – изобразив кавычки в конце заученного тексте, Бейкер усмехнулся.       – А епископ Коди?       – Его Преосвященство? Ненавязчивый и благожелательный. Грехи огорчают его и все такое. Только он ненамного старше нас, – Дэйн позволила себе изумленно вскинуть бровь в призыве поделиться подробностями столь стремительного карьерного роста. – Вы не знали? Он же из семьи Лайонсов. – никак не выразив осведомленности семейными узами незнакомцев, сержант вытягивала остатки никотина из уменьшившейся трубочки. – Владеют половиной Города, занимают места в парламенте и правительстве. На их деньги построили этот храм, а для младшего представителя выкупили сан и пристроили заведовать центром общественного спасения. Ему же двадцать семь от силы.       Вот как? Где же они пересеклись с психологом-криминалистом?       – Пригодился бы на фронте. Наши военные капелланы постоянно хрустели суставами и жаловались на непогоду.       – Потушите, сюда идут, – воровато озираясь, Курт изъял окурок и запихнул в карман темных брюк с ослабленным ремнем. Подкравшимся к ним богомольцем оказался давний приятель с пирса. Те же сознание собственного превосходства за счет двухметрового роста и пренебрежительная ухмылка, застывшая в ровных уголках упрямого рта. – Чтоб тебя, Элорди. Я думал, за мной послали.       – Воспользуйся антисептиком, – подмигнув и потрепав собрата по несчастью за плечо, Эдмонтон не удосужился разыгрывать вежливость. – Эй, мисс Дэйн, какими судьбами? Камеру приехали вернуть?       – Вне пределов моей компетенции, – интерес сменился равнодушием. Фыркнув, хулиган выпрямил согбенную спину и отодвинулся от непрошеной гостьи. – Ценная улика. Но кое-что удалось забрать. Возьми и больше не теряй. – протянув ему затрепанный дневник, Регина не ожидала благодарности или намека на приязнь. Тем не менее, житейский опыт подвел: мальчишка выхватил пропажу, пару раз пролистал и, прижав к груди, раскрыл рот в благоговейном восхищении. – Кстати, мне нравятся твои рисунки. Прости, что влезла в личное, но экспертиза настояла. В любом случае, твой безликий ангел с клинком и сердцем на весах произвел на меня впечатление.       – Вы сами рисуете. Я видел блокнот, пока мы ехали в машине. Неплохо.       – Сочту за комплимент, – хмыкнув, Элорди раскрыл бестиарий своих психологических расстройств, критически пробежался глазами и вырвал страницу. – Я недостойна такой чести. – закатив глаза, он нахраписто вручил набросок и отошел в сторону, уступая подошедшему епископу. – Я могу помочь, Ваше Преосвященство?       – Да, – оправив фиолетовый пилеолус, Лайонс измерил взглядом двоих воспитанников и величаво вздернул острый подбородок. – Соберите стулья в ризнице. Старайтесь не шуметь. – отослав прочь лишних слушателей, храмовник склонил голову набок. Сдержанная улыбка мазнула по губам. – Вы останетесь на мессу? Доктор скоро освободится.       – Разумеется, – печальная истина заключалась в том, что идти некуда. На телефон поступали звонки от репортеров и обеспокоенных юристов. Управление стало ловушкой замедленного действия. Там примут решение, исходя из медийного эффекта, произведенного мусорной статейкой замученного в заброшенном секторе журналиста-пропагандиста. Нелепее обстоятельств не придумаешь. Космос потешается над ней всеми доступными способами. – Я посижу на задних рядах.       – Садитесь там, где сочтете удобным, – убаюкивающий тембр искусно притуплял бдительность всех встроенных пеленгаторов мерзавцев. Привлекательные внешние данные вкупе с ответственностью за целый приход обезоруживали неверующих. – Как продвигается расследование? – неумелый ход.       – Не имею права делиться, Вы же знаете, – отдав должное замаскированной простодушности, Дэйн поплотнее уперлась в трость и пристально вгляделась в нарисовавшегося соперника. Тот и виду не подал, что переступил границы дозволенного. – Вы знакомы с покойным Красинским?       – По новостным каналам. Он писал много так называемых разоблачающих статей про мою семью. Доставлял немало проблем. Все порывался ворваться сюда ради интервью, – театрально поднеся к переносью пальцы с нанизанными перстнями, юноша пришел в себя и снова вошел в роль святого великомученика. – Я помяну его на сегодняшней проповеди. Он не заслужил такого финала. В связи с этим могу я испросить разрешения на произнесение имени Вашего отца. В исключительно доброй коннотации.       – Значит, до каменной коробки с крестом сообщения извне доходят? – просьба не вызвала ни гнева, ни возмущения измотавшейся невыспавшейся женщины. – Коммуникация с реальностью полезна, но телевизионные сплетни и передачки в погоне за рейтингами – порочный источник сведений.       – Бог не зря призвал Вас сюда после кошмарной трагедии. И организовал нашу встречу.       – Благо, Джон Дэйн не имеет к ней никакого отношения. Как и к Вашим мессам. Вы о нем ничего не знаете…       – Ошибаетесь, мисс, – с неожиданной напористостью оборвал Лайонс, сделав шаг вперед. – Я тоже рос сиротой, под опекой сурового, деспотичного дяди. Тяжело пребывать в их тени. И выход из нее – целое испытание свыше. Взгляните на меня. – разведя руками в демонстрации одеяний высшего духовного лица, он сумел избежать беспардонного самохвальства. – Вы видите перед собой некий собирательный образ осовремененного жреца. СМИ и многочисленные скандалы превратили наше служение в аляповатую клоунаду про запас. О нас вспоминают либо в годину отчаяния, либо во имя осквернения Господних чувств низкосортными памфлетами и карикатурами. Я обрел сан, ибо верил истово в то, что совершаю и говорю. Наперекор расхожему диспуту о моем юном возрасте. Знакома картина, не так ли?       – Типична. Остальное доверим совпадениям и попыткам подогнать частное под общее.       –       Итак, что вы слышали от начала, то и да пребывает в вас, – продекламировал Коди, чьи кустистые линии светлых бровей приподнялись в пламенном экстазе. – Вас не зря привело под сень Архангела Майкла, нашего покровителя. В противоположность многим святым, чьими именами кишат храмы этого Города, Таксиарх боролся за свет в универсальном его обозначении. *********       – Повторюсь, мой славный отец не сопричастен, – вскинувшись, Регина намеревалась уйти. Епископ оказался проворнее и обхватил собеседницу за запястье, разворачивая. – Осторожнее! Расценю это как нападение на должностное лицо. Вам нужна пометка в реестре и пятно на безупречной сутане?       – Безупречны лишь свет и слово Божье. Не мы, – выпустив калеку из объятий, Лайонс опомнился и, приведя в порядок смявшуюся материю, покачнулся на носках туфель. – Меня попрекали юностью и неопытностью как препятствиями свершению богоугодной миссии. Благодатной. Я не сдался тогда, не сдамся теперь. Прошу Вас, пойдите навстречу. – она колебалась, взвешивая последствия вердикта. Согласиться на провокационную выходку, объявив войну недовольным? Или отмолчаться, стерпев недельные унижения от общественности с пережевыванием постыдных биографических нюансов. – Всякий просящий получает.       – В чем Ваша выгода от копошения в грязи, крови и отходах незнакомцев?       – Нет выгоды человеку, который старается угодить Богу, – отсылки к Библии утомляли, точно никак не способствуя построению конструктивного диалога. – Послушайте. В этом Граде выживают вовсе не кроткие и блаженные, а сильные и предприимчивые. – Старая добрая мирская суть. Наконец-то. Проявляя внимательность, сержант внешне разыгрывала моралистку-недотрогу. – Кто-то скажет, на Вас навесили непосильную ношу в виде обязательства поймать опасного преступника. А я поспорю. Вам, как и Крестителю, дали второй шанс на возрождение. Не отказывайтесь от него из-за каких-то бульварных статеек и зубоскальства на работе. Дайте помочь Вам обыграть их. **********       – А взамен что? – вот и долгожданная изворотливая усмешка. Несмотря на сан, Лайонс умел вести интеллектуальную партию не хуже любого мирянина. Легкое пожатие плечами предложило самой избрать причитающуюся земную награду. – Малх не отрекался от Учителя, но все равно лишился уха. Что означает эта фраза? – прессу не допускали к трупам и не сообщали о религиозных текстах, писаных кровью. – По Вашей части.       – Малх – раб первосвященника, принимавший участие в аресте Христа, – перекрестившись, епископ задержал три пальца перед собой в форме креста и прошептал короткую молитву. – Не совсем ясно, от кого он должен был отречься, но апостол Петр действительно отсек ему ухо под давлением гнева и отчаяния. А Учитель исцелил его одним касанием. Ваша цитата противоречит самой себе. Откуда Вы ее взяли?       – Как Вы относитесь к фигуре Перевертыша? – он поморщился, рывком отбросив упавшую прядь и помотал головой в некоем нравственном протесте.       – И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее всю, – выдержав красноречивую паузу одержимого трибуна, Лайонс устремил глаза вверх, на кессонный свод с фресками в каждом квадратичном углублении. – Понимаете ли Вы главную трагедию человечества, мисс Дэйн? Дьявол приходит к нам в обличье Ангела Света. Искушает. И добивается успехов. Растерянных слепцов уже ничто не спасет. Но мы не перестанем пробовать. ***********       – И кто же он такой? Пастырь? Уравнитель? Лукавый? Антихрист?       – Помилосердствуйте. Ему мучительно хочется стать демоном. На деле же убийца – обыкновенный лжепророк, пагубные ереси внедряющий в податливые умы.       – А мой отец? Кем был он? – Регина одновременно жаждала и боялась услышать ответ. Но епископ, облеченный властью отлучать и прощать, по-настоящему ласково улыбнулся, приблизился и смело коснулся женского предплечья в подбадривающем жесте.       – Как и Вы. Вестником света, – прикрыв веки, она мысленно пригубила от благодатной чаши веры в себя. Мужские пальцы скользнули к распятию и поднесли к сжавшимся губам. – Прошу, придите на воскресную мессу. Это не те постные лопотания под аккомпанементы пустынных мотивов с вытьем и причитаниями. Истина едина, как и Бог. Но у нас – неподдельные сферы Высшего Средневековья. С хором и аутентичностью первых отцов. Узрите сами. – выпустив ее из объятий, служитель Христа отступил в тень за колонну. Произошла рокировка. Выплывший из ризницы Вэйпер неторопливой и пружинистой походкой направился к женщине и одарил приличествующей обстановке чинностью с примесью непроницаемой суровости. Напоминающей отцовскую.       – Рад, что Вы передумали и посетили нашу скромную обитель. Хотите исповеди или сеанса? – перспектива делиться личным с едва знакомыми людьми не впечатляла. Видимо, он уловил витающий в воздухе скепсис и сменил тактику: – Или пройдемся по приделам. Показать Вам мой кабинет? Ученики с удовольствием проникнуться миром криминала и законопослушности.       – Им мало собственных историй? – как-то резко покачнувшись на носках налакированных ботинок, доктор разгладил оттопырившийся воротник. Проделывая специфичный ритуал с невозмутимостью римского патриция, он не отрывал от гостьи пристально-неподвижных глаз. – И где же обещанные ветераны?       – По четвергам, – снизойдя до смягчившейся улыбки, Киаран сложил мускулистые руки перед собой и сощурился. – Вижу, компания епископа пришлась Вам по нутру. Веруете? – кивком указав на шнур от креста, выделяющийся на кремовой коже, он с непритворным интересом внимал ответу.       – У меня сложные отношения с Богом.       Вспоминается татуированная библейскими сюжетами спина, усеянная шрамами от порезов.       – Вы не одиноки в этом плане, – признался Вэйпер, не двигаясь и не моргая. Сколько же ужасов ты пережил? Или сотворил? – Сочувствую по поводу всплывшей информации про отца. – кульминация всей доверительной беседы. – Простите, если затронул болезненную тему. Я прочел статью. Вас не пощадили.       – Когда общество отличалось милосердием при поднесении на блюде козла отпущения?       – Почему-то мне кажется, Вас это не остановит в поимке преступника, – изрек психолог, утверждая, а не спрашивая. Регина тщилась распознать главный внутренний конфликт оппонента, но неустанно напарывалась на атрофированную маску без малейшего намека на эмоции. Наверное, в этом было осложнение: слишком он стерильный. Словно из хирургического кабинета. – Ваше самочувствие? – опешив от внезапности перехода, Дэйн невольно подобралась. – Удовлетворительно?       – Вполне, – подавив желание коснуться углубившихся под глазами кругов, она покосилась на врача с сугубо профессиональным подозрением и выставила трость в защитном жесте. Не ускользнувшем от наблюдательного Вэйпера. – С какой целью расспрашиваете?       – Я беспокоюсь о Вас. И не только я, – выразительно посмотрев на нее, Киаран шагнул ближе. Почти нависая, но с предоставлением возможности избежать сближения. – Настаивать на консультации я не вправе. Несомненно, Ваш лечащий доктор более компетентен. Я не претендую. Захотите – двери моей приемной всегда открыты. – доброжелательный тон в совокупности с разоружающим смехом, натренированными на международных конференциях и преддипломных советах, содействовали в завоевании глубокого уважения и вечной благодарности затравленных пациентов. – Уверяю, мисс, друзей у Вас намного больше, чем выдуманных врагов. И Вы… – осекшись, он сосредоточил взгляд на одной точке за спиной посетительницы и медленно отстранился. С отчетливым разочарованием на бескровном лице.       Проследив направление мужского взора, агент повернулась к выходу и обмерла на мгновение. Там, в окружении божественных неуловимых проявлений и притихших молящихся, проступал нечеткий силуэт детектива, немного сгорбленного под тяжестью пережитых неурядиц, явно испытывающего дискомфорт от выхода за пределы очерченной зоны неравнодушия. Разыскивая напарницу по всем уголкам молельного комплекса, он застал ее за перешептываниями с волонтером и потому выждал подходящего момента. Первое побуждение: расшвырять атрибутику, растоптать свечи, спихнуть со скамей богомольцев, поругать священную книгу и кинуться с кулаками на проклятого лицемерного эгоцентрика, дабы излить ненависть и озлобленность, детские обиды и потаенные страхи. Наказать за воздержание, ложные обещания поддержки, светлые моменты, выявленные слабости. И вместо этого, подавив нанизанные на потрескавшиеся рецепторы переживания, она устремилась к Солесу, живо чередуя трость со здоровой конечностью, и заключила оробевшего агента в объятия. Усилием воли подавив рвущийся вздох, Мельхиор крепко прижал к себе задрожавшее разгоряченное тело. До машины их провожал не стихавший шепот, до каменистого отлогого склона – гудки водителей и окрики отскакивающих пешеходов.       – Безумно хочу курить, – хмыкнув, ищейка перевесился через консоль и нашарил под сидением две запечатанные пачки. – Ты не понял. Речь о чем-то забористом. – пожевав щеку и шумно выдохнув, он зарылся в углубление под ковриком и вытянул маленький пакетик с покрошенными соцветиями буро-зеленого цвета. – А корчил из себя доброго католика. – проигнорировав сердито сошедшиеся на переносице брови, Регина принялась сворачивать косяк на панели. – Двадцать лет не курила, но с низложением ангельского воинства можно и старые клятвы нарушить, да? Креститель пришел бы в неистовый восторг и буйствовал до потери пульса в кровавых расправах.       – Как он к тебе относился? – дождавшись, пока свинцовый вихрь грузных воспоминаний уляжется, сменившись меланхоличным увязанием в скоплении дыма, Волк помог опустить застрявшее кресло и, украдкой поглядывая на расслабленно вытянувшуюся женщину, рискнул задать терзающий весь день вопрос. С тех пор, как начальство сколотило ударную группировку и пошло в атаку при помощи телефонных скандалов, ему приходилось отбиваться от ультиматумов и жалоб без исчерпывающих данных. Изобличающая статья просто поставила перед фактом, а не прояснила общую картину. – Я про твоего отца. – на всякий случай уточнил, подкладывая ладонь под подбородок и поворачиваясь всем корпусом к коллеге. Ловя на себе суженные зрачки остекленевших глаз.       – Держался за меня до последнего, – голос из потустороннего отжившего мира. Лишенного великих идей и смыслов. Без пароксизма перенасыщения. – Как за единственную надежду. За второй шанс. – отрешенное созерцание переросло в искреннюю заинтересованность. Очевидно, он страшился и втайне рассчитывал на скабрезные подробности, что не могло не вызвать горчащий смешок. Да, их должно объединять нечто мерзкое. – Не переживай, он не навещал меня по ночам. И уж точно не устраивал психологические игры с подоплеками. Газлайтинг ему не свойственен. – спорный довод. Джон умел настаивать, прибегая к выработанным в тюрьме специфическим методам. – Паршивые статейки и половины правды не знают. А суть такова: его любовь спасла в критический момент. Без него меня бы здесь не было. Я не стала бы целостной личностью.       – Слезы – это хорошо, это замечательно. Значит, ты можешь слышать ангельские голоса. Они заботятся о тебе и даруют ярчайшее благо – эмоции. Я таковые утратил. – увязающий в дыму сигаретного бреда, брошенный всеми и ищущий спасения головорез завороженно глядел в космос закопченного потолка, попутно выстукивая кольцом отдельный ритм. – Или я заблуждаюсь? У меня же есть ты? – говорил ли он тогда с ней, пятнадцатилетней запуганной девочкой, сутки рыдавшей над могилой матери, которую не любила? Опустив ноги на провонявший жженный ковер, мужчина уперся истертыми локтями в колени и уставился на нее своими до тошноты глубокими оболочками с отраженным мирозданием. – Искупление окрыляет. Ты станешь им для меня. – протянув ладонь, погрубевшую от рабского труда на благо приговорившего общества, Джон сжал ее маленькую ручку с отталкивающим фанатизмом. – Помоги мне.       – Хотел бы я с ним познакомиться, – из ниоткуда выплыла терпкая реальность с привкусом мышьяка и новичка в одном флаконе, пробившись в обновленный купол самообмана. Со встроенным кодом, перезагружающим сбоивший организм.       – Куришь?! Эта дрянь убивает быстрее пули!       – Не хочу с тобой жить! Вообще не хочу жить! – поздний восемнадцатилетний бунт, распаливший шерифа пуще прежнего. Кривая улыбка грустного странника тюремных задворок резала хуже ножа, кромсая комки сплетенной боли.       – Вот как? – вывернув ей кисть и растоптав выпавший окурок, шериф наклонился к отбивающейся дочери. Пахнуло въевшейся смесью казематного мыла, дешевого дезодоранта и опиумного угара, подцепленного во время рейдов по злачным городским трущобам. – Умереть? Недосягаемая мечта труса. А ты попробуй выжить. Назло всему. – вредоносные сентенции просачивались в незрелый разум, подтачивая очаговые сопротивления. – И ты научишься любить жизнь. Как я, просидевший в клетке всю сознательность. Осталась бессознательность.       – Потому что он Креститель или мой отец?       – Всего понемногу, – затянувшись от переданного косяка, Солес наконец разомлел.       – Вы с ним в чем-то схожи, – в обнаженной надломленности. В сокрушенной несгибаемости. Любви к прогнившему Отечеству и величии высмеянного духа. – Может, поэтому ты мне нравишься. – она прошлась костяшками пальцев по мужской небритой щеке и, подавив вспыхнувшую тягу, вытащила из раскрывшегося рта сигарету и отодвинулась. – Как Управление пережило коллапс морали?       – Знатно их там лихорадило, спешу доложить, – подложив сцепленные руки под голову, Мельхиор по-своему переживал момент близости и потери контроля над собственным закостеневшим телом. – Небольшой инсайд: Причер, судя по всему, был в курсе. – никак не отреагировав на испытующий взгляд с растекающимися спиралевидными галактиками в ободках, тестирующий его терпеливость, детектив облизнулся и приглушенно рассмеялся. А точнее – замурлыкал. – Не знаю, каким образом. Иногда у меня возникает чувство, что он сам скрывается под личиной Перевертыша. Пять лет по следу блуждает. И никаких результатов. Но стоит несанкционированно передвинуть кулер с водой, как он разочарованно вздыхает и подзывает по одному ради чистосердечного допроса.       – И как дальше? – подивившись, каким разговорчивым становится напарник под воздействием этой иссушающей отравы, Регина вспомнила, что он работал в отделе по борьбе и контролю за партиями токсинов. Следовательно, ему хочется выговариваться, делиться сокровенным. – Что мне делать?       – Работать. Нарабатывать. Разрабатывать, – продемонстрировав три пальца, Солес вновь фыркнул, имитируя смешок, и завалился на другой бок. – Не привлекать внимания, не напоминать о себе, не резонировать на фоне общего мнения.       – Твой девиз? – умиротворенные черты омрачились, поддавшись явной обиде. Все-таки, до Джона ему далеко. Тот, страдая от реминисценций отрефлексированной трагедии, потерявшей остроту за четверть века, колебался между незрелым безумием и апостольским служением светлому миру. А дезориентированный Волк, наоборот, бежит от навязанной судьбой роли. – Помогает? – вопрос не в его личностном самоопределении, а в ее занимаемой нише. – Сколько ты им должен?       – Забудь! – рявкнул опомнившийся собеседник, судорожно дернув за ручку регулировки сидения. – Я отвезу тебя домой. А завтра мы начнем сначала.       – Ты не готова! – констатировал Креститель, нещадно чеканя по слогам. Шпоры на сапогах звонко вторили размашисты круговым шагам, а отчужденный прищур добивал остатки решимости. – Ты не прошла и половины пути, а тянешься к бездне. Пойдешь по моим стопам – перестанешь вообще себе принадлежать. Но мы итак не свои. ************