***
Флешка с доступом получена — и Итадори утопает. Его компьютер успевает даже немного залагать, пока не отобразил ему количество строк для ручной проверки. В сутках, как становится понятно Юджи, слишком мало минут, часов, да даже секунд… Только бог ему поможет с этим. Или противоположная инстанция. Если заложить душу, или что обычно принимают, когда речь идёт о помощи с массивом данных на… боже, компьютер залагал снова, когда он потянул курсор резко вниз… — Давай-давай, парень, смелее! — Йорозу хлопает его по плечу и удаляется на очередные созвоны с конкурентами-или-с-кем-там-созваниваются-боевые-женщины-в-рабочее-время. Можно было только догадываться, но не отвлекаться. Каждая потраченная впустую минута весит, как грамм золота — не как-то, что Юджи может себе позволить потерять. Уже через час он выдыхается. А через полтора происходит то, чего меньше всего хотелось — в двери маленького офиса влетает на всей скорости Махито, потрясывая в руках какими-то бумажками. — Ааааах, вот ты где! — «начальник» деловито влетает в кабинет, яростно упирается ладонями в стол Юджи, буквально заслоняя своей рукой прямой доступ к клавиатуре, — Ты почему не отвечаешь мне на сообщения?! И тут же смягчается, улыбается сквозь скалящиеся зубы: — Юджи-кун… Это очень безответственно с твоей стороны: игнорировать сообщения от старшего коллеги. «Уже от старшего коллеги, не от начальника», — мысленно подмечает Итадори, переводя взгляд на чужую ладонь. — Да у меня сегодня выходной от обычных обязательств. Йорозу-сама дала мне очень важное задание. И всего лишь одни сутки, чтобы его сделать. Поэтому… Простите? Я, наверное, должен был предупредить. Махито щурится, теряет лицом всё дружелюбие и наклоняется вперед — чтобы посмотреть в монитор. От увиденного его лицо, почему-то, становится еще белее, хотя тот был и так бледным, словно перед работой он наносил густой слой отбеливающего крема. — Понятно… — чужой голос звучит более охрипло. После увиденного — чего-то? — он свалил обратно, отшатнувшись от стола Итадори, словно сам стол и его владелец представляли для него почти смертельную опасность. В своём мифическом кабинете (или чём угодно, что его заменяло) он просидел до конца рабочего вечера: с Юджи они больше не пересекались и сообщения перестали мелькать на экране смартфона одно за другим. Наступила долгожданная тишина — какая могла существовать для человека, который целиком погрузился в свою работу. Мимоходом Итадори отметил: реакция Махито была очень странной — будто он был обижен, что Юджи дали какой-то важный доступ и в обход согласований с ним. Хотя, судя по словам и занятости, Махито занимал важное место, был какой-то там шишкой (последствие чьего-то удара, не иначе) и доступ к базам данных имел по умолчанию. Неловко вышло — если так. Но, по правде, Юджи быстро выкинул этот инцидент из головы: ему было откровенно не до этого: предстояло работать весь день — судьба снова подкинула отличный шанс и, согласно новой привычке, он не планировал его упускать. Заварить кофе, умыть лицо холодной водой, чтобы избавиться от рези в глазах — от количества информации и одинаковых строк голова пухла. Ближе к обеду Итадори уже имел смутное понимание того, как сделать эту пытку чуть более сносной: чем более запойно он углублялся в работу с данными, чем меньше перерывов делал — тем хуже шла работа, значит, нужно делать перерывы — хотя бы по две с половиной-пять минут. В строках говорится о заказах — так-то оно так, и Юджи помнил, что их основная работа состояла в подготовке проектов для обороны страны; работа на государство. Только вот он не мог сопоставить, как проекты могли исчисляться сотнями тысяч единиц, и почему в заказчиках стояли разные компании: охранные, военные, научно-исследовательские… Сотни разных. И сотни вариаций. Десятки вариантов отправителей и заказчиков — разные страны, континенты. Одна из строчек заставила Юджи осесть в кресле. «Сроки: 2.03. — 2.05.Повторная отправка Beretta 92 (25000) по причине брака. Статус: исполнено» Флешбеками перед глазами проносится и давно любимая стримерша с CS: GO, и собственные попытки поиграть в какие-то стрелялки. Беретта 92. Юджи только сейчас осознал, что его и Мегуми руками в страну ввозится, скорее всего нелегально, оружие. От этой мысли какая-то невыразимая жуть завладела Итадори: забиралась под язык, пересчитала зубы и поползла вниз по пищеводу. На короткие и страшные мгновения перед глазами замелькали обложки таблоидов, всевозможные короткие и сухие сводки о числе погибших, пострадавших в ходе уличных перестрелок (следствие редко может установить, кто поставляет тем или иным группировкам целые оружейные склады). Никто не говорит о таких вещах вслух, конечно, разумеется. Начнёшь задавать тупые вопросы или самого себя ими пытать — ниточка мысли будет прямолинейной, простой: у кого может быть выгода со сбычи такого оружия? У государственного заказчика. С молчаливого государственного согласия. Та жуть, кажется, потекла по телу вниз, заменяя собой кровь. Вот она и отливает от лица. И Итадори отъезжает на своём кресле от компьютерного стола, бессмысленно перебирает пальцами по краю столешницы и пытается бороться с двумя вещами: смутным омерзением к себе (ты посредник, Юджи, статистика — это статистика, но ты вроде как соучастник) и горьким ощущением того, что где-то его крупно, очень крупно, наебали.***
Даже вкусный обед в буфете отдаёт гнилым послевкусием: ковырять палочками остатки риса было занятием более «приятным», особенно вкупе с тем, что теперь Юджи знал, откуда деньги на такие вкусности у компании. Кровавые деньги. Неудивительно, что аппетит не приходит. Тяжесть осознания давит на грудь плитой, нет, мелкой мозаикой — память, щедро подпорченная вялой и тупой головной болью (накрутил он себя замечательно, лучше всех на свете), подкидывала прочие неинтересные факты из разряда уровня смертности как следствия хорошего вооружения уличных банд, синдикатов якудза и прочего уголовного дерьма, с которым у Итадори не было никакого желания соприкасаться. Конечно, он и до этого понимал, что работа с госзаказчиком, особенно в такой — далёкой от мирной — темы подразумевала: они нерегулярную армию не консервами и галетами снабжают, но ведь это — другое. Итадори теряет счёт времени, продолжая гипнотизировать порцию риса, даже не думая о том, чтобы вернуться в кабинет, хотя работа требовала его пристального внимания и не терпела такого легкомысленного обращения с драгоценным временем. Не хотелось. Было отвратительно. Может, ему стоит прямо сейчас взять и написать заявление об уходе? Ещё одна неудача в резюме, наверное, после этого сложно будет найти новую работу: ещё одно место, в котором он даже не смог закончить испытательный срок. Но и быть каким-то косвенным соучастником таких вот неправильных смертей Итадори никогда не хотел, более того — у него, возможно, было своё, наивное представление о том, как должны заканчивать свой земной путь люди. Одно дело — в прямом сражении, когда ты взвешиваешь риски, когда ты к ним готов, совсем другое — если тебе пять, тебя и твоих друзей из детского сада взяли в заложники и ты имел неосторожность слишком громко звать маму. Недавний случай, кстати: дикторы всё сетовали на чёрный рынок, на беззаконие и недостаточное прилежание доблестной полиции. — Ну ты посмотри, сидит и киснет, — от скрипа разворачивающегося спинкой вперед стула Юджи вздрагивает, не сразу фокусирует взгляд на нарушителях своего мрачного одиночества. — Годжо-сан! — уголок губы слабо дёргается в подобии улыбки: какое облегчение, он и Гето-сан тут! Ну с ними-то он наверняка может поделиться тем, что его жрёт заживо. Но слабая улыбка вздрагивает и застывает, искажается, гаснет. Они, наверняка, всё знают. Они тоже к этому причастны, более того — они ведь вроде как это… рекламируют? Договариваются о поставках, налаживают связи, чтобы потом… Мысль он не продолжает. Выдавливает почти совсем жалобно. — Гето-сан… — Они самые. Ты чего тут, иероглифы из риса выкладываешь? Работы нет? Палочки хочется откинуть совсем. — Нет, у меня полно работы, — Юджи вздыхает и на периферии зрения замечает, как эти двое переглядываются. Гето даже застыл с крышкой от бенто в руках. — Что-то случилось? — осторожно пытается узнать Сугуру, всё же открывая коробочку с едой и приступая к трапезе. — Я… да. Нет. Наверное, — попытка улыбнуться провальная — Сатору кривит лицо, — мне просто только что попало на глаза…кое-что. — Не тяни кота за яйца, ну же, — Годжо упирается подбородком в спинку стула и вздыхает. — Я не знал, что мы торгуем оружием. Сугуру замирает на несколько секунд с едой во рту, пока Годжо как-то пусто разглядывает лицо сарирамана. — Думал, так… Оборонные проекты, государственные дела, — Юджи отодвигает от себя пластиковый контейнер и складывает руки на груди, вздыхая, — Я никогда не хотел быть причастен к чьей-то смерти, а уж тем более её продавать, это… — Юджи, — Годжо выпрямляется, тянет руки вверх, разминаясь из стороны в сторону, — лучше так, чем втихоря. — Что? — от холодного ответа семпая у Итадори вытягивается лицо. — Я думаю, Сатору имел ввиду то, что… — Гето пытается объяснить, но Сатору фыркает и перебивает. Снова. — Нет-нет, не надо за меня говорить! У меня и у самого язык есть! Я терзался точно такими же мыслями, так что дай-ка мне объяснить всё по-человечески. Без твоего этого мягкого приторного лоска, «грязный милитаристический сектант». Гето развел руки — и поморщился, отмахиваясь от Сатору, который, для придания своим последним словам особенного веса, попытался ущипнуть его за бок палочками. — Повзрослей, Годжо, что за ребячество, — вздохнул он, уступая Годжо право вести и объяснять. — Холодный расчет, Юджи, — Сатору ловко вскрывает пальцами банку с газировкой, — Лучше это сделаем мы, зная, кому мы что отправляем и на какие цели, чем это будут делать террористы или какие-нибудь нелегальные мигранты. Если ты узнал, что мы отправляем и с кем ведем дела, то так же знаешь то, что это чаще всего частные охранные предприятия. После войны у Японии нет никакой армии, и с установлением порядка, что уж говорить об оружии, стало…тяжело. — А некоторые люди понимают только язык оружия, слова для них не значат ровным счётом ничего, — добавил Сугуру, пожав плечами, и Сатору на это кивнул. — Оружие не всегда несет смерть, Итадори. Смерть несут руки, что его держат. Те, что отдают приказы; распоряжаются тем, кому это оружие отдать. Не бери на себя слишком много — так, если притянуть за уши, даже выкинутый тобой просроченный йогурт может стать причиной смерти для какого-нибудь бездомного. — Или кота, — улыбается Сугуру. — Целой кошачьей семьи. — Или целой кошачьей семьи, — Годжо кивнул и поправил очки. Зачем он носит их в помещении?.. Изменится ли что-то от того, что он уйдет? Поменяется ли мировой порядок, если такая — даже не шестерёнка — песчинка, как Юджи, перестанет делать то, что он делал здесь? Найдут нового, может даже не менее исполнительного и замотивированного. В его мечтах Чосо уже очень давно ждёт байк. Хромированный, яркий и пахнет он, как в дорогом автосалоне — кожей и сталью. Кожей и сталью. Не сталью и кровью. Вот только, если хотя бы немного уйти от эмоций, в словах Сатору-сана был смысл. Да и сам он не походил на человека, который бездумно закрывал глаза на то, что считал неправильным. Стал бы он толкать Юджи на скользкую дорожку, на сделку со своей совестью, просто чтобы удержать такого незначительного человека, как Итадори? Может ли Юджи сделать так, чтобы жестокости в мире стало кратно меньше? Нет. Но что изменится, если он уйдет, закрывая на это глаза? Трусливо и молча. Тоже — нет. Иллюзия контроля — не сам контроль в полном смысле этого слова, и всё же, правда, ему будет намного проще и легче, если он будет знать: засветившаяся в новостях шайка мерзавцев проворачивала свои грязные дела не с помощью пушек, которые поставляла Ryoumen Incorporated. Или вроде того? — Боже, ты скис, как мой кофе, который ждал меня на столе ещё до поездки в Китай, — экзекуция палочками принялась за несчастный бок Юджи, он слабо и без особого энтузиазма попытался увернуться. — Правда, я думал о том же самом, когда только попал сюда! Один в один, Сугуру, подтверди! — Пока ему мозги не промыли и он не присоединился к нашей «милитаристской секте», — соглашается Гето и перебирает палочками содержимое бенто, выбирая маленьких осьминожек в соусе. Пара из них отправилась в бенто Сатору. — Сидел и варился в этом своём юношеском максимализме и идее «уберите всё оружие, и войн и смертей не будет». Годжо всегда, если честно, был больше симпатичным, чем умным. — Ничего я не варился! — Годжо корчит недовольную рожу, замахиваясь уже — с запалом на кровавое месиво — палочками в чужое лицо, — И никогда я так не думал! И в каком смысле — симпатичным? Я кра-си-вый! И гениальный. Завидуй молча. — Конечно-конечно. Поэтому тебя отправили лицом торговать, а не сделки крупные закручивать? — улыбка Гето, расчетливая и холодная, почему-то заразительна, как и бунтарство Сатору, который, кажется, с ответом не находился и просто корчил отвратительные гримасы. Юджи улыбается. Впервые сегодня — искреннее. Юношеский максимализм, — А мысль о том, что ты один можешь изменить всё мироустройство из твоего маленького чувства собственной важности вылезла, я правильно помню? Кто, если не ты... Маленький укол, может, и пришёлся по цели: но всем ведь приятно думать, будто бы им уготована особенная судьба: изменить мир, прекратив цикл бессмысленной жестокости или найдя решение проблемы мирового голода и глобального потепления. Но Юджи, может, и не самая светлая голова в мире, но оценивал себя и свои силы здраво. Он мог делать маленькие вещи, совсем немного — но лучше так, чем прятать голову в песок. — Спасибо вам. Снова, — похолодевшие ладони ищут тепла, сжимаясь на коленях, и смотрит Юджи туда же — вниз, словно провинившийся школьник. Что-то он и правда расклеился. У него была куча работы, которую он должен закончить к окончанию сегодняшнего дня (уже вряд ли рабочего). Об остальном он подумает в свободное время. Взвесит. Принять опрометчивое решение — успеется. А рис аппетита вызывать не начал. Может, он превысил свою кофейную норму. Плюс нервы. Вот ничего в горло и не лезет. Значит, следует взять еще кофе — на каком-то топливе же он должен работать. — Ты будешь? — к слову об упомянутом рисе, Годжо уже нацелился палочками в чужой контейнер, как-то уж слишком по-щенячьи (насколько Сатору мог это сделать) глядя на Итадори. — Позорник, нечего кохая обжирать. Купи себе обед самостоятельно, — Сугуру закатывает возмущенно глаза, и Сатору тут же отворачивается, запрещая себе воровать у депрессивной молодежи еду. Ну, разве что немножко. Чуть-чуть. Итадори смеется, заставляя Годжо покраснеть еще больше, и пододвигает к нему контейнер сам. — Угощайтесь, мне всё равно пора — я и так засиделся. У меня правда очень-очень много работы.***
Осознанный выбор сегодня — работать до боевого конца (своего). До последнего фонаря во дворе, когда он погаснет и, возможно, загорится снова. Сначала это кажется глупой шуткой, но, чем больше строк в реестре протекают мимо глаз, тем больше Юджи замечает: меньше их не становится. Вот коллеги, словно первые ласточки, в шесть часов покидают рабочие места. Половина остается до семи, совсем редкие и самые выносливые задерживаются и до девяти вечера, но все они, как один, бросают на новичка удивленные взгляды: что такого он делает, что продолжает безжалостно печатать и тыкать мышкой без перерывов? Почему не спешит домой? Всё дело в самой важной работе, которую многие из вас отказались делать! В глазах плывет, но слова Годжо заставляют его выдохнуть, вернуться к работе: кто, если не мы? Вот и Юджи сам себе доказывал это прямо сейчас. Пока не спотыкается взглядом о чересчур странную, выходящую вон за пределы, строку. За плечами уже тысяча триста сорок три записи, и Итадори уже наметал на них глаз. Запись тысяча триста сорок четыре кричала о том, что с ней было что-то не так: она была ничтожная, мелочная, пустая, без сроков и конкретики. Всё, что в ней было: двадцать единиц, выполнено. Никто не работает с таким количеством единиц — из всех клиентов и поставщиков, которые повторялись и мелькали снова и снова перед глазами Юджи бессчетное количество раз, никто не брал такую мелочь. Никто не игнорировал строку «сроки». Двадцать единиц — чего? Кто заказчик? Итадори крупно вздрогнул и заозирался от хлопка дверью в коридоре, но не дал мысли улизнуть: на бумаге он написал «1344» (чтоб не забыть совсем), и продолжил листать дальше. Исправить или выяснить он не может ничего, его максимум: передать в нужные руки полученный не баг, а фичу (скорее всё же баг). А дальше пусть сами разбираются. — Ты что тут делаешь? — белая макушка Ураумэ-сан Юджи не на шутку напугала. Так, что он почти что отъехал если не в мир иной, то от стола точно, — Твой рабочий день давно закончен. — Работаю, — а какой ответ она ожидала услышать от сотрудника, который всё ещё находился в отделе? Что бы он ещё мог тут делать в десять вечера? — Извините, просто важное задание, нужно закончить сегодня… Ураумэ вновь окидывает взглядом пустое помещение, выгибает бровь и медленно подходит ближе. Не то, чтобы Итадори сомневался — ей-то точно можно видеть эти записи. — Мне нужно уйти? Это запрещено? — когда женщина оказывается совсем рядом, приходится поднять голову, чтобы смотреть в её лицо, — Извините, я не хотел доставлять трудностей и… — Успокойся, — ощущение чужой ладони на собственной голове дико контрастируют с ледяным тоном, сквозящим безразличием в чужом голосе. Итадори сглатывает и даже немного краснеет. — Я тут…нашел кое-что, — резко встрепенувшись, он заставляет (не специально!) Ураумэ-сан убрать руку и заглянуть в экран. Открытая в реестре запись не требует никаких объяснений, хотя Юджи и начинает распинаться, мол, данные нетипичны, выбиваются из общего списка, как и количество заказов… — Отправь мне эту запись по почте, — крайне заинтересованный и острый взгляд коллеги заставляет Итадори не на шутку напрячься, — Вот, сюда. Сонно, но крайне собрано, Юджи выгружает данные, как научила его Йорозу-сан сегодня утром, высылает их на почту Ураумэ-сан, напоследок перепроверяя. Но в этом, кажется, не было никакой необходимости. — Молодец, — Ураумэ что-то агрессивно строчит в смартфоне, теряя к Юджи всякий интерес, и разворачивается к выходу, тормозит почти что у самой двери, — И да, Итадори. В темноте, где уставшее лицо Юджи подсвечивается одним лишь монитором, он выглядит до жути замучено. Настоящий узник строгого офисного режима. — Иди домой. И, кажется, в чужом голосе ему совсем немного, но послышалось беспокойство. Итадори кивает, провожает семпая взглядом, и вновь утыкается в компьютер.