Беги и прячься.

Сбежать от семейного празднества не так уж трудно, когда ты представляешь из себя не более, чем декорацию. Размеры семейного особняка позволяют выбраться на улицу, к пруду, и спрятаться в растениях, абстрагируясь от шума застолья, оставаясь совершенно незамеченным. Столько людей сегодня собралось, столько хотело его увидеть. Мегуми не понимал, почему. Каждый его день рождения был праздником для семьи, но для него — никогда. Никогда Наобито не интересовался, кого бы он хотел видеть, что бы хотел получить в подарок. Это был не праздник — повод в очередной раз собраться так, чтобы к концу семейного ужина одна половина стола хотела убить другую. Всегда Мегуми сбегал. Всегда — в сад. Раньше удавалось это сделать с Маки и Май, но пару месяцев назад сестры пропали, а спрашивать о них было бессмысленно: он пытался, получал в ответ лишь фырканье, ответный вопрос в духе «почему ты думаешь об этих отбросах?» Объяснять что-то о семейных ценностях, о том, что они обе, всё же, его сёстры, не имело никакого смысла, это он понял ещё в шесть, когда до ушей стали доноситься смутные отголоски интриг и дрязг. Деньги, деньги, бизнес, снова деньги, измены и убийства своих же из-за какого-то нерешенного дела, которое могло бы не обретать таких пугающих масштабов, открой одна из сторон рот. Сегодня, в его девятый день рождения, что-то было совершенно не так. Пришли другие люди, никого из старых знакомцев не видно и в помине, а за несколько часов до торжества пришла бабка, переодевать его в традиционное кимоно со странными цветами. По ощущениям — паршиво. Мегуми чувствовал себя наряженной куклой, на которую были направлены все взгляды, и от этого странное чувство тошноты подбиралось куда-то по пищеводу вверх. Есть не хотелось, хотя котацу в главном зале ломилось от блюд и напитков. — Выпей немного сакэ, разомлеешь. Глядишь, язык развяжется, — совершенно безразлично бросает ему отец, усаженный за самый край стола, даже не смотря на собственного сына. Выпей… Прекрасное предложение для девятилетнего. Чувствовал ли Мегуми себя брошенным? С самого рождения. В огромном доме его спальня и отцовская находились по разным углам, они могли не пересекаться неделями, а связующее звено в виде матери покинуло их так давно, что вспомнить её лицо было сложно. Еще тогда он понял — ненависть к семье это абсолютно нормальное, человечное чувство. Человечное, потому что ничего человеческого в Зенин он не видел, и сердце его хоть немного грелось, когда в документах видел «Фушигуро», а не… — Вот ты где! — подвыпивший Наобито пользуется ребяческой рассеянностью и задумчивостью, — Именинник, чтоб тебя! Весь дом полон гостей по случаю твоего дня рождения, а ты смылся! Мегуми молчит, потому что от любого его слова будет только хуже. — Веди себя подобающе, мальчишка. У нас важный гость, — старик наклоняется к его лицу, обдавая отвратным ароматом спиртного. Сложно удержаться, чтобы не поморщиться, но Фушигуро справляется. Важный гость? Он надеялся, что все уже начинают разъезжаться. — Извините, что заставили ждать, — поджидающий с натянутой улыбкой у раздвинутых и украшенных сёдзи Наоя одаривает Мегуми взглядом, где доброжелательность не присутствовала даже в напускной форме. Змеиное холодное желание насолить и пришпорить собственным ядом, — Мегуми-кун нуждался в свежем воздухе. Наобито становится позади, и сейчас Фушигуро понимает, что все взгляды, действительно, устремлены на него. Сидящие за котацу Дзиничи и Оги смотрят неодобрительно, будто Мегуми их подставил, а собственный отец, цокнув языком в тишине, поднялся из-за стола и ушел. Оставил его стервятникам. Спасибо, отец. Остальные члены клана Зенин больше заинтересованы, что будет дальше: продолжали жевать, перешептываться, подливать себе домашнее сакэ, а вот в сёдзи напротив, по другую сторону от котацу, стоят люди, другие. Незнакомые. Рослая фигура, стоявшая впереди прочих, его особенно напрягала. — Извините, дорогие гости, что заставил вас ждать! — хмельной Наобито выходит вперед и кланяется обеим сторонам котацу, улыбаясь, — Клан Рёмен не смог прибыть вовремя, но мы рады, что и они смогли выделить нам своё драгоценное время. «Клан Рёмен?.. Кто это?» В тусклом освещении Мегуми не может понять, что это такое, да, вот это — на лице человека, который будто бы нарочно избегает его взглядом: это грязь? Ассиметричная, размазанная. Из острых ломаных линий будто ведет другой цвет. Кровь?.. Если кровь — кто пострадал? — Благодарю за приём, — незнакомец из клана Рёмен впереди не кланяется, но четверо позади него делают это за него, — мы не займем уйму времени. — Конечно. Сразу к делу, как и всегда, — в пьяной усмешке Наобито сквозит фальшью, не настоящим добродушием щедрого хозяина дома. Мегуми становится не по себе: зачем его вывели сюда, когда пришли эти люди?.. Разглядеть остальных чужих не представляется возможным: капюшоны на головах закрывают лица так, что Мегуми удивлен, как они вообще дошли сюда, не впечатавшись лбом ни в один угол и ни в одну колонну. Для знаменитого клана это было необычно — показывать только одного из членов, пряча других. Желание сбежать рвётся из груди юркой рыбой, которую поймали в прыжке над водой: рыпайся, не рыпайся — всё равно задохнёшься. — Сегодня я рад сообщить всем нашим гостям, любимым родственникам, — Мегуми улыбается совсем немного (ему девять, но кое что в иронии он смыслит, Тодзи бы и вовсе расхохотался в голос, услышав подобное), — что повод наш куда более весомый, чем день рождение моего любимого внука. Сегодня у нас важная дата, когда наши кланы объединяются в одно сильное и независимое целое! Величие и история клана Зенин вместе с силой и отвагой клана Рёмен! Маки и Маи были отправлены к ним?.. Их что же, продали, как в дикие времена? Как кусок мяса по установленной цене за килограмм? — Я хочу пригласить главу клана Рёмен в отдельную комнату. Для обсуждения всех деталей. Даю вам время вдоволь насладиться обществом наших новых братьев и сестер! — Наобито уходит в свой кабинет, сопровождаемым почти гробовым молчанием, пока человек с татуировками на лице следует за ним. Торжество его не трогает совсем — судя по каменному выражению лица. — Чё встал, мелочь? — Наоя ощутимо и больно щипает Мегуми за плечо, подталкивает, ухмыляется, — иди за ними. Он не понимает. Зачем?.. Оглядывается в поисках хоть какого-то ответа, но находит лишь молчаливый кивок Дзиничи. Дядя, и ты туда же? Почему он должен туда идти? Почему его не предупредили? Какой прок от девятилетки в переговорах взрослых дядек? Руки дрожат, их не унять, как и не унять неотвратимое желание нарушить все негласные и неписаные правила, сбежать. Наоя не даст этого сделать. Что-то Мегуми подсказывает, что палка за его спиной ему не для опоры после долгих и изнурительных тренировок. Значит, никакого пространства для отступления. Сглатывает. Шагает вперед. С каждым шагом голоса — редкие и тихие — становятся дальше, глуше. Они всё знали. Все всё знали, кроме него. — Я потребовался вам, Наобито-сан? — спрашивает тихо, прикрывая за собой сёдзи. Незнакомец, до сих пор не названный по имени, без лишней скромности расселся в предложенном ему кресле и закурил. Физиономия у деда такая, будто всё веселье на публике было наигранным и напускным. — Конечно, потребовался! Подойди ближе. Сукуна, это то, о чем я тебе говорил. Мегуми делает еще несколько шагов, смотрит остекленевшими глазами в чужое лицо и понимает: за смазанными, багровыми следами скрывались татуировки, намного более тёмные и графичные, чем виделись ему на первый взгляд. Даже не так — ломаные и резкие. Рядом, на столе, лежит белый платок с красными разводами. — Выйди, — Сукуна затягивается, бросает сощуренный взгляд на Наобито, и не говорит больше ни слова, пока сёдзи за дедом не закрываются так, что шум застолья перестал быть слышен совсем. Он не глупый. И не маленький. Догадывается, что сейчас может произойти — наверняка, это и произойдет. Его продали, как вещь. Его. Не Маки, не Май. Тодзи, черт бы его, знал обо всем этом! Поэтому он ушел заранее! Не хотел смотреть сыну в глаза. — Тебе рассказали? — голос Сукуны низкий и тихий, с Наобито он говорил иначе. Но от него Мегуми вздрагивает. Смотрит на то, как в чужих пальцах тлеет сигарета. — Нет, — и это правда, — я не знал, что… они сделают подобное со мной. — «Подобное»? — Сукуна усмехается. — Меня ведь продали, так? Вам. Для скрепления отношений между кланами. — Это правда, — голос у него всё ещё спокойный настолько, будто бы это не он собирался заключить сделку, которая в двадцать первом веке считается не то, что дикой. Безобразно бесчеловечной. — Но я не собираюсь на это соглашаться, — Сукуна давит окурок в предложенной пепельнице. Слова заставляют зрачки Мегуми расшириться. — В смысле…как это? Но Наобито ведь… — осекается, поправляет себя, — весь клан собрался здесь ради этого. Сукуна встает, возводит глаза к потолку с легкой улыбкой и разворачивается к окну. Разговаривать с его спиной было странно — Мегуми она показалась дико огромной, широкой. Сам этот Рёмен не выглядел слишком уж молодо — как для главы целого клана. А, может, это Мегуми привык к тому, что делами Семьи обычно ворочает кто-то сильно в возрасте — переживший прочих кандидатов на звание главы. Основываясь на знаниях об истории Зенин, Мегуми понимал, что стать главой клана даже в тридцать — уже почетно. А у Сукуны, когда он ещё стоял к Мегуми лицом, в уголках глаз можно было разглядеть лёгкие, едва обозначившиеся, морщины. Уже глава... За заслуги? Или за этим кроется кровавая история. На ум, как назло, пришла та салфетка. С разводами. — Меня это не волнует, — руки он убирает в карманы брюк, разглядывая нечто более интересное, чем Мегуми, за окном, — я ведь не педофил, чтобы делать с тобой то, чего от меня хочет твой дед. Сколько тебе, мальчишка? Его пригласили на день рождения и даже не сказали, чей? Или он даже не знает об этом? — Девять. С этого утра. — Прелесть… — тяжелый вздох, тонна сарказма в чужом голосе, — и что же мне, по мнению Наобито, с тобой делать? Сукуна поворачивает голову, смотрит на него через плечо так, что в полумраке кабинета его глаза отдают ярко-красным, пылающим, и Мегуми это пугает. Чужой взгляд будто бы с осуждением облизывает его с пяток до макушки. Но он ведь не виноват… — Я не знаю… Сказал же… — голос не поддается контролю, дрожит. Сукуна не обращает на это внимания. Кажется, чужое рыдание только выведет его из себя. Почему тогда он здесь? Зачем приехал? Посмеяться, устроить скандал? У Наобито дурной характер и репутация (в стенах резиденции так точно), он ведь и прирезать их может прямо здесь, пользуясь случаем. Мегуми интуитивно догадывался: и ничего ему за это не будет. Его земля, его дом, и его предложение — от которого Сукуна, совсем молодой на его фоне, отказался. Страшное оскорбление. Тишина разбивает контроль еще больше, напряжение ощущается невыносимым давлением — и Мегуми даёт трещину. Слезы катятся сами по себе, но он старается хотя бы не издавать ни звука. Он же мужчина. Пусть даже девять ему стукнуло только сегодня. — Когда вырастешь, — мужчина оборачивается, смотрит на него с прищуром и легкой насмешливой улыбкой, — постарайся свалить из этого места. И треплет его по голове, выходя из кабинета. …Наобито рвал и метал. Швырялся в него всем, что только под руку попадалось. — Ты что, совсем тупой?! Не знаешь, что нужно сделать с мужчиной, чтобы он не разорвал контракт?! Мелкий недоумок! Все планы пошли прахом! Мегуми не знал. Мегуми никогда этого не хотел. Когда Наоя его поколотил так, что из комнаты он не смог выйти несколько дней, слова незнакомца для него звучали сильнее, честнее и правильнее, чем любое короткое напутствие — если так можно было назвать редкие слова Тодзи — отца. Сбежать. Уйти. Потеряв фамилию, права на наследство, да хоть честь, если в этом доме она вообще имела ценность. Только спустя несколько лет, уже после смерти деда, Мегуми понял, что всё это было обманным фарсом. Клана Рёмен тогда уже не было. Ну, за исключением одного, последнего из его представителей. Сукуна привел с собой обычных головорезов, собственных шпионов, которые, пользуясь «радушием» Зенин и праздником, выкрали необходимые бумаги для будущей компании. Осуждал ли он его за это? Ни секунды. Семья его рушилась не кирпичиками, а стенами, и даже огромный, когда-то великий дом, терял былое величие. Трещал фасад. Но Мегуми было уже плевать. Он всегда был — с самого рождения — Фушигуро, им и остался.

***

Кофе остыл — вторая хреновая новость за сегодня. Первая — Йорозу-сама уехала на очередные переговоры, оставляя Юджи наедине с монолитами баз данных. Уже третий день он выдергивает редкие, неизвестные никому строчки, молча ругаясь: почему никто, черт побери, кроме него, не согласился этого делать? Вопрос тупой: работа монотонная и нудная. Но разве ж начальство это волнует, когда на повестке дня стоит слово «надо». Ураумэ-сан не пишет, не отвлекает, и с Сукуной он эти дни не пересекался. Голова гудела так, будто эта база данных висит над ним уже месяц, если не больше. Хромированный байк, хромированный байк, хромированный байк… Если повторять достаточно часто, то словосочетание потеряет всякий смысл, перестанет, например, казаться, чем-то по-настоящему пугающим, жутким, например: база данных, база данных, база данных, базаданных. Видишь, уже и совсем не страшно. Если не задаваться вопросом, а сколько вообще осталось — перепроверить вручную. И — самое главное — горячий кофе. Юджи косит взгляд на кружку с напитком, по ободку которой можно было увидеть, как долго он стоял нетронутым (отмывать придется долго, губку на кухню не завезли), и с ужасом отмечает приземлившуюся на поверхность муху. Смерть храбрецов — утонуть, захлебнувшись кофеином и сахаром. И совсем немного — сиропом. Муха забрала этот роскошный вариант смерти прямо из его распахнутых рук. Придётся выбирать совсем новенький, а перед этим — попытаться отмыть кружку. — Блять… — Юджи шипит, хватает посуду и собирается свалить на общую кухню. Идея отвлечься от монитора вдохновляет его так, что он, окрыленный мыслями о горячем, не замечает, как впервые за эти три дня в офис входит Махито. Боже правый. День явно претендует на звание «лучший из лучших» на неделе. — Юджи-куууун! — улыбка широка настолько, что Джокер в фильме Нолана мог бы только позавидовать (Итадори не хочет знать, откуда появились эти шрамы), — Привет, давно не виделись! Как дела? Как сам? Что делаешь? — Я… — сонное моргание работника никак не могло принять чужую, взявшуюся из ниоткуда, радость и радушие, — кофе иду заваривать. Вот. А сейчас Махито подхватит этот настрой и отправит его в буфет за двойным американо, так? — Какое важное дело! — начальник обходит его, пытаясь поближе протиснуться к столу, и будто (не специально, что вы) замечает открытую базу данных, — О боже, Юджи, мальчик мой, ты что, всё ещё занимаешься этой рутиной? — Да, — лаконичный и четкий ответ, который, кажется, рубит всё расположение Махито на корню. Возможно, где-то среди бесчисленного ряда строк, оказалось похоронено и желание Юджи вести small-talks. Кофе, кофе, немного пройтись по коридору между переговорками — всё, чего Итадори на самом деле хотелось. — У меня для тебя много бумажной работы, ты мне сейчас жизненно необходим, Итадори-кун. Понимаешь? — вздыхает он чересчур театрально и разглядывает Юджи со всех сторон с таким озабоченным лицом, будто бы ему платили и за это — справляться о состоянии младших работников. — может, я бы мог тебе помочь? У меня большой опыт работы с БД. Давай я зайду под твоими правами, чтобы не тратить время на всю эту возню с доступами, и… — Нет, — Итадори ставит с громким стуком кружку на стол, встречаясь взглядом с несколькими сарираманами в офисе, и неловко моргает. Однако его взгляд, направленный на Махито, сразу становится серьезным, твёрдым. От былой легкой замыленности не остаётся и следа. — Это дело доверила мне Ураумэ-сама, значит, только я могу его сделать. Даже если нужно будет задерживаться после работы. Юджи, может, и не самая светлая голова офиса, но на отсталого он тянул меньше всего: Махито вёл себя странно. Если бы подозрительность имела запах, от его типа-начальника воняло бы на весь этаж. Он давал ему кучу мелких поручений, посылал за кофе, спихивал возню с корреспонденцией и мелкую канцелярскую работу. И вот, сейчас, спустя дни затишья, решил помочь. И с чем? С делом, в котором всё с самого начала что-то было не так. Сейчас, проработав дольше и пообщавшись с большим числом коллег, Юджи мог хотя бы самому себе признаться: Махито был скользким типом, и это — не дурное первое впечатление. То, как он говорил, как вёл себя — он преследовал свою цель. Но какую? Хотел выслужиться перед начальством? И ждал три дня, вместо того, чтобы вызваться самому, самому заказать свой — личный — доступ, самому — поговорить с госпожой Ураумэ. Но он этого не сделал. Почему? Ответ напрашивался сам собой. — Ого, — вместо гнева, на лице начальника — только на миг — проступает удивление. Быстро его сменяет мягкая улыбка. Он тянет было руку — похлопать Итадори по плечу, но, проследив его мрачный и тяжёлый взгляд, делает вид, будто бы стряхивал с лацкана пиджака невидимую глазу пылинку. — Ты в самом деле упорно трудишься, Юджи-кун! Гораздо более упорно, чем я — в самом начале карьеры. Это похвально. Знаешь? Я хочу поощрить тебя. Это правильно — награждать тех, кто отдаёт себя без остатка, ты так не думаешь? Юджи думал: правильно — это отъебаться от меня здесь и сейчас. Но он молчал и просто глядел на Махито. Что за цирк. Он ведь даже не был его руководителем. Но знал ли Махито то, что уже было известно Итадори? Вряд ли. Иначе он не ломал бы эту комедию. — …настолько, что я готов дать тебе сегодня отгул… Правда, сколько ты сидишь над этим заданием? Я слышал от коллег, что один раз ты ушел уже после закрытия въезда для служебных машин. Это очень поздно! Разве ты не знаешь, что– — Это дело доверила мне Ураумэ-сан, — холодно повторяет Итадори, перебивая Махито, глядя, упрямо и хмуро, прямо в его глаза, — и я закончу его в установленный срок, без выходных. Без отгулов. Нет, с этим засранцем точно что-то не так. Лицо Махито застыло. Он сощурился и в это короткое мгновение показался ему до ужаса, до дрожи, настоящим. Словно, через маску, прорезалось что-то уродливое, хитинистое — на это не хотелось смотреть, но Юджи уже увидел. Также быстро, как он потерял над собой контроль, Махито взял себя в руки. Выдохнул краткое «о» и улыбнулся. Вкрадчивой, застывшей улыбкой. — Ты быстро растёшь, Юджи-кун. Я понял тебя. Ты прав. Поговорим о твоих заслугах, когда ты закончишь. Но я должен тебе выходной. И ланч — в каком-нибудь приятненьком местечке. Не сегодня, Трудяга-сан. Махито посмеялся своему шутливому прозвищу, кивнул и, демонстративно на дистанции огибая Итадори, пошёл в противоположном направлении. Юджи проследил за ним взглядом и подумал: надо бы, наверное, рассказать Йорозу-сан, когда она вернётся. Или, хотя бы, высказаться. Взгляд невольно падает на пустой стол начальницы — насколько всё было бы проще, если он мог передать через неё. Йорозу-сан было бы только в радость пойти на встречу с Сукуной, только вот её нет на месте. Когда она вернется — неизвестно. Юджи сжимает пальцами уши, клонит голову вниз, думая. Открывает корпоративную почту, находит знакомый контакт. «Извините за беспокойство, Ураумэ-сан! Я могу к вам зайти?» Ответ ждет — безуспешно — семь минут. Девять. Тринадцать. Все-таки, она может быть занята. Может, не видит почту. А ещё она сказала Юджи, чтобы он обращался к ней по любому поводу, если это касается БД. Несколько нужных записей у Итадори накопилось как раз к случаю, если его подозрения окажутся поверхностными. Двери лифта открываются уже на знакомом этаже, и он даже не думает о дороге, просто идет по коридору, до белой двери. Он недолго стоит около неё, стучит и ждёт. — Ураумэ-сан, — негромко окликает он. Тишина. Юджи снова стучится. — Ураумэ-сан?.. — специально громко тянет Юджи, держась за ручку двери и заглядывая чуть вперед. Не повезло. Её и правда здесь нет. Будет неловко, если его кто-то здесь заметит. Но никого не было. Ни за столом, ни на диванчике, ни возле кулера. Никого. Неловкость и правда происходит: когда Итадори разворачивается и закрывает за собой дверь, то почти что впечатывается лицом в чужую грудь. Слава богу, в этот раз ему хватило ума и ловкости и не сталкиваться с кем-то напрямую и не обливать чужую грудь кофе. Большая ошибка: ходить по офису да без запаса горячего кофе в руках. Он поднимает взгляд, и даже не удивляется. — З-здравствуйте! — Сукуна-сама смотрит на него с капелькой недоверия и прищуром, — Я искал Ураумэ-сан. Её сегодня нет? — Отошла, — большой босс несколько раз переводит взгляд с Юджи на дверь и обратно, пока последний не догадывается отойти в сторону. Точно. Идиот. Тут же и его кабинет тоже! — Я вместо Ураумэ-сан тебе не подойду? Подойдет. Конечно. Как начальник. Что за глупый вопрос? — А, ну, да, то есть, конечно! — Юджи мнется на пороге, словно это не его собственная инициатива привела его к порогу чужого кабинета. Но он всё равно не проходит внутрь, пока Сукуна не кивает ему даже капельку расслабленно, мол, давай, не топчись на месте, — это касается базы данных и… — Другого повода приходить сюда у тебя нет, — Рёмен быстро достает из кармана брюк ключи в свой кабинет — Юджи мгновенно берёт оторопь. Он не планировал заходить так далеко отсюда — хотя, конечно, зачем Сукуне держать его в кабинете своего секретаря. Зама? Администратора? Кем именно гендиру Ураумэ-сан приходится, Итадори не знал. Но ему, почему-то, это знание не было необходимо. Она ощущалась так, как и должен ощущаться начальник: серьезная, важная не из-за заигрывания с кроем костюма или фальшивых ужимок, а из-за того, как она держалась. В ней ощущался тот самый стержень, характер. Без приукрашиваний, Юджи бы назвал её сильной женщиной, которая вызывала только восхищение, несмотря на то, что их контраст с Сукуной был диким. Огромный и вечно уставший против миниатюрной, но настолько исполнительной и энергичной, что… — Ты что, вампир? Из мыслей Итадори одергивает звон ключей, когда те приземлились о стол. — А? — Приглашение в каждую дверь нужно? — Сукуна смотрит на него, как на идиота. — Нет, конечно! Я просто немного задумался, ну и… — Юджи осекается, мысль не заканчивается, ощущает себя тупым, до ужаса — потому на самого себя злится. Ну же, Итадори, возьми уже себя в руки, ты серьезный человек, который делает нечто в самом деле полезное. И с этой мыслью, он переступает порог офиса господина Сукуны. Все ожидания крутого офиса большого начальника и, возможно, убийцы в прошлом (об этом он задумывается только сейчас, и сердце его неприятно ёкает) рухнули с оглушительным треском. Здесь нет ни оружия на стене, ни потайных дверей, даже камина нет! И ни одной шкуры какого-нибудь белого медведя, которого начальник завалил в честном бою! Юджи даже ощущает лёгкое разочарование: никакой тебе обстановки в духе крутецкого мафиози. Стол, компьютер, удобное кресло на колесиках, точно из кожи, пара шкафов с папками, документами и книгами и большое окно. Здесь даже сесть некуда. Если Сукуна и принимал гостей-коллег-бизнесменов, то явно не в этом кабинете. Остается стоять у стола, как нашкодивший школьник, переминаясь с ноги на ногу, отчаянно борясь с желанием спрятать руки за спину. Или в карманы. Боже, его руки всегда были такие, ну, длинные и тяжёлые? Куда их деть? — Чего хотел? — Рёмен усаживается в вышеупомянутое кресло, только ноги на стол не закидывает, и тянет к себе с края стола очки. Вау. Нет, правда, ему всё было к лицу. Итадори не думает о том, что его начальник, на руках которого кровь неопределенного количества людей — красавчик, но… Нет, одна шальная мысль всё-таки проскользнула. Гаденькая такая. Юджи хотелось склонить голову к плечу и хорошенько вдарить себе по виску, раз пять, чтобы она вывалилась через ухо и потерялась на чужом этаже. Такие вещи в такие моменты думать нельзя! К тому же… — Я принес ещё несколько записей из реестра. И, возможно, у меня появилась мысль. Ну, или маленькая зацепка — кто мог бы оказаться причастен. Сукуна пялится в монитор так, будто Юджи здесь нет. — Вот, — флешка с записями, предназначенная для Ураумэ-сан, ложится на край стола. — Что за зацепка? — внимания девайс получил примерно ноль. — Мой начальник…типа-начальник, он ведет себя странно, — мышка перестает клацать, и Юджи ловит на себе пристальный взгляд поверх очков, — нет-нет, я не жаловаться пришел, просто он… Когда я получил первый раз задание с БД, то на следующее утро обнаружил в столе бумажку с надписью «Уходи». О том, что я работаю с базой, знали только Ураумэ-сан, Йорозу-сан, начальник и… Вы. Наверное, Сукуна тоже знал. Он, должно быть, знает даже то, что в туалете заканчивается жидкое мыло. — И? — Рёмен не моргает, а Юджи чувствует себя всё больше так, что под ногами должен вот-вот открыться люк для особо неугодных и надоедливых сотрудников: с бензопилами, лазерами, не очень приятными жестянками и перекладинами, способными сломать позвоночник. — И сегодня, когда я работал над базой, он увидел её в моем мониторе. Сразу начал говорить что-то про то, что мне нужно дать отгул, даже вызвался помочь — под моим логином — и разобрать базу самостоятельно. Морщина между чужих бровей разглаживается, лицо Сукуны становится более нечитаемым и, кажется, спокойным? По-крайней мере, не таким заебанным, каким оно было до этого. Сосредоточенным, да. Правильное слово приходит на ум лишь тогда, когда Рёмен поднимается, отходит к окну, а Юджи даже не дышит: смотрит на широкую спину в белой рубашке и жилете поверх. Обтягивал, как вторая кожа, и подчеркивал фигуру. Он точно качается… — В целом, честно говоря, — помешкав, добавляет Итадори. — Ситуация вышла странная: он вроде как позиционировал себя моим начальником и всё такое, но они с Йорозу-сан не пересекались, а сама она не в курсе о том, что это за человек — как я понял. Вернее, когда я сказал, она как будто удивилась, и… Сукуна замирает, смотрит на него через плечо и выгибает бровь: — Имя. — Я не знаю полностью, представился он как Махито, — помедлив, вступив в короткую схватку с совестью (правильно ли я поступаю? черт, следовало бы с ним самим поговорить, вдруг я перепутал и оговариваю стрёмного, но невиновного человека?). — Махито-сан. Вторая бровь Сукуны пытается подпереть потолок. Он разворачивается уже всем телом, вздыхает, тянется за пачкой сигарет. — Махито, значит… Это, кажется, первый раз, когда в офисе его кто-то узнал. Почему-то, Итадори не удивлен, что это именно Рёмен. — Он не твой начальник, и никогда им не был. Я бы ему свою машину не доверил мыть, что уж про руководство над людьми, — в нос ударяет ядреный ядовитый запах табака, но Юджи не морщится — это же не его кабинет. Не начальник. Махито — не его начальник. Приходится прокрутить эту мысль в голове, губами обвести буквы: Махито не начальник. Итадори прочищает горло и хмурится — каплю непонимающе. — Но ведь… Он встретил меня на ресепшене в первый день, проводил, дал задания и… — И кофе, который ты брал в буфете и пролил на меня, тоже он тебе сказал купить, — Сукуна не спрашивает, а утверждает, и Юджи кивает, что вызывает лишь чужое закатывание глаз, — Мудила. Так кофе был не для Махито, а для… — Я подумал, — поборов некоторую робость, пробует добавлять Итадори. Может, и не его это ума дело, но предложить же он обязан, — мы можем отследить добавление записей в реестр через ip?.. Это ведь точно компьютер в нашей сети. Осталось только выяснить, через какой делалась запись, и… — Оставь это, — у Юджи вытягивается лицо в непонимании, — Я сам с этим разберусь. И с Махито в том числе. Итадори неловко мнется — снова — не понимая, уходить ему, или что-то еще нужно сказать. Типо, спасибо за прием? Спасибо, что не убили? Сукуна быстро ищет что-то в телефоне, не обращает на него внимания: наверняка пишет Ураумэ. На этом всё?.. — Я тогда… — Юджи делает шаг назад, вопросительно хмурится, — пойду? Взгляд бардовых глаз перемещается с экрана телефона на его чуть недоуменное лицо, пялятся ему в душу и Сукуна, неожиданно, улыбается: — Так ты, значит, половину своего времени здесь делаешь для меня грязную работу? Если под этим он подразумевает поручения Махито то, получается, да? — Наверное? — в ответ на чужую улыбку Итадори разрешает себе улыбнуться. Снова краснеет. Неловко касается волос на затылке, — Я не знал. — Славно, — Сукуна клонит голову в сторону, убирает телефон в карман, — а то, чувствую, вскоре мне пригодится новый личный ассистент. Юджи медленно кивает, прощается, выходит за дверь, и только в лифте понимает смысл сказанных слов — на каком-то спонтанном эффекте. Это что, намек на повышение?..