Искушение

      Крупные капли дождя настойчиво просачивались сквозь подгнивающие доски беседки. Снова дождь, очередной на бесконечно долгой неделе, тянувшейся по его ощущениям целую вечность.       Она не приходила уже несколько дней, и он стал бояться, что этого уже не случится. Что могло перемениться? Уж не напугал ли её профессор своей нечеловеческой манерой общения и пробирающим до дрожи взглядом? Он и сам иногда ловил себя на мысли, что слишком быстро доверился новому знакомому. Особенно после той встречи и последовавшего за ней разговора.       — Не сочтите за грубость, что нам пришлось так скоропостижно расстаться в прошлый раз, — объяснялся Мастер, когда Воланд посетил его снова вскоре после знакомства с его возлюбленной. — Это всё моя вина: потерял счёт времени за нашей беседой, а Маргарита Николаевна, она…       — Чудесная женщина, — кивнул в ответ профессор и прикусил дужку своих круглых очков. — Sie brauchen sich um nichts zu kümmern. Ich verstehe .       Мастер все ещё чувствовал покалывания вины и не до конца смог отделаться от смущавшей его неловкости: после той встречи они с Маргаритой даже слегка повздорили, когда он попросил её быть чуть поприветливее и заверил, что им нечего опасаться. Она всё резко отрицала: Воланд не произвёл на неё впечатления надёжного человека и, по её словам, вполне мог оказаться шпионом, только изображающим иностранца.       Сам не зная зачем, Мастер поделился этим с самим профессором.       — Но она это не со зла, уверяю вас, — заключил он и меланхолично ухмыльнулся. — Она — единственная причина, почему я ещё не сошёл с ума.       Сидящий рядом с ним Воланд незаметно подавил короткий смешок.       — Не сомневаюсь, — он вальяжно откинулся на спинку скамьи, не сводя взгляда с собеседника, а потом произнёс будто бы между прочим. — Женская интуиция потрясающе бдительна, не находите?       Это замечание всколыхнуло Мастера и тот мгновенно обернулся. Что бы это значило? Неужели Маргарита была права, а он — слеп? В ответ Мастер услышал чистый и несколько будоражащий смех.       — Не волнуйтесь, я не шпион, — Воланд погасил свою улыбку и подмигнул ему. — Уж точно не из НКВД, или как оно у вас там называется?       Неровность замечания успокоила Мастера наполовину, потому он тоже улыбнулся, но совершенно неуверенно. А впрочем, разумных причин ему не поверить у него все ещё не было.       Воланд, разумеется, это легко заметил. Он сменил свою расслабленную позу, подавшись вперёд, и с воодушевлением шлепнул Мастера по колену.       — Такой и должна быть главная героиня, верно? — заявил он и чуть оскалился. — Музой — неприступной, манящей, как звезда. У творцов не бывает случайностей, да. Вы же любите эту женщину?       Естественно, от него и это не укрылось. Не свести к одному героев его рукописи и её — такую, как точно он её описал. Своим холодным блеском она ослепила его в первую встречу и по сей день оставалась неподвластна: ему оставался лишь пленительный свет и звёздная пыль счастья с девяти до пяти.       — Да, но есть ряд обстоятельств… — Мастер задумчиво почесал щёку, пробуя на вкус собственное безысходное разочарование. — Она замужем.       — Ещё бы!       — И я не могу просить её оставить мужа, ведь мне нечего ей предложить, кроме своей любви.       Рассматривая перепачканные чернилами пальцы, Мастер с горьким презрением сознавал собственную ничтожность. Ему не было места рядом с ней — тут и спорить не о чем. То, что Маргарита не оставила его, было настоящим чудом. Ни одна звезда не сходит с намеченного пути.       — По вашему, этого мало?       К его удивлению, лицо Воланда выглядело абсолютно серьёзным, будто он не осознавал наивность собственного вопроса.       — А по вашему, нет?       Профессор неопределённо вскинул пальцы веером, дирижируя напряжением в воздухе.       — Как знать, дорогой друг, — вскинув брови, произнёс он в видом знатока. — Потребность женщины порой непостижима. Впрочем, вы полны достоинств, которые, уверен, Маргарита Николаевна ценит очень высоко.       — Вы говорите как учитель, который пытается побудить школьника самостоятельно найти ошибку.       Ему льстила витиеватость намёков Воланда в той же мере, в какой оскорбляла его высокомерная патетика. К чему он клонит? Яснее ясного, что Мастер не достоин женщины, которую любит, и даже его писательский дар — весьма сомнительный и «разлагающий мышление современного читателя» по мнению Латунского и иже с ними — не мог в полной мере обеспечить её всем, в чём она нуждается.       — Положим, что так, — настойчиво продолжал Воланд. — Значит, вы считаете, что можете дать ей только любовь?       — Вы сами знаете, профессор, что у меня больше ничего за душой, кроме моего романа, — Мастер приподнял свое фолио и с лёгким пренебрежением отбросил его в сторону. Разве этого для неё достаточно?       Однако его собеседник воспринял всё иначе: пренебрежительный жест Мастера вызвал секундное ожесточение на его лице, словно его это оскорбило. Уже в следующий миг Воланд снова преобразился в мудрого наставника.       — Вы на верном пути, — он выдержал паузу, поджав свои тонкие губы, а затем добавил с азартом бывалого игрока. — Знаете, что делает вашу рукопись такой великолепной?       — То, что ее никогда не напечатают? — парировал Мастер, вынимая из кармана портсигар.       — Напротив, ваш роман станет великим. И именно по той самой причине.       — По какой же?       Поверить в то, что в мире найдётся хотя бы одна рациональная причина для публикации его романа, было полнейшим абсурдом. Это уже не «Пилат», с ним одним товарищеским судом не отделаешься — лучше броситься под трамвай заранее или утопиться в тех же Патриарших прудах. Или когда-нибудь в России начнут ценить дарование вопреки партийной повестке?       — Любовь, wertvollster Meister , всего лишь оттенок в большой палитре, — произнес Воланд и завораживающе плавным движением перехватил сигарету из неплотно сжатых губ Мастера. — Ничто не может стать великим, если в нем не чувствуется искушения. Вашему роману вы это уже подарили. А теперь подумайте, способны ли вы дать Маргарите Николаевне нечто большее — настоящую страсть?       Пепел на сигарете ярко вспыхнул, хотя никто в этот момент не сделал затяжку. Этот отблеск Мастер уловил и в глазах Воланда — потемневших, почти утративших привычную ледяную радужку: зрачок будто бы весь заволокло густым мраком. Страсть? Что же, в этом понятии тоже немало смыслов, и каждая трактовка может быть индивидуальной — от легкомысленной до смертельно опасной. Мастер ощутил сухость в горле от внезапной догадки и совсем позабыл, что когда-то умел ровно дышать.       — Подумайте об этом хорошенько, — добавил Воланд, сжав сигарету губами, глухо втянул щёки и прищурился. — Пока ей не предложил этого кто-то другой.