Искушение

      Гелла принесла наполненный до краёв бокал вина и склонилась в низком реверансе перед креслом хозяина.       — На сегодня ты свободна, — отрывисто бросил Воланд, даже не взглянув на неё.       — Как вам угодно, мессир.       Он поднес бокал к губам, но не спешил сделать глоток: в мутном багровом омуте ему виделись хрупкие остатки ускользнувшей ночи. Обнаженные покатые плечи, острые ключицы, маняще высветленные лунным светом из окна, а между ними ярёмная впадинка — символ соблазна, от которого потянулась вниз вереница вязких поцелуев. Воланд коротко улыбнулся.       Маргарита оказалась именно такой, как он себе и представлял, читая роман. Возможно, даже лучше. Она умела держать себя и была предельно самодостаточной, цельной. Её взгляд, которым она наградила его при первой встрече, поразил его своей остротой и защищенностью. Неприступная и гордая. Да, она идеально подходит для королевы.       Скрипнула дверь и в комнате появился Коровьев. Долговязая тень вопреки его внешнему спокойствию выдавала смутные колебания.       — Ну что? — Воланд качнул в руке бокал и отбросил приятное наваждение. — Как там поживают наши литераторы?       — Каждый получает по потребностям, как принято у них говорить, — ответил Коровьев. — Пока что, конечно, не все: например, господин Латунский…       Вкинутая ладонь хозяина мгновенно пришпорила его речь.       — Оставим пустяки, — пальцы веероподобным движением сложились в кулак, который он так же быстро разжал, подобно сокращению сердца. — А как наш любезный друг?       — Был вынужден отвлечься от творчества: его арестовали.       Воланд театрально цокнул языком. Пламя в камине вздрогнуло, перехватив его манеру.       — Что ж, это не беда. Устройте всё так, чтобы он смог продолжить работу.       — Как пожелаете, мессир.       Стечение обстоятельств его вполне устраивало. Творчество не имеет права застаиваться в удобных положениях, иначе теряет свою остроту и живость. Для Мастера — человека меланхоличного и податливого — застой был крайне опасен: он мог загустеть, как сироп, вместе со своим творением. Этой рукописи нужны были чувства, самые дерзкие, самые отчаянные, кропотливо собранные и от того набравшие вес. Ведь беспрепятственная доступность притупляет вкус, даже если он сам по себе пленительный, как дарящая его женщина.       Тень за его креслом всё ещё колыхалась.       — Что-то ещё, Фагот?       — Да, видите ли… — Коровьев редко деликатничал и уж точно не со своим хозяином, оттого выходило у него теперь дурно. — Простите за дерзость, но вы позволите всего один вопрос?       Удивленный робостью слуги, Воланд не спешил разозлиться. Любопытно, что погрузило Фагота в такое смущение? Воланд даже слегка отклонился от спинки кресла, чтобы обернуться и приглашающим жестом разрешить дать знак к продолжению тирады.       — Должен вам сообщить, что этим обеспокоен не только я, — чуть мешкая, докладывал Коровьев. — С некоторых пор, когда, позвольте говорить прямо, ваш интерес так плотно сосредоточился на Мастере и его романе, возникло некое дежавю.       — Намекаешь, что я стал повторяться? — хмыкнул Воланд беззлобно.       Ситуация всё больше его забавляла. Это что, бунт? Отголоски русской революции умудрились обронить семена в его собственных слуг? Однако же!       — Вовсе нет, мессир! — Коровьев побледнел как полотно, но не отступил. — Волнение наше вызвано скорее будущим, чем настоящим — предстоящим торжеством.       Вот оно что. Бал. Древнейшая традиция, мрачный величественный приём, который его свита готовила каждый раз с большим воодушевлением. И в этот раз всё было уже устроено, разве что, случилось непредвиденное. Но Фагот не стал бы так трястись из-за мелочей.       — Какая-то заминка? — вскинув левую бровь, поинтересовался Воланд.       — Королева, мессир.       Его глаза тут же вспыхнули. Впрочем, холодное пламя долго не горит, если на то нет особого случая.       — Я уже определился с выбором, — он закинул ногу на ногу и сделал вид, будто потерял интерес к беседе. — К ней отправится Азазелло завтра… Нет! Послезавтра. Она вот-вот решится.       Сладкое предвкушение встречи с Маргаритой в роли хозяйки его бала пускало неизбежную улыбку по его губам. Оно должно было стать кульминацией его безупречной игры, а Марго — вершиной этого творения, ведь он — тоже своего рода мастер.       Причудливым образом он поймал себя на щекочущих приступах нетерпения в преддверии ночи. Воланд возвращался снова и снова: с щелчком настольной лампы, когда она тушила в спальне свет, он приступал к излюбленному виду охоты. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как она расчёсывала тяжелые тёмные локоны, как подолгу глядела в три своих отражения, задумчиво подперев щёки, как стягивала чулки и закидывала босые ноги под одеяло, не коснувшись холодного пола.       Когда она засыпала, он выступал из тени. Сев рядом на её постель, он мог рассматривать напрягающиеся черты, наверняка зная, куда завели её сновидения. Тяжелый вздох вырывался из её груди, и Воланд точно знал, в чём его причина.       — Позволь мне, Марго, — растянув губы в тонкую улыбку, он протянул руку к её животу поверх одеяла.       Маргарита выгнулась навстречу, словно уловила своим телом жар его ладони. Она чувствовала его гораздо ближе, чем он был на самом деле. Бессознательное не проведёшь: старина Фрейд кое-что смыслил, пусть и вынес из их бесед далеко не все истины. Дыхание сбилось, на виске выступила блестящая капелька пота. В её сопротивлении себе самой, своему пороку и желанию было что-то поразительное. Хороша! Ещё немного - и она будет готова к своей роли. А пока… он мог насладиться своим маленьким триумфом.       — Славно, — другой рукой Воланд снял свои тёмные очки и положил их в нагрудный карман. — Ты радуешь меня с каждым разом всё больше. Нас ждет большой успех.       По глади покрывала пробежала рябь: Воланд не сразу уловил, что тонкая рука Маргариты накрыли его, а затем потянула вниз. От этого маленького открытия он приглушенно рассмеялся. Но уже в следующий миг его лицо охладело и перестало походить на человеческое.       — Призови меня, — выдохнул он, переплетая их пальцы на влажной ткани. — Моё имя — ты его знаешь. Пересохшие губы беззвучно шевельнулись, не в силах породить звука. Ничего. Ей нужно чуть больше времени: вино должно раскрыться, чтобы его распробовать. Воланд предпочитал не спешить. — Мессир, не повлияет ли это на её выбор? — озадаченно произнес Коровьев. — Ведь вы раньше никогда не встречались с королевой до торжества, тем более не… искушали её. Марго. И вправду у него было чёткое правило: выбранная на роль королевы женщина оставалась неприкосновенна. Выбрав достойнейшую, он в определённой мере превозносил её, и прежняя связь, даже случайная, могла быть попросту неуместна. На балу должно точно соблюдать этикет — даже случайные взгляды могут внести лишние толки и суету. Он беспристрастен, и все его гости всякий раз это подчёркивают. Но Маргарита оказалась так соблазнительна… Самым завораживающим в ней, конечно, была иступленная любовь к Мастеру — полунищему и отвергнутому, но возрождённому благодаря ей. Это восхищало и вызывало живейший интерес Воланда. Она смогла всколыхнуть в нём неожиданный дух состязания! Не то, чтобы он и вправду собирался соревноваться с Мастером: при всём его гении и таланте, конечно же, он — не чета Князю тьмы. Вступать со смертным в битву за женщину было бы даже как-то пошло и неловко. Так думал Воланд до тех пор, пока не встретил её холодного равнодушия. Она отвернулась от него! Едва ли другая женщина могла себе это позволить. С той минуты он решил бесповоротно: она должна стать его. Это искушение не давало ему покоя сильнее, чем боль в пресловутом колене. — Нет, Фагот, всё идет так, как и должно быть, — Воланд осушил бокал большим глотком, заглушая позабытую веками жажду. — Она придёт ко мне ещё вернее прежнего. Такие женщины знают, чего хотят, а она… теперь мне хорошо известны её желания.