Искушение

      Мучительная полоска света разрезала комнату на две неровные части: тенистые зазубрины выдавали в ней большую грубую пилу, с которой тягаться ему было совсем не по силам. Мастер лежал на койке, подогнув под себя колени. Который час? День? Год? Век? Он потерял счёт времени, хотя изначально твёрдо пытался себя настроить не впадать в отчаяние. Но он всё потерял, всё разрушил. Ничего больше не было, кроме одного образа улыбки и ямочек на щеках, о которых он думал теперь целыми днями.       Допросы не прекращались: они выходили на неистовый круг, где циркулировала густая смола жестокости. Следователь — Родион Михалыч Цветков — немолодой и злой, как затравленная собака, всякий раз начинал с ним беседу с одной и той же фразы.       — Вы же знаете, что в любой момент можете всё это закончить, — говорил он, посматривая на Мастера из-под выцвевших бровей.       Какая наглая и неистребимая ложь! Сперва он не понимал, о чём говорит следователь, но спустя неделю, придерживая посиневшие рёбра, истинный смысл наконец уложился в его понимании. Как же, чистосердечное признание освобождает от груза ответственности. И бренности тела заодно.       Вопреки всему внутреннему ознобу — всадник не отвечает за дрожь коня — Мастер всякий раз выходил на битву, держа в руке изношенную булаву своей истории.       — Заканчивай эти басни, — однажды сорвался Цветков, но тут же взял себя в руки. — Я понял, творческое видение у тебя такое, воображение. Это хорошо, полезно даже. Когда направлено в правильное русло. Но мы тут не в театре. Давай по делу: что это был за иностранец? Чего хотел? Что тебе там начирикал? Имя, адрес, должность.       — Я уже говорил, что это был немецкий профессор по имени Воланд, — ответил Мастер и отросшим ногтем, под которым набилась грязь, равнодушно почесал щетину. — Я не знаю его адреса: мы виделись всего несколько раз: у «Грибоедова», в театре и у Лиходеева.       — Хва-а-атит, хватит! — следователь громко стукнул кулаком по столу. — У Лиходеева ты был один, все гости это видели!       — Спросите Майгеля — он пожал ему руку.       — Майгель, как и все, видел только тебя, сукин ты сын.       Беседа выходила на привычную орбиту, и Мастер точно знал, что последует через пару-тройку минут.       Нахождение в этом антураже натолкнуло его на массу занимательных открытий: во-первых, человек, будучи выносливым существом, имеет поразительное свойство повторять своих предшественников. Поначалу в камере Мастер пытался делать засечки, чтобы отметить проведенные там дни, пока вдруг не обнаружил похожий оборванный отсчёт с другого края стены. Сколько разных судеб, а сценарий — один.       Во-вторых, он начинал сомневаться в правдивости происходящего. Если Воланда и вправду никто не видел рядом с ним, то как быть с непрямыми, но доказательствами его существования? Хорошее вино, что он приносил с собой, зажигалка, которая всегда была под рукой в то время, как Мастер уже позабыл, где хранились его спички, и встреча с Марго, конечно. Уж она-то его видела!       Ей он решительно не понравился, и она заявила об этом безапелляционно уже на следующий день.       — Зачем он так вцепился в тебя и твою рукопись? — говорила она чуть раздражённо, помешивая обед на сковороде. — Точно хочет что-то вынюхать.       — Он профессор, а не шпион, Марго, — с ласковой улыбкой Мастер подошел к ней со спины и оставил короткий поцелуй на плече.       Она непривычно вздрогнула от его прикосновения, хотя прежде они никогда ее не пугали.       — Тем не менее, он мне не нравится, — заявила Маргарита.       Под её ловкими руками, совершенно неподходящими для домашней работы на первый взгляд, всё ладилось быстро и точно. Мгновение — и она выключила газ, прихваткой сняла сковороду с плиты и принялась раскладывать по тарелкам золотистый картофель. Впрочем, было в её движениях теперь что-то резкое, скачущее, словно она делала всё наперегонки.       Мастер задумчиво облизал губы.       — А вот он о тебе другого мнения, — он провожал её взглядом от плиты до стола и обратно. — Сказал, что ты очаровательная амазонка.       — Да? У него дурной вкус.       — Это отчего же?       — Так дёшево меня не купить.       Вилка выпала из её рук и глухо стукнула по краю тарелки. Шумно втянув воздух, Маргарита принялась выравнивать все приборы заново. Её озабоченный вид начинал тревожить Мастера.       — Что-то не так? — поинтересовался он и, коснувшись её щеки, деликатно повернул к себе лицом. — Марго, ты сама не своя.       Только теперь ему стали заметны залёгшие под её глазами тени. Бессонница истощила её, как и тяготы бесконечной лжи, страхов и нависших над ними обоими невзгод. Густые ресницы дрогнули, как крылья бабочки, и в потемневших глазах промелькнула надежда.       — Давай уедем отсюда.       Ради неё он готов был всё бросить. Не было ничего, ни малейшей глупой причины отложить их отъезд или усомниться в его необходимости. Если уж Маргарита попросила… Впрочем, одно «но» всё-таки отстукнуло в его голове в тот злополучный вечер.       «Ваш роман прочитали. И сказали только одно: он, к сожалению, не закончен».       Какое мучительное наваждение, от которого к горлу поступала тошнота, и вся камера начинала плясать перед глазами мутной рябью. Для чего ему писать? Да и как? Он затерялся в этом безвременье, лишённый определённости простых вещей в пределах местного распорядка дня. Что с ним будет дальше? Когда этому придет конец? Никто, ни одна живая душа не могла внести ясность в его положение: ограждённое решеткой неведение несло в себе ещё большое оскорбление. Никаких дат и планов — лишь одна гнетущая бездна.       Мастер почувствовал, как над его лицом нависла невесомая тень.       — Вы?       Профессор наблюдал за ним из угла камеры. Сегодня он был другим: наглухо застёгнутый воротник зачинал плотную броню выходного костюма, похожего в полумраке на чёрные латы. Былая раскрепощённость иностранца улетучилась с тонких линий его бледного лица, больше похожего на погребальную маску. Мастер ощутил холод, пробежавший по взмокшей спине.       — Он мне ненавистен — этот роман.       Гордыня была его любимым грехом, если таковые приоритеты вообще имели право на существование. В юности он частенько упивался ею: своё превосходство над товарищами по творческому цеху было ему так же очевидно, как разница между репой и рябчиком. Мастер, пока ещё не бывший им, нескромно потешался над убогим оквадраченным сознанием гимнов и баррикад, пока имел смелость, а затем, получив первый унизительный удар под дых, смиренно склонил голову, но колени не прогнул. Ему ещё было неведомо, что держать этот удар возможно лишь на свободе, которую не стоило ценить столь невысоко.       Маргарита пыталась его предупредить. В её сомнениях — ах, ведь он сам пропустил мимо ушей замечание о женской интуиции — теперь виделся предельный знак, который он проигнорировал, поддавшись своему высокомерному порыву и завораживающим речам иностранца.       Рукописи нужно вдохновение. Но разве его не хватало? Верное, солнечное, струившееся в звоне заразительного смеха и хриплых нотках занеженных слов. Его больше ничего не интересовало, кроме неё. Как жаль, что он осознал это так поздно.       Она была права. Взглянув на единственного гостя в своей камере, Мастер отчётливо увидел то, что стремительно старался не замечать прежде: вековой лёд во глубине пустых, безжизненных глаз, пронзавших его насквозь.       Зачем ему этот роман? Что Воланд пытается в нём раздобыть и почему именно Мастера выбрал своим подмастерьем в этой безумной злой игре? Он говорил отрывисто, но мягко, пуская в ход прежние уловки, расставляя мучительные крючки, так, чтобы заставить жертву принять верную форму.       Лишь услышав её имя, Мастер опомнился. Как он смеет говорит о том, что в этом романе её жизнь? Нет, в рукопись поместилась лишь толика от той поразительной женщины, которой была Марго, она не могла сравниться с ней в настоящую величину.       — Вы не можете знать, чего она на самом деле хотела, — возразил Мастер.       Лукавый взгляд Воланда мгновенно обострился, а скулы напряженно выступили вперед.       — Я знаю, — ледяным тоном заявил он.       Но Мастер уже верно понимал, что ему нечего терять, потому в ответ с вызовом усмехнулся.       — А кто вы такой?