Искушение

      Боль, пронзившая всё тело, была нестерпимой и мгновенной, но за ней — наступила пустота. Не было ничего: ни ада, ни рая, даже ощущения мучительного пути. Мастер не успел испытать страха или приступа необратимости. Шаг — и больше ничего нет.       Парадоксально прав оказался твердолобый партийный атеизм: новая религия точнее других угодила в цель. Как было бы проще жить, зная чётко отмеренную дистанцию! Готовый план, выстроенные подпункты: родился, трудился, умер. Кажется, Мастер даже готов был проникнуться этим аскетизмом мышления. Действительно, дивный новый мир!       Однако пустоту сменили очертания знакомых интерьеров. Свечи чуть задрожали перед его глазами, а затем он услышал из-за дверей знакомый ласковый голос.       «Придет смерть, и у неё будут твои глаза»       С трудом передвигая ватными ногами, он выступил из тени на пути к свету. Но ведь так не бывает, смерть никогда не награждает минутой сладкой последней встречи и уж тем более — вторым шансом. Мастер опасливо озирался по сторонам, пока не свернул в комнату. Стоило ему поднять глаза — быстро и недоверчиво, и мир снова потерял знакомый контур. Осталась только она: стоящая в чёрном шёлковом халате, с рассыпанной по плечам копной тёмных кудрей, нечеловечески бледна, как застывшая во времени кукла. Только её глаза — живые и просящие, не верящие в происходящее почти так же, как и он сам, манили его ближе и заставляли сделать последние, самые важные шаги.       — Теперь ты и вправду похожа на ведьму, — с трудом произнёс Мастер вглядываясь в её черты.       — Я и есть ведьма.       Её голос слегка изменился — стал твёрже и холоднее, будто впитал в себя ледяные воды Стикса. Маргарита, без сомнения, осталась собой, но было в ней что-то пугающе неузнаваемое — не страшное, не злое, а что-то в глубине её глаз, где ставят сети ловцы обманных морей , отдавало теперь горячим незнакомым блеском.       Он не успел ничего ей ответить: её поцелуй жадно прикрыл его робкий вопросительный вдох. В нём, конечно, она была прежней. Порывистая, смелая, отчаянная — та женщина, которая бросилась следом за ним и сама чуть не угодила под грузный первомайский марш.       В горечи её поцелуя он легко уловил подтверждения собственных опасений: всё было и ничего уже не исправить. Он сам сотворил для неё этот путь, мечтая о мнимой вечности и совсем не подумав, что она отправится по нему на самом деле. Жестокая, грубая, несправедливая игра. Слова — не шахматы, а острые ножи, по которым она прошла ради него, за него, потому что так было угодно единственному, но глубоко вовлечённому зрителю.       Лишь секунда — случайный взгляд — поразил его спонтанным недоумением. Когда Маргарита бросилась к своему любовнику и поцеловала его, хозяин вечера наблюдал эту сцену едва ли с безразличием. От Мастера не укрылась короткая дрожь его тонких губ и осевшее на них разочарование. Воланд будто бы заставил себя отвернуться, резкость его движений предавала привычный образ выдержанности. Поражение? Он не из тех, кто так легко готов его признать.       Плоды искушения шагнули дальше литературного замысла. Впрочем, Мастер уже не был уверен, что оставалось движущей силой — его рукопись или что-то необъяснимое, судьба, в которую он никогда не верил. Побочный сюжет вырвался за пределы обгоревших, выстраданных болью и кровью страниц. В самой смелой своей задумке он не посмел бы наделить дьявола человеческим чувством. Уж не посмеялся ли создатель за гордыню над лучшим своим учеником?       В прихожей раздался надрывный грохот: входная дверь ходила ходуном от напористых кулаков прибывшего наряда. Сентиментальный момент вынуждено отложился, Гелла кроваво-красной улыбкой втянула дым остывших свеч и уже через мгновение квартира Лиходеева опустела, снова приняв свой неряшливый вид.       Мастер с волнением ожидал полёта — прекрасный эпизод из его романа, который представился ему во сне после убойной дозы успокоительных. Тогда ему чудилось торжественное перевоплощение Воланда и его свиты: маски сорваны и герои наконец показывают свои истинные лица. Однако на самом деле всё вышло иначе.       В распахнутом окне показалась тонкая блестящая дорога, сотканная из звёздной пыли. Первым на неё шагнул Воланд: с лёгкостью запрыгнув на подоконник, он стукнул по возникшей ступени чёрным каблуком, зажал трость подмышкой и обернулся к Маргарите с протянутой рукой. Его лицо с выжидательной ожесточённостью — предложение на грани приказа — снова сделалось непроницаемым.       Маргарита безропотно ему повиновалась. А впрочем, то, с какой лёгкостью она вложила свою руку в его ладонь, как быстро и трепетно напряглись костяшки её пальцев от этого прикосновения, пустили на лбу Мастера борозду подозрений.       — Ваш черёд, mein lieber Meister .       Приглашения на свой счёт он не ожидал. Мастер растерянно замотал головой из стороны в сторону, будто не сразу осознал, откуда доносится голос, но наконец нашел в себе силы взглянуть на Воланда. Ему даже показалось, что тот снова стал собой прежним — растрепавшиеся волосы и незастёгнутая наглухо рубашка кидала смутную тень на его образ, так, что можно было и впрямь поверить в возвращения профессора. А может, в этом нет никакой нужды? Профессор-немец, знаток человеческой души или сам Сатана, он открыл ему путь к истине, которого удостаивается не каждый. Теперь же, он снова готов ему предложить что-то. Хоть бы покой — это было бы славно, подумал Мастер и без дальнейших сомнений подал ему руку.       «Слушай беззвучие, слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной».       Мастер насухо вытер лицо чистым полотенцем. Вода была холодной, ключевой — такую он помнил из глубин далёкой памяти, когда на заре умывался из большой кадки, по ободу которой плавали опавшие вишнёвые листья. Большой светлый дом, где жили родители его матери — добрые, тихие люди — уездный врач и его деликатная жена, всегда казался ему райским уголком, в который никогда не пробьётся тьма.       Шум моря вдали ласково щекотал его слух, на столе благоухали свежие садовые розы. Тихая радость качнула улыбку по его губам. Ради этого стоило умереть?       В дверях появилась Маргарита: её белое платье раздувалось от ветра на узких плечах, как нежные лепестки, а сами движения звенели первыми весенними колокольчиками. Эта лёгкость вмиг потребовала его, Мастер ощутил твёрдую необходимость сорваться с места и броситься к ней, как будто до сих пор не был уверен в бесконечности их уединения.       Они не вели счёта дням: сутки тянулись плавно и ровно, как речное течение, и не было ничего более умиротворяющего, чем всплеск волны или отражения закатного солнца в раскрытом окне. Там, где всегда должен быть свет, не могло быть места тени. Однако же…       В неосторожном блике тёмного зрачка, где раньше скрывались печаль и отчаяние, Мастер иногда видел остывающий уголёк незнакомой ему тоски. Маргарита ничем не выдавала себя: она любила его как прежде и, возможно, даже больше, улыбка сияла на её лице, голос лился радостной мелодией. Только ночью, когда звёздный свет касался её дрожащих ресниц, а луна серебрила волосы, он с пугающим волнением видел перед собой незнакомку, шептавшую побледневшими губами неразборчивые слова. Лишь однажды он разобрал среди них знакомое имя.       — Что тебя опять печалит? — спросила Маргарита за завтраком.       Легкомысленно невесомым движением она смахнула невидимые крошки с салфетки, на которой лежала его рука. Мастер сосредоточил взгляд на осадке в своей чашке.       — Скажи, ты не скучаешь? — поинтересовался он, решив зайти сильно издалека.       В ответ она лишь коротко покачала головой.       — С чего бы мне тут скучать? — Маргарита широко улыбнулась. — Мы вдвоём, вокруг тишина и благодать.       — И тебе этого достаточно?       Его провокационная реплика взбодрила игривое настроение Маргариты. Она выпрямила спину, натянулась и поспешила с ответом, как с речью в защиту не обвинённого в слух, но обвиняемого.       — Полагаю, это и так очень щедрый подарок, за который я очень благодарна…       — Ему? За всё, что он с тобой сделал?       Глаза лишь на миг предали Маргариту, но этого было достаточно, чтобы понять: он знал далеко не всё. Мастер почувствовал во рту оскомину завязывающейся ссоры.       — Не со мной, а для нас, — резко отозвалась Маргарита. Её голос качнулся между нотами раздражения и последней попыткой сохранить баланс. — Что до меня… Я могу тебя заверить, что он ничем не посмел меня оскорбить.       Опасная стезя расстелилась перед ним. Мастер быстро нащупал её и уже ощутил, как горят его пальцы. Не требовалось большого воображения, чтобы представить, чем могла обернуться эта сцена — ревность точила ему горло, сколько бы он её ни сглатывал. Только одна мысль держала его в уделах: Маргарита спустилась в ад за ним, потому он не имел никакого права винить её и награждать недоверием.       — Не сомневаюсь в его манерах, — кивнул Мастер и, выдавив короткую улыбку, описал в воздухе круг вилкой. — Меня поразил антураж. И фантазия у него впечатляющая: какой ты мне меня встретила в тот вечер — наряд, причёска, колье…       … блестящая кожа, припухшие губы, едва прикрытая нагота — он принялся энергично жевать, чтобы поглотить просившиеся наружу грубости. Совершенно пошлое, тлетворное чувство разлилось по его жилам в тот момент, когда он снова вспомнил, с каким наслаждением Маргарита прошептала ночью имя Воланда.       Но всё это, к счастью, осталось внутри, а до неё долетели лишь полувежливые обрывки негодования. Привыкшая держать голову прямо Маргарита ответила естественной насмешкой.       — Я же была его королевой, — пожала плечами она.       Только ли? Он уже не был уверен, что хочет знать правду.       «Мою прабабку судили за связь с дьяволом.»       Вероятно, это могло быть больше, чем семейной легендой. Очарование Маргариты не поддавалось сомнению — конечно, Мастер и сам был поражен при первой встрече. Но вообразить, что она проникнет в запредельную глубину его души, если таковая могла существовать, было воистину поразительным. Как искуситель не заметил, что сорвал запретный плод собственной рукой? Или, быть, может, стремление было обоюдным?       Не бывает так, чтобы стало как было. Мастер наморщил лоб, перебирая в памяти картотеку волнующих воспоминаний в поисках полузаметных крохотных клякс, незамеченных им ранее. Может, он что-то упустил?       — Все счета оплачены? — резкий, пронзивший стрелой воздух, вопрос Воланда был выпущен совсем не в того, к кому он обращался.       Мастер смело принял на себя его взгляд и кивнул. Усталость совершенно заглушила в нём бдительность, а долгожданная близость Маргариты, прижавшейся к его груди, приправила его беспечностью.       — Час настал, — заключил Воланд, пробуя разочаровывающее послевкусие на своих губах.       Небо разорвалось новой огненной вспышкой, Москву встряхнуло багрянцем назревающего рассвета. Мастер ощутил прошедшую по телу дрожь: фатальность происходящего больше не имела к нему никакого отношения. Видимо, это открытие помешало ему заметить кое-что в непосредственной близости от него самого — первой трещины во льдах его бесстрастных глаз и затрепетавшую от предстоящей разлуки нежность в её горячем сердце.