***
Мало кто называет новую землю новой землей в эти времена. Так что Харон привык, что в разговоре с другими ему нужно называть ее Портовыми островами. И все-таки. Новая земля, как ее ни назови и что не ней ни строй. Когда вечер все-таки начинается, он уходит от Иширы пораньше и почти забывает про всю эту историю с рестораном. У него есть дела поважнее. На новой земле есть несколько многоэтажных домов, спроектированных одним занятным человеком. Как и Гетта сейчас, он загорелся идеей этого проекта и успел сделать все так быстро, что Харон даже не успел с ним познакомиться. Тот человек ушел через Врата, как только закончил, и от него остались только эти четырехэтажные дома. Харон поднимается на последний этаж едва не бегом. Он открывает дверь апартаментов своим ключом, как и в любой другой вечер, и ждет, что его снова встретит тишина. В этот год она тут поселилась. Но вместо тишины на пороге его встречает Тару. От неожиданности Харон чуть не роняет ключи. И себя. Тару прищуривается и зевает. — Доброе утро? — пытается Харон. — Сейчас, кажется, вечер, — замечает Тару. — И, если мне не изменяет память, это тебе захотелось, чтобы сейчас был вечер. Харон обнимает его так крепко, что Тару начинает кряхтеть. Он чувствует неловкие поглаживания по спине и отстраняется. Да уж. Нужно что-то придумать с нормальными приветствиями. — Давно проснулся? — Некоторое время назад, — Тару зевает. — В сутках? — Некоторое время назад. Вот и поговорили. Харон обходит его, направляясь в сторону кухни, чтобы сделать кофе. Честно говоря, вряд ли это поможет, и Тару будет раздраженным врединой столько, сколько ему хочется, но Харону просто нужно чем-то заняться. Иначе он самовоспламенится. Вместо этого он зажигает огонь на плите и ищет банку кофе. — И долго? — спрашивает Тару, садясь на стол. — Я не считал, — Харон мотает головой. — Считал, — Тару подходит к нему. — Осторожно. Он мягко отстраняет Харона от плиты, уменьшает огонь и внимательно смотрит на кофе, пока он не закипает. Потом разливает по чашкам. Харон наблюдает за ним, думая о том, насколько это… привычно, наверное? Очередной раз, когда Тару просто проявляется и все начинает идти, как должно. Это распространяется только на Харона или вообще на все море Стикс? — Знаешь, Ишира добавляет молоко, — говорит он, обхватывая чашку. — Тут нет молока, — Тару стучит пальцами по столу. — Я же все равно узнаю. — Тебе это не понравится. — Мне вообще это все не нравится, — он хмурится. — Тебя нельзя оставлять одного надолго. — Ты считаешь меня некомпетентным? — Мне не нравится, когда тебе грустно. Как он вообще это делает. Каждый раз. Харон удрученно кивает и пьет свой кофе. — Я скучал. — Вот и я об этом же, — Тару вздыхает. — Чем ты занимался? — Я… работал в издательстве? Ишира, она… «Синее перо», если тебе это о чем-нибудь говорит. Почему-то Харону становится неловко. Но Тару едва заметно улыбается и почти сразу прячет улыбку за чашкой. У Харона осталась привычка ловить все эти улыбки, словно он действительно сможет вспомнить каждую из них через много-много лет. Когда Тару оставляет чашку, она оказывается пустой. Всегда так спешит. — Значит, ты следил за новостями, — он встает и снова садится на стол. Прямо перед Хароном. Тот фыркает и отворачивается. — Что? — Ты похож на кота, — зачем-то говорит Харон. — Кстати, о новостях… кажется, кто-то нашел остров Сомнительной Надежды. — Долго искали, — Тару забирает у него чашку. — Отдай. — Нет, — он осушает ее одним глотком и кривится. — И что теперь? — Ты выпил весь кофе. — Я про остров Сомнительной Надежды, — ему обязательно повторять это название сейчас? — Я сказал Ишире, что это нельзя публиковать, — Харон пожимает плечами. — Почему? — Потому что… ну, личное. Ты же знаешь. И я не буду решать этот вопрос без тебя. — Ну хорошо, — Тару встает со стола. — Если ты не хочешь, чтобы о нем знали, твое право. — Но… — Но?.. — Но у меня есть подруга, которой нужен участок, а ты сам знаешь, и я… — Харон заглядывает в свою чашку. Конечно, там ничего нет. — Тогда сделай это. Скажи… Ишире, верно? Пусть опубликует новость. Если дело только в моем разрешении, — Тару внимательно смотрит на него, оценивая реакцию на свои слова. — Тебе не кажется, что тогда это перестанет… быть личным? — Эй, — взгляд Тару смягчается. Он слегка наклоняется, чтобы сжать плечо Харона и смотреть ему в глаза, — прошло столько времени, и у нас столько других личных, как ты говоришь, воспоминаний в любом из мест моря Стикс. И люди о них знают. Это ведь не проблема, правда? — Почему ты всегда это делаешь? — Потому что я хочу позаботиться о тебе, — Тару убирает руку. — И, в конце концов, сколько еще новых воспоминаний можно будет добавить? Харон не успевает ответить, потому что Тару почти сразу уходит. Впрочем, он и так знает все, что на это можно сказать. Харон пытается сдержаться, правда, но по лицу расползается широкая улыбка. А потом он слышит, как Тару ругается на черную воду из-под крана, и ему кажется, что теперь все точно встало на свои места.***
За много лет ресторан Гетты превращается в «Просто Кафе», потому что, очевидно, ему не нужно другое название. Все на море Стикс знают, кто она такая, и в какой-то момент Харон стал замечать очереди к ней от самого пирса. Но потом это прошло. Как и усталость Миры от шума, потому что в конце концов она решает переехать на остров Сомнительной Надежды. Новенький район, похожий на тот, где они с Геттой жили на острове Заката. Харон не понимает, когда этот новенький район успевает стать старым. Время идет все быстрее, все его опасения и надежды постепенно оправдываются, и ему начинает казаться, что у него открылся дар предвидения. И после этого ему приходится признать, что он просто существует уже очень и очень долго. Когда Ишира уходит, не предупредив никого и оставив лишь собственный некролог в «Синем пере», Харон с горечью осознает, что уже привык к этому. Рано или поздно каждый человек, который ему действительно нравится, уйдет через Врата. Ну, почти. Он не может представить, чтобы остаться здесь без Тару. Слишком давняя история, чтобы считаться еще одним началом моря Стикс. Иногда Гетта напоминает Харону Даину. Ее тоже знают все, она дала так много имен и говорит так просто, что это начинает настораживать. Но там, где у Гетты есть ее вопиющая прямолинейность, у Даины всегда были холод и жестокость. И, в отличие от Даины, Гетту довольно легко рассмешить. Поэтому Харон старается не беспокоиться по этому поводу. У него и так слишком много беспокойства. Так или иначе, что бы ни происходило на море Стикс, оно продолжается. Люди помогают друг другу, как и должно быть, Харон время от времени навещает остров Сомнительной Надежды и слушает истории Миры за чашкой чая. Иногда она читает вслух. Иногда они приходят к Гетте, и она выносит стулья специально для них и ставит их у стойки. Иногда к ним присоединяется Тару. Спокойное равновесие, от которого, бывает, становится не по себе. И тогда Харон в одиночестве добирается до острова Даины и упорно смотрит ей в глаза. Что бы она сказала на все это? Вряд ли она бы поняла современных людей. Или что-то, что Харон пытался доказать ей еще тогда. Раньше он пытался уговорить Тару приходить сюда с ним, чтобы что-то вспомнить, но, похоже, ему это не нужно. Или нужно, но он никогда в этом не признается. Иногда Харон действительно не понимает, кем Даина была для них всех. Единственным возможным вариантом или той, кто заставила всех поверить, что она всегда знает, как лучше? Ночных дел Тару с отправленными сюда по ошибке становится больше, и теперь все уже привыкли, что ночи часто гораздо длиннее дней. Харон пытается делать все, что в его силах, чтобы вся эта ситуация была проще. Но, когда Тару говорит, что он снова и снова видит те последние часы своей жизни, хочется правда попросить его перестать. Он не перестанет. Проходит достаточно времени, чтобы Харон начал думать, что ничего в их небольшой компании и всех этих вещах уже не изменится. По крайней мере, пока Мира и Гетта не захотят покинуть море Стикс. Но в один день Мира просит Гетту принести еще один стул. И знакомит их всех с этим парнем с самодовольной улыбкой, вьющимися русыми волосами и ужасающими знаниями о звездах. Он нравится Харону, как ему нравились все его друзья до этого. Кита обаятельно и заботливо обращается с Мирой и, видимо, даже находит что-то общее с Тару. Ну, чувство юмора. Эта их манера говорить странные, страшные и абсурдные вещи с абсолютно серьезным выражением лица. А еще Кита постоянно спорит с Геттой, и она каждый раз пытается дотянуться до его лба длинной ложкой и никогда не дотягивается. Может быть, она просто не хочет. Некоторое время все правда выглядит нормальным. Харон даже находит для Киты телескоп, и им всем удается увидеть, какие на самом деле звезды на море Стикс. Харон и не помнил о том, как был уверен, что они должны быть нарисованными. Тару так долго смеется, что становится немного страшно за его рассудок. И точно так же, как Харон смотрит на него, когда вокруг очень много людей, Кита всегда смотрит на Миру. А затем начинаются странности. Это сложно объяснить, просто иногда Кита замирает на полуслове, смотрит на них всех и словно не совсем узнает. Когда Мира спрашивает его об этом, он отмахивается и говорит о воспоминаниях о своей жизни. Явно не очень хороших. Он все чаще акцентирует внимание на своей учебе в университете, хотя, кажется, умер через некоторое время после выпуска. Все это настораживает, и Харон с Тару все чаще мрачно переглядываются, вспоминая десятки других историй о плохих воспоминаниях из жизни. Чаще всего за этим очень трудно, невыносимо и грустно наблюдать. И тогда, в тот день, когда Кита впервые сел за стойку кафе, Харон не особо задумывался, что все может дойти до какого-то абсурдно ужасного поворота событий. — На самом деле, я не особо скучаю по своей жизни, — говорит Кита, небрежно передвигая свою фигурку в настольной игре. — Там не было ничего хорошего. Все настороженно замирают. Тару смотрит то на Харона, то на красный конус, поставленный на нужное место. Гетта оглядывается на свою вечно пустующую кассу. А Кита только поправляет волосы пятерней и задумчиво улыбается, будто это само собой разумеется — говорить о жизни в таком тоне. Мира осторожно кладет руку ему на плечо. — Ты в порядке? — тихо спрашивает она. Если бы Гетта не закрыла кафе для посетителей, все бы непременно начали оглядываться. Но никого, кроме них пятерых, нет. Наверное, к лучшему. Кита усмехается и опускает голову. — Чей ход следующий? — он слегка дергает плечом, и Мира убирает руку. — Зачем ты это сказал? — напряжение в голосе Тару очевидно. Правда, только для Харона. Он моргает, пытаясь понять, насколько все плохо. Для Тару жизнь — это до сих пор одна сплошная больная тема. И обычно все каким-то образом понимают, что критиковать его подход и отношение к ней лучше не стоит. Харон двигает стул поближе к нему и сжимает его руку. Он же не собирается ссориться с Китой из-за этого, правда? Ну пожалуйста. К сожалению или к счастью, Харон знает, чем обычно заканчиваются ссоры с Тару для других. — Я просто спросил, кто сейчас ходит, — Кита небрежно пожимает плечами. — Кажется, ты. Это проблема? — Кита… — ну, Мира искренне пытается. — Знаете, не хочу даже знать, что тут происходит, — Гетта встает из-за стола. — Зовите, как этот парень перебесится. Кого она имеет в виду? Харон решает чуть крепче сжать руку Тару. — А, я понял, — Кита откидывается на спинку стула, провожая Гетту взглядом, — вам не нравится, что я сказал про свою жизнь? А мне вот не понравилось ее проживать. Ну, с кем не бывает, правда? — Я думаю, нам всем очень жаль, но… — у Харона вряд ли получится. Тару осторожно высвобождает руку из его хватки. — Не мог бы ты оставить эти мысли при себе? — о, нет. Этот ледяной тон. — Ты же говорил, что у тебя хорошее образование. Тогда какого черта ты говоришь такие глупые вещи? — Сказал человек, который считает, что имеет право распоряжаться чужими жизнями, — Кита снова пожимает плечами. — Если бы ты потащил меня к широкому берегу, я бы тебе врезал, честное слово. — Да какое ты вообще… — Смотри-ка, ты буквально сидишь рядом с местным богом, и даже он не решает, кому можно умирать, а кому нельзя. Ты ведь просто человек, Тару, что это за херня у тебя в голове? Харон закрывает глаза. Открывает. Он мысленно считает количество предупреждений о вреде насилия, которые можно увидеть за это время. Дело плохо. Харон беспомощно смотрит на Миру, и у нее в глазах слезы, видимо, от шока, потому что, ну. Так непринято. Это противоестественно. Это вещи, о которых никто не говорит. — Я просто знаю, как правильно, — спокойно произносит Тару. — А ты идиот. — Вот спасибо, — Кита криво улыбается. — Очень мило с твоей стороны. — Замолчи, и мы сделаем вид, что ничего не было, — Тару копирует его улыбку. — Я сомневаюсь, что тебе есть до этого дело, но хотя бы прекрати расстраивать Миру. — Знаешь, я вспомнил кое-что, — Кита смеется. Очень жутко смеется. — Я так сильно хотел умереть. И, я надеюсь, у меня получилось уйти на своих условиях. Потому что все остальное было бы слишком скучно. Кажется, здесь уже никто не найдет подходящих слов. Особенно Харон. Он понимает, что это значит, когда Тару уже вцепляется в его предплечье так, что становится больно. Кита больше ничего не говорит. Он смотрит на игральные кости, но, вероятно, даже не осознает этого. А затем он поднимает голову. Пустой взгляд. Вообще. Кита трет щеку и смотрит на свои пальцы несколько секунд. Харон понятия не имеет, что это значит. Вряд ли даже сам Кита понимает, что происходит. Он подрывается с места, громко ударяясь коленом об стол, и Мира встает, чтобы успокоить его. Кита грубо отталкивает ее протянутую руку. — Не трогай меня. — Кита… — Я сказал, не трогай меня. — он пинает стул, вместо того, чтобы задвинуть его. — А вы двое… да я… я вообще… к черту. И вас, и все это долбанутое море. Он уходит. Некоторое время ничего не происходит. Гетта не собирается возвращаться, чтобы спросить, что с ними всеми не так. Но это бы пригодилось. Мира тихо всхлипывает и почти бесшумно садится обратно. Лицо Тару такое бледное, словно его это действительно… и здесь Харон понимает, да, правда, его это действительно задело. — Я поговорю с ним, — он торопливо встает. — Зачем? — тихо спрашивает Тару, когда Харон уже делает несколько шагов в сторону выхода. — Может, я заставлю его извиниться, — он ободряюще улыбается. — Или хотя бы успокоиться. — Делай, что хочешь, — говорит Тару, не оборачиваясь. — Но это бесполезно. Кита так никуда и не ушел. Он стоит в тени, несмотря на свет фонаря рядом, прислонившись к стене кафе. Когда Харон останавливается рядом с ним, Кита не реагирует. Он усиленно пытается стереть с щеки то, чего, очевидно, там нет уже очень давно. Потом вздыхает. Опускает руки. — Если бы ты придумал здесь что-нибудь веселое, я бы уже обдолбался, — неожиданно говорит Кита. — Что? — Таблетки для счастья, если тебе станет понятнее, — он мотает головой. — Придумай что-нибудь такое. Хотя нет. Не надо. Я не хочу тебя видеть. Ни тебя, ни твоего… — Почему? — Харон на всякий случай решает не давать ему закончить фразу. — Потому что вы никогда не поймете, — Кита резко поворачивается к нему. — Я не знаю, как он там умер, это все неважно, у вас такие возвышенные мотивы и все такое, но я не такой, понятно? Я ужасный человек, и моя жизнь ужасная по моей вине, из-за меня умерло столько людей, я делал такие вещи, которые ты даже не можешь представить, и я бы все отдал, чтобы оказаться сейчас в любом другом месте, но я торчу здесь… с вами. — Тебе все хотят помочь… — Нахрен мне не нужна ваша помощь, понятно?! — голос Киты срывается на крик. — Я хочу, чтобы вы про меня забыли! Я не хочу ничего, и вам от меня ничего не должно быть нужно, это так сложно?! Просто, черт возьми, оставить меня в покое? Какого хрена ты вообще за мной поперся, а?! — Кита… — Да это даже не мое сраное имя! — он делает шаг к Харону. Становится некомфортно. — Замолчи, ну пожалуйста, замолчи! Так сложно, да?! Так сложно просто заткнуться? А потом Кита поднимает руку, и Харон не успевает почувствовать что-то, кроме смятения. Прежде, чем что-то происходит, Кита с силой сжимает виски, зажмуриваясь. Теперь Харон ничего не говорит, но ему правда хочется спросить, не нужна ли ему помощь. Кита ударяет стену кафе. В неверном свете фонаря Харон видит, как у него на костяшках пальцев собирается кровь, и он все еще молчит, потому что это то, о чем его попросили. В очень грубой форме, конечно, но все-таки попросили. Он молчит, когда Кита уходит, не оборачиваясь. И только когда он скрывается за поворотом, Харон все-таки смотрит на стену и вздрагивает от ощущения неправильности происходящего. Хотя бы Тару этого не видел.