***
— Что ты о ней думаешь? — спрашивает Харон, пытаясь балансировать на бордюре. Тару поднимает на него один из своих мрачных взглядов и останавливается. Нет смысла говорить, в ком именно дело. В последнее время у них всех только одна проблема в черной шляпе. Честно говоря, Харону нравится ее стиль. Даже если над манерами стоило бы поработать. Он спускается на тротуар и слегка склоняет голову набок, дожидаясь ответа Тару. — Ты знаешь, — Тару поджимает губы. — А что-то кроме этого? — Она бы вписалась. — Юта мне нравится, — честно говорит Харон. — А еще она словно… делает все по-прежнему. — Мы все носимся с ней, и нам приходится общаться, — Тару усмехается. — Но это ничего не меняет. Надолго. И для нее тоже. Я хочу, чтобы ее здесь не было. Вот и весь разговор, как и всегда. Наверное, больше, чем Тару, только сама Юта хочет, чтобы ее здесь не было. Но Харон давно не заводил новых друзей, и он устал избегать старых из-за ошибок прошлого. Но в человеческом мире нельзя по-другому, и раны не заживают, даже если кто-то сам их наносит. Тару не был на острове Сомнительной Надежды с того момента, как Кита… неважно. Прошло так много времени. И, как бы долго Тару ни был здесь, он все еще остается человеком. Иногда Харон об этом забывает. А люди склонны делать странные вещи, избегать других людей, злиться и раздражаться. А еще считать себя правыми во всем. Это было почти полвека назад, но с тех пор Харон не может не думать о том, что в словах Киты могло быть что-то здравое. Это похоже на предательство, и от этого так по-человечески хочется сбежать и никогда не возвращаться. — Мы были в старом доме Миры, — произносит Тару, когда они проходят мимо цветочного магазина. — Ты скучаешь? — Нет. Наверное. Я не знаю, — он отводит взгляд. — Какая разница? Ни ты, ни я не были нужны ей, чтобы принять решение. Точно так же, как Юте не нужно мое одобрение, хотя все притворяются, что это не так. В этом случае можно только наблюдать. — Ты всегда говорил, что мне можно только наблюдать. — Потому что это правда. Харон моргает. — Ладно?.. — Слушай… — Тару замедляет шаг. — Я знаю, это не очень подходящий момент, чтобы об этом говорить, но все когда-нибудь уйдут. И их не будет держать привязанность. Ни к тебе, ни к морю, ни к кому-нибудь еще. И ты знаешь, что к этому невозможно подготовиться. — Юта точно что-то сделала с тобой, — констатирует Харон. — Я знаю. И мы оба через это проходили. Вместе. — Когда-нибудь меня здесь не будет. И я больше не смогу тебе помочь. Харон замирает. Он пытается посмотреть на Тару, но тот отворачивается и стоит так прямо, словно вот-вот сломается. Возможно, это у Харона внутри что-то вот-вот сломается. Он всегда отказывался от этой мысли. Ее так легко игнорировать, потому что они почти никогда не говорят об этом, и это не должно звучать здесь, не должно быть повседневным разговором посреди улицы. Харон снимает очки и чуть сжимает руку Тару. — Ты хочешь уйти? — Нет, но… — его голос дрожит, — просто я… я боюсь проснуться в чужом месте и с чужими людьми. И с чужим тобой. И я не уверен… — Тару мотает головой. — Я не уверен, что это вообще можно вынести. — Этого не будет, — обещает Харон. — Ты не можешь… — Могу, — настаивает он. — Один раз я тебя подвел, и больше этого не повторится, ладно? — Даже ты меняешься. Хотя тебе не хочется этого признавать, — Тару наконец смотрит на него. И в этих невозможных глазах стоят слезы. — Но я буду здесь, пока успеваю за тобой. Обещаю. — Это слишком, — Харон с мягкой улыбкой смотрит на него. — Ты так много думаешь. — Я не могу не думать, пока вокруг меня крутится экзистенциальная проблема! — Ты не можешь повлиять на далекое будущее. Даже я не могу на него повлиять. Но к нему можно подготовиться, — Харон осторожно переплетает их пальцы. — И ты никогда не станешь слишком далеким для меня. — Попробуй так сказать лет через сто моего… сна. — Я не видел Аида и Персефону еще дольше, но они все еще дороги мне, — замечает Харон. — У богов все по-другому. — Не все боги законченные оптимисты. — Я у тебя особенный, разве нет? Тару улыбается. Он смотрит на их руки и качает головой, словно знает что-то еще о них двоих, чего Харон никогда не сможет понять. Точно так же, как иногда Тару не понимает того, что очевидно для Харона. Но, может быть, это и есть самое лучшее: спустя столько времени учиться понимать друг друга и находить что-то новое. В любом случае, ему достаточно того, что у них есть сейчас. И того, что было. Всего этого хватит на тысячи лет ожиданий и размышлений. И читать мысли друг друга было бы довольно скучно. — Да, — Тару снова смотрит на Харона. — Так и есть. — Все будет хорошо, — настаивает он. — И мы справимся, будь это очередная заблудшая душа с кучей вопросов или законы мироздания. — Законченный оптимист. — Именно это тебе во мне нравится. — Мне все в тебе нравится, — просто говорит Тару. — Хотя иногда ты меня бесишь. — Ты по большей части бесишь всех, кроме меня. — Это мне тоже нравится, — он пожимает плечами. — Люблю быть в любимчиках. — Тебе стало легче? — спрашивает Харон. — Потому что я не хочу, чтобы мы думали об этом в ближайшую тысячу лет. — Хорошо, — Тару смеется. А потом снова становится серьезным. — Тогда подумай о том, что некоторые… предприниматели, скажем так, решили устроить частные перевозки с широкого берега. — Их много? Вот это неприятно. У Харона всегда были проблемы с тем, чтобы чувствовать себя нужным в глобальном плане. Справляется ли он как бог? Видимо, не очень. Либо кто-то просто решил устроить капитализм и подзаработать. Когда Тару не отвечает, это становится еще более неприятным. Честно говоря, в данный момент эта перспектива даже немного хуже, чем туманное будущее, в котором Харон остается совершенно разбитым и одиноким. Потому что эта ситуация абсолютно реальна. — Я разберусь, — уверенно говорит Тару. — Нет, — Харон вздыхает. — Ты сам говорил, что нужно наблюдать. Это и к тебе относится. — Но… — Составим для них правила. — Ты уверен? — Нет, но я никогда ничего не делал, — Харон пожимает плечами. — Глупо начинать сейчас. — Мне это не нравится, — Тару прищуривается. — И это не то же самое. — Я сам разберусь, если это будет нужно мне, — произносит Харон. Он не умеет разбираться с таким. Но Тару все равно кивает, потому что… доверяет ему? Это главное. Пока на море Стикс есть человек, который будет доверять каждому слову Харона, пока это тот же человек, что и целую вечность назад, все в порядке. Точно-точно. — Мне нужна Память, — неожиданно даже для себя говорит Харон. — Хочу показать Юте кое-что. — Я могу… — Остров Даины. — Не могу, — Тару усмехается. — Бери. Харон три раза сжимает его руку и отпускает. Они доходят до пляжа. Он понятия не имеет, где искать Юту, но теперь Тару точно не захочет пойти с ним. Они прощаются, и волны совсем чуть-чуть поднимаются. — Знаешь, что? — спрашивает Тару, когда Харон уже собирается уходить. — Что? — Они с Даиной поубивали бы друг друга. Харон несколько раз моргает. Представляет эту сцену. И ему становится так смешно, что в груди начинает немного болеть. Где-то в районе лица, впрочем, тоже. Когда он уходит, он уверен, Тару смотрит ему вслед и улыбается своей самой замечательной улыбкой.***
Ну, вот и все. Это, наверное, единственное, о чем думает Харон в последние несколько часов. Как только Тару проснется, они оба покинут остров Сомнительной Надежды, и все будет так, как было раньше. Было увлекательно снова разговаривать с Китой и Геттой дольше, чем необходимо. И завести новую подругу. Но почти каждая вещь даже на море Стикс имеет свойство заканчиваться. С Ютой теперь все будет хорошо, хотя Харон уже немного скучает по ней. Тару был прав. Она бы вписалась. У нее получилось собрать их вместе, как раньше, сделать дружбу чем-то не настолько далеким. Но у Юты были свои приоритеты, которые важнее любых привязанностей в загробном мире. Харон напоминает себе об этом, но такие люди, как она, появляются в его поле зрения слишком редко, чтобы не жалеть совсем чуть-чуть. У моря Стикс вряд ли получилось изменить Юту, но у нее точно получилось задеть что-то в ком-то другом. По крайней мере, Харон вспомнил, почему ему раньше нравилось заводить друзей. Они с Тару вернутся сюда, когда смогут. Но вряд ли это будет достаточно скоро, чтобы Кита и Гетта еще были здесь. Харон заходит в хостел, чувствуя необходимость в том, чтобы попрощаться. Тару решил поспать на борту Памяти. На самом деле, он почти всегда спит после того, как отправит кого-нибудь на широкий берег. Гораздо меньше, чем его попытки проспать вечность, и, может быть, одно другое компенсирует. Или Тару просто слишком сильно устает. Но, судя по Юте, он делает все правильно. Харон и так знал это, всегда знал, правда, но он впервые может думать об этом, не оглядываясь на слова Киты. — Мы закончили здесь, — говорит Харон. Кита отрывается от экрана монитора. Картинки перестают двигаться, а странные звуки затихают. Харон заглядывает ему за плечо и внимательно смотрит на странных нарисованных роботов. Кита прищуривается. Рядом с клавиатурой стоит фигурка светловолосого персонажа, который раньше висел на ключах Юты. — Что это? — спрашивает Харон, устав ждать реакций Киты. — Юта говорила про аниме. Я нашел только это, — он пожимает плечами. — Тут дети в роботах убивают ангелов. — Что. — Вообще, мне нравится, — Кита снова поворачивается к экрану. — Тут ангелами называют… а, ладно. Вы закончили. И что? — Ну, вряд ли мы увидимся в ближайшее время, — Харон на всякий случай делает шаг назад. — В ближайшие… не могу сказать. — Я думал, все наладилось, — тихо произносит Кита. На Харона он больше не смотрит. — Это было хорошее приключение, разве нет? — Да, — он сжимает руки в кулаки. — А слова про прощение ничего не значат. Тогда бы Тару сам пришел, а не посылал тебя. — Он… — Он мог бы прийти позже, — Кита усмехается. — Ладно, я понимаю. Я и так понимал, просто мне казалось… неважно. Это все больше не имеет значения. Спасибо, что зашел. Ну, это правда. То, о чем Харон думал до этого. Ничего не вернется в прежнее русло, и эти старые обиды и недопонимание, копившееся годами, не могут исправить ни Юта, ни слова о прощении. Кита снова включает тот мультфильм, роботы двигаются, люди что-то кричат и какая-то странная стереометрическая фигура, кажется, пытается уничтожить город. Довольно мило. Им больше не о чем разговаривать. В воздухе повисает чувство разочарования. Харон немного смотрит в экран Киты, думая, имела ли в виду Юта это, когда рассказывала про свои увлечения. Может, ей нравилось что-то совсем другое. Теперь ведь и не спросишь, верно? Харон вздыхает. Он бы хотел, чтобы все было, как раньше. Но без Миры, без Иширы, без всех, кого Харон когда-то знал, это уже что-то невероятное. Так или иначе, он оказывается у дверей хостела, не зная, стоит ли прощаться. Проще всего было бы молча уйти. И приблизить рассвет, чтобы было, чем заняться. — Мне нужно с тобой поговорить, — слышит Харон вместо звуков из мультфильма. — О чем? — он оборачивается. — Мелочи жизни, — Кита криво улыбается. — Но тебе этот разговор не понравится.***
Дует ветер, и Харону становится холодно. Обычно он не так чувствителен к погоде, и, возможно, это просто его тревога дает о себе знать. Переживать есть из-за чего, и ему действительно не понравился тот разговор с Китой. Как и все, что за ним последовало. Это ужасно несправедливо и глупо, и этот день должен был наступить. Но Харон не думал, что он наступит так быстро. Слишком быстро, пожалуй. И он не думал, что окажется здесь с этим человеком. — Ты уверен? — спрашивает Харон в, наверное, десятый раз. Раньше здесь не было площади, но после ухода Даины кто-то из ее приближенных решил, что у людей должно быть цивилизованное место для прощаний. Должно быть, это был Сираж. Спустя почти две тысячи лет столько имен стерлось из памяти, но его Харон еще помнит. Он пытается вспомнить еще хоть кого-нибудь, но все остальные давно превратились в размытые образы и осколки древнего уклада жизни. — Я досмотрел то аниме, так что да, — Кита поджигает свою самокрутку и затягивается. — Больше меня здесь ничего не держит. — Что сказала Гетта? — Она бы сказала, что я сумасшедший, но это я и так знаю, — он криво улыбается. — Как думаешь, кто согласится работать в хостеле после меня? — Придумаем что-нибудь, — Харон отводит взгляд от тлеющего огонька самокрутки. — Хотя ты хорошо справлялся. Кита только пожимает плечами. Они оба мрачно смотрят на фонтан посреди площади, и Харон понятия не имеет, что должен сказать. У него всегда так. Когда-то Врата были единственной остановкой его первой лодки, но это было не то. И Харон никогда не сможет научиться произносить речи для последнего пути. Прощания даются ему слишком тяжело. Может, Мира что-то знала про это, и поэтому ничего не сказала. И, может, поэтому Кита сказал только Харону. Гетта и правда назвала бы его сумасшедшим. Ветер усиливается. Мост к Вратам исчезает в тумане, и это самое грустное место на всем море Стикс. Так или иначе, у большинства людей судьба тоже такая грустная. И никто не смог исправить это для Киты. Или Мира могла, но не захотела. Или у нее не получилось. Вряд ли даже Кита знает ответ на этот вопрос. — Знаешь, рядом с Ютой… рядом с ней я наконец-то почувствовал себя нормальным человеком, — через некоторое время говорит Кита. — Она сказала что-то вроде «херня случается», и я подумал, да, черт, она так права. Но случилось слишком много всего. И поэтому я решил уйти. — Потому что ее здесь нет? — Потому что я больше не чувствую себя виноватым, — Кита тушит окурок о бортик фонтана. — Все это время я был здесь, потому что думал, что я слишком виноват, чтобы хотя бы не попытаться принести пользу. Но я больше никому ничего не должен. Надеюсь, мой долг морю Стикс уплачен. У Харона так много мыслей в голове. Но вряд ли Ките нужна хоть одна из них. Только подтверждение прощения, облегчение, которое он так долго искал, пока сидел за стойкой регистрации и помогал постояльцам хостела. — Так и есть, — Харон поворачивается к нему. — Все хорошо. И ты правда никому ничего не должен. — Я подумал… на самом деле, моя жизнь не была такой уж плохой. Просто я все испортил, — Кита усмехается. — Я мог быть ученым, у меня могла быть семья, но я хотел, чтобы все было интереснее. И звезд на небе уже перестало хватать, чтобы чувствовать себя счастливым. Когда… когда от меня ушла жена, я знал, что умру, если ее не будет рядом. И я сказал ей об этом, а она… она ответила: «Я знаю». И закрыла за собой дверь. Как видишь я все-таки умер, — он мотает головой. — Я надеюсь, у нее хорошая жизнь. И она не оглядывается на придурка, который пытался все разрушить. — Ты скучаешь по ней? — Я вспомнил ее уже после ухода Миры. Это о многом говорит, — Кита опускает взгляд. — У нас не было детей. И планов на будущее. Мы были просто двумя людьми, которые не знали, что делать, и это… это было глупо. — Когда-то ты ее любил. Иначе ты бы на ней не женился. А любовь — это совсем не глупо, — Харон кладет руку ему на плечо. — Ты можешь рассказать все, что хочешь. Я здесь точно не для того, чтобы тебя осуждать. Когда Кита поднимает голову, в его глазах стоят слезы. И он рассказывает все. Первые воспоминания из детства, которыми стали сигналы тревоги, взрывы и вечера в бомбоубежище. Младшая сестра, для которой он и так не смог стать примером. Отец-летчик, которого убили его же лекарства. Мать, никогда не обращавшая слишком много внимания на своих детей. Университет, звезды и бесконечная вереница людей, которые хотели веселиться и не оглядываться на завтрашний день. И, конечно, вечное спокойствие на море Стикс. — Помнишь, как Мира улыбалась? — Кита прикрывает глаза. — Так осторожно, словно… если она улыбнется чуть шире, все пойдет не так. Харон так сильно скучает по ней. Ему хочется вернуться в прошлое и все исправить, но это прошлое привело их с Китой сюда. И если Кита правда ни о чем не жалеет, то и Харону нечего жалеть. Это было бы неправильно по отношению к нему и всем этим маленьким историям его жизни. Каждый раз, когда Харон узнает что-то о человеческом мире, ему так грустно, словно это не он столетиями охотился за ними и пытался понять, что есть люди. Люди — это длинная нить хороших и плохих воспоминаний. Грустных и счастливых историй. Всего, что происходило с ними при жизни и здесь. И даже после смерти кто-то, как Кита, может измениться. Как сказал Тару, Харон тоже меняется. Если бы все было неподвижно, это не имело бы никакого смысла. Вот почему время — это четвертая часть пространства. Оно дает всему остальному случаться, существовать и заканчиваться. — Пойдем, — все-таки говорит Кита. — И спасибо. Очень давно, когда Харон смотрел вслед Даине, она шла весь пусть по мосту до Врат сама. Но это не должно иметь значения сейчас. Харон вместе с Китой входит в этот густой туман, не зная, когда должен остановиться. — Чем закончилось то аниме? — Я не уверен, — Кита задумчиво смотрит на очертания Врат впереди. — Кажется, главный герой принял мир, в котором он живет. Или нихрена не принял ни себя, ни этот мир. Все слишком сложно. — Я посмотрю. И буду вспоминать тебя. — И Юту. — Куда без нее в нашей ситуации, — Харон улыбается. Кажется, он вот-вот начнет плакать. — Понятия не имею, что бы она сказала сейчас, — Кита останавливается. — Но мне это и не нужно. Дальше я пойду сам. — Я буду здесь. — Хорошо. И Кита наконец уходит, не оглядываясь. Они все не оглядываются, боясь, что если оглянутся, то не смогут все отпустить. Или им просто страшно смотреть на свое прошлое. В любом случае, Харон стоит на середине моста, и, когда он прикасается, к своему лицу, он чувствует влагу на пальцах. Вряд ли Кита ожидал чего-то такого. Но Харону всегда плохо даются нормальные прощания. Неважно, сколько проходит времени. Его в любом случае хватает, чтобы навсегда исчезнуть и из жизни, и с моря Стикс. В то, что когда-нибудь Харон остается один, так легко поверить, стоя здесь. Может, ему действительно стоит хоть немного научиться одиночеству, а не бежать от него. — Здравствуй и… — Я передумал!.. В Харона врезается что-то твердое и, очевидно, высокое. Они с Китой раньше никогда не обнимались, но, кажется, это подходящий момент. Когда Харон смотрит на его лицо, оно тоже красное и заплаканное. — Научусь как-нибудь существовать без чувства вины, — Кита делает шаг назад. — А это дерьмо меня до жути пугает. — И что теперь? — Вернемся и сделаем вид, что я не трахал тебе мозги несколько часов подряд, — Кита пожимает плечами. — И я хочу, чтобы мы снова были друзьями. Харон кивает. Ладно, возможно, все еще можно изменить. Возможно, все не так плохо. И, возможно, он тоже хочет, чтобы они снова были друзьями. — Придурок, — вместо этого говорит Харон. Теперь он, кажется, понимает, почему Тару так часто ругается на всех. — У меня чуть сердце не остановилось. Кита фыркает от смеха. Он мотает головой и подталкивает Харона в спину, чтобы они как можно скорее ушли отсюда. Разумное решение.***
Итак, все постепенно налаживается. Гетта и правда сказала, что Кита сумасшедший, а Тару и Харон пообещали, что чаще будут заглядывать на остров Сомнительной Надежды. Все должно наладиться, и Харон верит в то, что все будет хорошо еще долго. Когда Тару уснет в следующий раз, он будет готов и найдет, чем заняться. Например, составит правила для частных перевозок. Может, снова взяться за живопись? Харон решает разобраться с вещами в старой квартире на Портовых островах, потому что в последние семьдесят лет он использовал ее как склад. Слишком много красных кружек. Он даже не помнит, почему начал их собирать. Ему нужны краски, а не сложенный втрое огромный натюрморт, вышитый крестиком. Это безнадежно. Так что несколько часов Харон проводит, предаваясь ностальгии и разбираясь, откуда он вообще взял ту или иную вещь. Это можно было бы выменять на пожизненный кофе у Гетты. Если бы она, конечно, брала у него плату за кофе. А эту уродливую картину можно было бы повесить за стойкой регистрации Киты. Приятно снова общаться с друзьями. — Долго ты этим занимаешься? — слышит Харон. Он замирает. Этот голос он не слышал пару сотен лет, с того момента, как перестал посещать собрания в Пантеоне. Он медленно оборачивается, и знакомая фигура в черном смотрится гротескно в окружении бесконечного количества хлама. Харону становится не по себе из-за того, насколько хорошо он запомнил Аида. Потому что тот, кажется, совсем не изменился. Только где-то нашел костюм. — Секунда в рамках вечности, — Харон осторожно отставляет банку с остатками чая. — Не ожидал, что мы встретимся… в такой обстановке. — Как у тебя дела? — Аид небрежно осматривает засохшие цветы в углу. — Это правда тебя волнует? И поэтому ты нашел меня здесь? — Я просто пытаюсь быть вежливым, — Аид вздыхает. — Мы с Персефоной скоро уйдем. Харон застывает. Болезненное предчувствие тянет где-то под ребрами. — Куда? — Через Врата, — Аид старательно не смотрит на него. — Если бы ты приходил на собрания, ты бы знал, что время богов заканчивается. На это даже нечего ответить. — Госпожа Нюйва закончила с делами и ушла несколько лет назад. Анубиса никто не видел почти столетие, Вайшравана… впрочем, зачем тебе это слушать. Я просто пришел попрощаться. — А как же… как же человеческая жизнь? — Ты про это? — Аид достает из кармана порванный надвое свиток. Такой же целый лежит где-то здесь. — Я не смогу умереть и попасть к себе, не зная, что это все принадлежит мне. Это слишком жестоко. — Слишком жестоко приходить сюда и говорить это мне, — Харон скрещивает руки на груди. — Тебя сложно найти где-то еще, — Аид подходит ближе, и хочется сделать шаг назад, но места за спиной не слишком-то много. — Мы больше не нужны людям. Когда ты это поймешь, тебе станет легче. — У меня… у меня только все наладилось. На это Аид ничего не отвечает. Он, как и всегда, бесшумно исчезает. И тогда Харон наконец осознает, что его личный мир медленно начинает рушиться у самого основания. Ему хочется спросить, почему. Никто не ответит. Даже он сам не ответит. Боги бессмертны, но у богов тоже есть право остаться и уйти. Боги — это просто выдумка людей, собравшая все их худшие и лучшие качества. Боги — это бесполезный атавизм прошлого. И больше ничего. Так считает Аид. Должен ли так считать Харон? Должен ли он… Коллекция красных кружек оседает осколками на пыльном полу.