Благословенный дар

Зал гармонии полон солнечного света и весь уставлен цветами. Чимин сидит в самом центре, скрестив ноги и уложив на одно колено конец каягыма. Его пальцы мягко перебирают струны, заставляя инструмент плакать. Как он плачет внутри. После той ночи, следовавшей за церемониальным ужином, прошла не одна ночь и каждую Юнги ночевал не с ним. Чимин наблюдал через балкон, как Император заходит в покои одной из наложниц. Как там несколько часов горит свет, а после – гаснет. Но в постель своей спальни не возвращается. Не прижимает Чимина к себе под бок, не утыкается носом между лопаток. Не целует. Днём Юнги не холоден, даже наоборот – они вместе завтракают, обсуждая нейтральные темы и обучение Чимина. Можно было бы сказать, что они становятся ближе, если бы не холодная пропасть из простыней между ними. Вина за сказанные в порыве слова – вновь неприятно наполняет сердце. Разве Чимин мог отреагировать иначе? Разве мог попросить Императора не уходить к другим? Разве мог… Чимин проводит пальцами по струнам, выпуская наружу особенно высокую и грустную ноту. Пожалуй, неся на плечах статус будущей Императрицы он и правда мог. В груди неприятно колет из-за того, как легко он упустил возможность, хотя до этого всю свою жизнь цеплялся за любой шанс. Спасти себя. Спасти своих братьев и сестёр. Спасти народ. Но получив желаемое, попав в сады Императорского дворца, став чем-то больше, чем просто красивой игрушкой во властных руках – Чимин ощущает себя растерянным. Запутавшимся и чужим. Империя полна лживых противоречий: тут ему могут улыбаться в лицо, а спустя мгновение шептаться за спиной, предполагая худшее. Чимин не должен был слышать, но он замер невидимой тенью в углу покоев, прислушиваясь к тихому шёпоту служанок. Они обсуждали их с Юнги ночную разлуку, опуская полные низости шутки в сторону их супружеского ложа. И то, что дьявол оказался не так хорош, как можно было бы ожидать, и то, что за симпатичным телом скрывается полное отсутствие желания. — Не слышала и стона, — говорила одна из служанок, кажется, Гаюн, — я когда прислуживала принцессе Ли то краснела от стыда – вот такой громкой она была, хотя внешне само спокойствие. — Ну не зря он так похож на мужчину, — поддакивала ей вторая, — вроде и хорошенький на личико, а тело не то девушке принадлежит, не то юноше. Груди нет, хотя бёдра пышные конечно. — Уж не знаю, не знаю… — в разговоре участвовало три служанки, лениво перебирающие его одежды. Эта как раз закончила разглаживать особенно яркое платье и встала, уперев руки в бока – Чимин видел по тени на полу. — Наш Император смотрит всегда на мордашку, а что там под одеждами его мало волнует. Слыхала он и с юношами ночи проводил. — Да что ты брешешь, — Гаюн даже подскочила, чтобы шутливо стукнуть подругу, — Императору нужен наследник, уж седьмой год ни сына, ни дочери. Будет он к юношам ходить. А вот принцесса Ли – другое дело. Как я рада, что он вновь обратил на неё свой взор. Уж такая она и доброго слова не пожалеет, и похвалит за дело и копеечку подкинет за всякое. Чимину пришлось в тот миг накрыть рот ладошкой, чтобы не выпустить наружу и вздоха. Он слушал, как служанки решали, кто же из наложниц понесёт первой и отберёт у Чимина его титул – будущей Императрицы. Это, как он понял, было частым явлением, потому что единственное в чем нуждается Император – это наследник. Крепкий и сильный мальчик, похожий на семью Мин, унаследовавший только лучшее. Горечью на языке вспыхивают слова Юнги: служанки, которым можно доверять. Как же. Чимин тогда сбежал, стараясь не шуметь, хотя крылья и норовили зайтись в возмущённом жесте. Мог ли он их осадить? Заткнуть чужую речь собственной и отстоять своё право на трон? Мог ли опустить ладонь на живот и сказать, что уже носит под сердцем императорского сына? Мог ли? Это всё была бы искусная нить лжи, но отчего-то Чимину кажется, что именно такая нашла бы место в полотне чужой страны и изменила бы узор. Порой Чимин понимает насколько он далёк от всего, что тут происходит, насколько его прежний быт, устой в месте, которой он считал домом, отличается. И сложно сказать где лучше. В стране, находящейся под гнётом варваров, где каждый пытается выжить? Или в стране, где снаружи всё пестрит красками и пахнет чистотой, а под слоем этой красоты – гниёт и кровит. Чимин перебирает струну за струной, вспоминая наставления Тэхёна, чтобы отвлечься от гнетущих его разум мыслей. Брат Императора иной. Не такой холодный, со всеми дружелюбный, но даже в нём есть такая хитринка, которая вынуждает быть настороже. Чимин невольно сравнивает отношения двух императорских детей со своими – особенно с близким, родным по крови, братом. У Чонгука тоже развился дар. Он мог зажигать огонь одним лишь взглядом, но бурная стихия не поддавалась его власти, вечно норовя выйти из-под контроля. Воспоминание, запертое глубоко внутри, яркими искорками рвётся наружу. Это проявляется не только в лёгкой, застывшей на лице улыбке, но и в огоньках, которые принимаются бегать по голой коже. Согревая. Напоминая. Он тут ради действительно благой цели, значит стоит сделать… — Твоя власть уже столь велика, что ты не боишься сжигать императорские инструменты? — в спутанные мысли врывается колкий, полный ехидства высокий голосок, а на лицо падает тень. Невысокая, но изящная в своей миниатюрности девушка легко проникает в зал. Она могла бы затмить своей красотой солнце, не сияй Чимин ярче. — Впрочем, если ты продолжишь так играть, то огонь станет спасением для каягыма. Чимин ошеломлённо смотрит на гостью, пытаясь вспомнить, где мог её увидеть. Она в дорогих одеждах, переливающихся на свету подобно шёлку – значит не служанка. Держится уверенно, когда усаживается неподалёку от него, устраивая рядом другой струнный инструмент: необычный по форме, чем-то напоминающий дальневосточные арфы. Осознание пронзает разум Чимина, когда он слышит первые игривые нотки. Вероятно, это одна из старших наложниц. И, судя по смуглому оттенку кожи – принцесса с Востока. Принцесса Ли о которой судачили служанки? — Я еще учусь играть, — Чимин нервно замирает над струнами, не желая врываться своей неумелой игрой в мелодию наложницы. Та течёт плавно и красиво, завораживая своей простотой и в тоже время позволяя увязнуть в многослойном узоре нот. — Мне предстоит пройти долгий путь, прежде, чем достичь вашего мастерства, госпожа… Он делает паузу, давая возможность наложнице представиться, но та игнорирует предложение. Её тонкие и длинные, совсем не такие как у Чимина, пальцы щипают струны быстро и умело. Совсем не так, как получается у него. — Это правда, путь предстоит долгий, — наложница прикрывает глаза, но время от времени поглядывает на Чимина, оставляя на лице блуждать мягкую улыбку. В чужом лице скрывается слишком много фальши, чтобы можно было ему поверить. — Но есть ли в нём прок? Каждая из принцесс имеет власть, влияние внутри своей провинции, может дать Императору не только сына, но и поддержку. Что же дашь ты? Чимин упрямо поджимает губы и назло дёргает струну особенно громко и неправильно, чтобы чужая мелодия исказилась и звучала не столь привлекательно. Но наложницу это нисколько не сбивает. Она как-то так ловко изгибает запястья, используя грубую ноту в свою пользу. — Ты не можешь подарить даже теплоту в ночи, очаровательный дьявол, — наложница мягко посмеивается, — о вас так много сказок и историй, столько страшилок для пугливых детей, а в действительности… ты не можешь даже играть на каягыме. Стоит ли тебя бояться? Стоит ли воспринимать небольшую помеху всерьёз? Чужие слова больно попадают по растревоженному, полному смятению сердцу Чимина. Есть в её словах та доля правды, которая настолько горька, что хочется некрасиво сплюнуть. Но пол в зале гармоний устелен дорогими коврами, да и падать столь низко перед… соперницей. Слово некрасивое, отдающее ревностью, которой в Чимине нет. Он бросает взгляд на наложницу, оценивая её внешность. Хороша. Гладкая кожа, несобранные в сложную прическу волосы небрежно заплетены в косу, но вылезающие то тут, то там волосинки не кажутся неряшливыми. Кожа напоминает густой мёд, а пальцы и запястья столь тонки, что их можно переломить одним неосторожным движением. И всё же даже находясь рядом с ней Чимин понимает, что выигрывает эту негласную войну красоты. Он распахивает золотистые крылья и приосанивается, выпрямляя спину. Тэхён вскоре будет бить его палкой, чтобы Чимин сидел ровно, и обычно он даже не задумывается о таком, но сейчас… Сейчас, когда рядом на струнах не только арфы, но и души играет наложница в чьей спальне проводит ночи Юнги – Чимину хочется показать себя с лучшей стороны. — Ах так ты умеешь сидеть ровно, — наложница посмеивается, не скрывая насмешки, — и ходить ровно, и говорить с Императором на равных. На том ужине ты был очаровательным, маленький дьявол, но, видимо, это твой предел? Чимин дёргается от сказанного не голосом Юнги «маленький дьявол» и хочет запретить обращаться к нему так. Никто не смеет принижать его, особенно та, кто остался на второй роли. Смелость подобно первородному огню разрастается в груди и, перебирая струны, Чимин старается говорить небрежно: — Ты хорошо играешь, держишься с достоинством, но почему-то именно я сидел рядом с Императором и был представлен будущей Императрицей. Ты вышла за границы моего предела, но тебе это не помогло занять желанное место. — Вопрос времени, когда оно по праву будет моим, — наложница совсем не выглядит уязвлённой. Она не сбивается со своей песни, не дёргается и даже не меняет ласкового взгляда – такой выдержке действительно стоит поучиться. — Ты многого не знаешь и не хочешь знать. Сидишь в своих залах, слушаешь Императора Сердца и считаешь, что сможешь достичь всего? Но ведь он всего лишь второй сын, дьявол, не вёл дела, не ходил на войну, не занимал первого, единственного достойного места. Не получив ответа, наложница бросает победный, полный превосходства взгляд, и опускает ладонь на струны, заставляя те замолчать. В зале гармонии, столь иронично сейчас звучит это название, повисает густая тяжелая тишина. Чимин не может понять, чего от него хотят? Признания поражения? Так не сказать, что он проиграл. Уступки? У них с Юнги есть уговор, который будет исполнен – и в этом случае шаги должны быть предприняты с двух сторон. И Чимина, и Императора. — Молчишь? — наложница лукаво склоняет голову набок, проскальзывая кончиком языка по нижней полной губе. — Ты не в силах даже поддержать беседу, столь лёгкую и незамысловатую, что же будет на приёмах? — И что же там будет? — Чимин привык задавать вопросы, потому что он действительно ничего не знает. Читать книги и тяжелые свитки получается с большим трудом и помощью Тэхёна, но даже там нет информации о его будущем. О том, что же должна делать Императрица, помимо рождения наследника. — Как хитро, — наложница прикрывает рот ладошкой, посмеиваясь, — хочешь узнать у меня то, чего больше никто не знает? Император Сердца не имеет жены и не сможет рассказать тебе каково это принимать гостей стоя подле господина страны. У тебя нет матери, которая могла бы поделиться опытом и нет подруги, которая за маленькую услугу могла бы рассказать секрет или даже два. Брошенный всеми маленький дьявол не может даже сжечь страну, потому что он потеряет всё, так и не получив и капли власти. Я могла бы тебе посочувствовать. — Но? — Но я испытываю удовлетворение от того, сколь проста будет наша с тобой битва, — наложница смакует каждое сказанное слово. Она порывиста и беззастенчиво хвастает положением, добивая тем, что опускает ладонь на пока что плоский живот. — Мне осталось лишь родить Императору сына и пока его светлость составляет мне компанию ночами – это будет не так уж и сложно. Чимин плотно смыкает губы, не в силах понять чувства, которые возникают в нём из-за этих слов. Пламя, всегда подчинённое ему, как ласковая кошка, рвётся наружу, а золотые глаза сужаются, расчётливо оценивая: как же лучше спалить эту женщину. Она его не боится, даже наоборот – смело попрекает, унижая и пытаясь опустить до своего места. Места, где она никто и лишь временная забава Императора, пока Чимин не пускает того в свою постель. — Принцесса Минсё, — в зал тихой поступью заходит Император. Он ловит на себе сразу два взора: хитрый – наложницы, раздражённый – Чимина. Юнги появляется как никогда вовремя и не вовремя одновременно. Задержись он хоть на мгновение – пламя бы уже разошлось по всему пространству, медленно поглощая всё на своём пути. — Давно не видел тебя играющей в этом зале. — Решила освежить навыки, тем более в столь прекрасную погоду это лишь в радость, — Минсё, теперь Чимин знает имя наглой наложницы, не моргнув глазом, врёт, приветствуя Юнги покладистым кивком, — маленький дьявол… — Его Высочество или господин, — Юнги резко перебивает Минсё, делая несколько шагов к ним. От него веет опасностью и затаённой угрозой – это неуловимым образом успокаивает мятежное сердце Чимина. — У тебя нет права называть его дьяволом, принцесса, Чимин – мой избранник, поэтому прояви должное уважение. Или тебе стоит освежить в памяти некоторые уроки? Чимин ждёт, что Минсё пристыженно покраснеет или смутится, может быть она даже подскочит и униженно сбежит, но нет. Наложница растекается в ласковой улыбке, и легко признает ошибку: — Вы правы, мой Император, я допустила непозволительную оплошность. Возможно, вам стоит наказать меня? — Можете не сомневаться в моей справедливости, принцесса Минсё, — Юнги сдержанно кивает и переводит взгляд на молчаливого Чимина. Его пылающий взгляд не хуже огня скользит по коже, задерживаясь на открытых участках. Это ощущение всегда будет будоражить Чимина, но сейчас, впервые, оно чувствуется как-то особенно приятно. — У меня есть время на небольшую прогулку, моя славная Императрица, поэтому я хочу, чтобы ты составил мне компанию. И разделил время обеда. — Мне только в радость, — Чимин кивает, позволяя румянцу растечься по щекам, и осторожно откладывает каягым в сторону. Он на мгновение теряется, не зная, как красиво встать, и ещё больше, когда крепкая ладонь Юнги оказывается прямо перед лицом. Не тратя время, Чимин хватается за неё, принимая помощь. Это глупо, но из-за не до конца правильной позы у Чимина затекают ноги, и он оступается, едва не падая обратно. Сильная рука Императора уверенно подхватывает под талию, прижимая ближе, пока вторая ладонь всё ещё удерживает его пальчики, крепко сжимая. Так близко. Они не были столь близки почти всю неделю и сейчас Чимин с жадностью вдыхает терпкий запах Юнги. Чуть сладковатый, с нотками потёртой бумаги – Император не тратил время зря и работал до изнеможения, и с насыщенным ароматом благовоний. Только потеряв возможность испытывать столь интимную близость, Чимин понимает насколько в действительности в ней нуждался. Он помнит бархат чужой кожи, помнит, как под ней перетекают литые мышцы из-за уверенных и порывистых движений. Чимин прикрывает глаза и распахивает от удивления рот, когда ноги словно протыкают сотни маленьких иголочек, переключая на себя внимание. — Тебе стоит больше тренироваться в том, как правильно сидеть за инструментом, маленький дьявол, — Юнги шепчет это на ухо – тихо и близко, чтобы жадно следящая за ними Минсё ничего не услышала, — мой брат не справляется со своими обязанностями? — Или я плохой ученик, — Чимин переступает с ноги на ногу, убеждаясь, что может стоять самостоятельно. Он бросает быстрый взгляд на наложницу и, впервые предвкушает сладость от столь незначительной, но всё же мести, заканчивает: — Ты можешь отпустить меня, Юнги, я уже способен стоять сам. Глаза Минсё вспыхивают злостью всего на мгновение, но этого достаточно, чтобы Чимин почувствовал себя лучше. Он легко прощается с теплом от тела Юнги, зная, что сейчас ему предложат пойти под руку. Так и происходит. Они прощаются с принцессой и нерасторопно двигаются в сторону сада. Их прогулка сопровождается парой служанок, притаившейся в тени деревьев охранной и поглядывающими из высоких окон зданий любопытными взглядами. Чимин напоминает себе, что спину стоит держать ровно, не позволяет крыльям взволнованно раскрываться, а руками старается не цепляться слишком откровенно растерянно. В своем прошлом Чимину не приходилось контролировать каждый шаг, чтобы погулять по саду. У него не было правил, которые ограничивают речь, не надо было задумываться над формулировками. Он говорил, как чувствовал, но в этом новом мире так нельзя. Нельзя смотреть на лицо Юнги и просить о поцелуе, потому что это та часть их близости, которая Чимину нравится. Нельзя остановиться, взять ладони Императора в свои и открыто извиниться. Ведь их услышат и сделают неправильные выводы. Зато можно позволить быть ведомым, плыть по течению и наслаждаться защитой, которая укрывает хрупкие плечи. Чимин знает, что его не убьют, потому что к ядам он не восприимчив, а смельчака, который решится кинуться с ножом на дьявола остановят раньше, чем тот достанет оружие. — О чём вы говорили с принцессой? — Юнги переходит от пустых кружев болтовни к тому, что его действительно интересует только когда они переступают порог обеденного зала. Еда уже стоит на своих местах и накрыто лишь на двоих. Небывалая редкость, Чимин уже знает, что обычно Императора окружают чиновники, которые даже во время трапезы мучают его делами страны. — О глупостях, — Чимин усаживается на своё место, ожидая, когда Юнги сядет напротив, — мы знакомились. Ты ведь говорил, что некоторые любопытствующие люди будут просить у меня аудиенции. — Вот как, — Юнги хмыкает, но тему не развивает на счастье Чимина. Он бы не смог позволить себе пожаловаться – это значило бы, что он не справляется и нуждается в совете. Не может позволить себе плакаться и просить о помощи. Это претит его натуре, ведь даже в детстве Чимин убегал от родителей и сам учился контролировать пламя. — Тогда расскажи, как твои успехи в письме. Тэхён делился, что вы начали изучать этот аспект на ваших занятиях. Вместо ответа Чимин поспешно засовывает в рот кусочек пропаренного мяса. Буквы у него получаются кривые и неровные. Пальцы, только научившиеся держать палочки, не хотят обхватывать еще более тонкое перо, то ломая его, то некрасиво сминая и портя внешний вид. Чимину стыдно, потому что ему казалось, что эта грамота самая простая, но та же музыка даётся не в пример проще. — Тэхён говорит, что у меня есть все шансы научиться каллиграфии, — Чимин отвечает обтекаемо, когда пауза затягивается, — но потребуется немного больше времени, чем он рассчитывал. — Я могу поучить тебя вместо него, — Юнги смотрит на Чимина с прищуром, игриво улыбаясь, — послезавтра у меня будет законный выходной, и я с радостью потрачу его на тебя. Мы расположимся в спальне, я попрошу слуг принести небольшой низкий столик, пару перьев и чернила. Можем использовать золотые, в цвет твоих глаз. Что скажешь? «Скажу, что чернила будут потрачены впустую, а пары перьев нам окажется слишком мало, потому что я переломаю их все», — Чимин отвечает мысленно, пытаясь предугадать, какой бы была реакция Императора на такие слова. Он бы рассмеялся? Пожалел несчастного дьявола? Или бы не поверил, опираясь на полные поощрения слова своего брата. Оттягивая момент, Чимин отпивает сладкого напитка и закидывает в рот оставшиеся кусочки мяса. Он не может отказаться от такого предложения, но и согласиться… Позор, который Чимин испытал сегодня в зале гармоний не сравниться с тем, что он испытает, когда Император увидит его каракули. А одного дня не хватит, чтобы привести свои навыки в надлежащий вид. Судорожно думая, как выкрутиться из ситуации, Чимин как никогда хочет, чтобы им помешали. — Мне стоит принимать молчание за согласие или отказ, Чимин? — Юнги жестом просит слуг убрать опустевшую посуду. — Ты всё ещё не жаждешь моей компании в нашей спальне? — Могу ли я подумать, мой Император? — Чимин говорит отстранённо, ускользая от пытливого взгляда Юнги. — Или от меня требуется ответ прямо сейчас? — Подумай, — то, что Юнги не спорит и не настаивает могло бы его насторожить, но Чимин облегченно выдыхает. Этой ночью Император опять посетит наложницу, и он сможет использовать это как предлог, чтобы выиграть немного времени и улучшить свои навыки письма. Ведь, если он правильно понял сцену в зале гармонии, то Юнги должен оставить принцессу Минсё в немилости. — У тебя ещё есть занятия на сегодня? — Да, — Чимин скромно складывает руки на коленях, — в библиотеке. — Тебя проводят, — Юнги кивает стражнику у двери, — и, если кто-то решит составить тебе компанию помимо Тэхёна – гони прочь. Аудиенция происходит лишь по договорённости, а то, как сегодня к тебе пришла принцесса Минсё – это нарушение всех писаных и неписанных правил этикета. Ты должен отстаивать себя, Чимин. — Я это учту, мой Император, — Чимин склоняет голову, путаясь ещё сильнее. В этом новом мире, который становится его воздухом, слишком много условий. Но он обязательно выучит их все.

***

Плечи и спина ныли от тяжелого дня, недели. Горячая вода помогала частично снять напряжение, но из-за крыльев Чимин не мог в полной мере насладиться возможностью просто лежать в ванной. Даже там не получалось расслабить тело. Когда он был маленьким и крылья только-только начинали свой рост они ощущались похоже. Как груз, который необходимо нести каждый день. Но рядом всегда были мама или брат, готовые помассировать плечи, надавить на позвоночник. Мог ли хоть кто-то размять застывшие мышцы сейчас? Чимин не подпустит к себе ни одну служанку, а грубые руки стражников казались еще более пугающими. Мог бы Юнги, но… Он смотрит на всё ещё пустующую постель. Простыни светятся холодом в лунном свете и, если ничего не поменяется, то Император совсем скоро должен будет посетить одну из наложниц. Отказав Минсё – он пойдёт в другие покои? Не в силах прекратить самоистязание, Чимин накидывает на плечи специально сделанный для него халат и двигается на балкон. Там уже не столь пусто: устав стоять изо дня в день, он перетащил сюда кресло и раскидал по полу мягкие подушки, устроив себе пусть и удобное, но полное тоски место. Служанки привыкли, что к вечеру стоит готовить жидкий мёд – он помогает Чимину крепко, без сновидений, спать, и полный кувшин всегда находится на месте. Перелив себе немного, он усаживается в кресло, готовый ждать. Может быть Император пойдёт к другой старшей наложнице. Может быть он посетит одну из младших – их крыло не видно с балкона. Может быть через несколько мгновений Юнги распахнёт двери и с удивлением спросит почему Чимин мёрзнет на ночном воздухе. Минуты тянутся так же как вязкий мёд в чашке. Чимин успевает выпить одну и наполнить вторую, когда слышит голоса. Подавшись вперёд и оперившись на перила, он смотрит на Юнги и Тэхёна. Слов не разобрать, но нельзя сказать, что они ссорятся. Просто говорят довольно страстно, шумно. Не размахивают руками, да и нельзя сказать, что кричат. Это нечто новое в уже приевшемся Чимину распорядке дня, поэтому он отставляет чашу в сторону и во все глаза ждёт, что будет дальше. Снимающие часть одежды, в столь холодную погоду, два Императора становятся ещё больше загадкой для застывшего от удивления Чимина. Они оголяются до пояса и, пусть отсюда видно не очень хорошо, но не сложно вспомнить крепкую спину Юнги. Томление, охватившее Чимина от близости сегодня днём, возвращается с новой силой. Пылающей волной, оно скользит вдоль всего тела совершенно сбивая с хоть каких-то мыслей. Примерно так же, как два брата сошедшиеся в тренировочном поединке. Чимин неловко опускает ладонь между ног, зажимая её бёдрами. Ему ещё не доводилось испытывать возбуждения в одиночестве. Только когда Юнги касался его, целовал в губы, в шею, покрывал ласками ключицы и грудь. Эти прикосновения отзывались в его душе чем-то необъяснимо-приятным и трепетно-личным. Чимин гулко сглатывает, не в силах отвести взгляда от небольшой площадки, где Тэхён и Юнги, совершенно не скрываясь, дерутся. Даже досюда долетают отголоски их животной силы. Спина Юнги блестит от пота, а луна особенно ярко подсвечивает двигающиеся лопатки. Чимин невольно повторяет их движения, шурша своими крыльями. Жар возбуждения никуда не уходит, даже наоборот – усиливается, когда Юнги решительно и мощно опрокидывает Тэхёна на землю, грубо сжимая захват. В его движениях столько силы и властности, что Чимину приходится подавить рвущийся наружу скулящий звук. Он и не думал, что такое может привлекать. Не думал, что Юнги, отряхивающийся подобно собаке, может заводить. Не думал, что разнёсшийся по площадке рык, долетевший до его чуткого слуха, заставит подпрыгнуть на месте и плотнее сжать дрожащие бёдра. Чимин смотрит не моргая, не понимая себя в который раз за день. В постели Юнги всегда ласков и уступчив, всегда подчиняется вербальным и невербальным просьбам Чимина, всегда… отступает. Но что было бы, примени он немного силы? От одной только мысли весь жар с тела стекается в одну точку между ног. Это кажется таким неправильным, порочный и дерзким, что Чимин пугается фантазии. Мать учила, что если его принуждают, то стоит расслабиться и смиренно принимать судьбу, мол, так будет меньше боли. Но будет ли удовольствие? Чимин в смятении жуёт нижнюю губу, пытаясь разобраться в себе и своих чувствах. Тот первый раз, когда он предложил себя Императору был прекрасен, а все последующие – лишены той самой боли, которой пугала мать. Но должна ли быть боль, если Чимин сам хочет? Если сам готов предлагать себя? Если… Если вид дикого и необузданного Юнги, который ловко и уверенно отбивает все атаки брата кажется ему до того привлекательным, что хочется прямо сейчас сорваться вниз и обвить плечи руками. Притянуть для поцелуя – совсем не нежного, совсем не ласкового. Юнги в очередной раз валит Тэхёна на землю, но сейчас еще и седлает его бёдра, прижимая ладонь к чужой шее. Он… душит? Чимин вскидывает собственную руку к дёрнувшемуся кадыку, пытаясь представить каково это быть под Императором и извиваться на постели желая не то продлить момент, не то освободиться. Так же приятно, как в мечтах? Или реальность не будет столь благосклонной к его взвинченному телу. Чимин ёрзает на месте, совершенно не зная, как избавиться от скопившегося в паху желания. Касаться себя там кажется постыдным, а больше способов он и не знает. Это всегда делал Юнги, его руки, его пальцы или член. И то, когда ствол оказывался внутри – тело словно скидывало с себя все ощущения, скопившиеся до момента проникновения. Чимину оставалось только ждать. Либо, когда возбуждение нахлынет с новой силой, либо, когда Император закончит, наполнив его семенем. Каждый раз происходило лишь второе. Но как сейчас достичь этого, чтобы изгнать из тела навязчивый зуд? Чимин недовольно трёт кожу рук, бёдер, живота. Он не то чтобы чешется, но мурашки волнами покрывают тело, щекоча, и отнюдь не из-за холода. О нет, когда перед взором Юнги продолжает неумолимо доминировать над братом, раз за разом двигаясь всё злее и порывистей – Чимину сложнее сидеть. Он чувствует скопившуюся влагу между ног, которая пропитывает ткани на кресле и даже халат, но что же делать? Тело горит и гонит не то прочь – в спальню, не то прочь – к Императору, не то прочь – куда-то ещё. Лишь бы не сидеть на месте. Чимин вскакивает, неосторожно раскрывая сложенные крылья, чем привлекает к себе внимание. Юнги поднимет голову. Луна освещает пространство достаточно ярко, чтобы даже с такого расстояния можно было ощутить тяжелый взгляд. Он придавливает Чимина к месту, сбивая и так тяжелое дыхание. — Что-то не так, маленький дьявол? — вот что читается в глазах Юнги. Там нет уже привычной ласки, нет нежности, есть только злое возбуждение. Горячее, мощное настолько, что Чимин ощущает его жар даже тут, на балконе их спальни. Действительно что-то не так, потому что Чимин сбегает, махнув напоследок блеснувшими золотом крыльями. Он захлопывает двери, задёргивает шторы, но всё ещё чувствует пронизывающий каждую клеточку тела взгляд. Глаза Юнги горели неизвестным Чимину пламенем, порочно сплетаясь с тугим узлом возбуждения внутри его дрожащего тела. Правильно было бы попросить служанок набрать холодной воды, чтобы остудиться, но ему не хочется давать им ещё пищи для слухов. Юркнув на постель, под лёгкие простыни, он укутывается в них, обхватывает себя крыльями, и упрямо зажмуривается. Чтобы в тот же миг увидеть вспыхнувшие в сознании внимательные глаза Юнги. Лисий разрез глаз, драконий, вытянутый в тонкую ниточку зрачок. Чимин устало перекатывается на спину, распахивая рот в беззвучном стоне. Он не может спрятаться от этого жара в теле и хуже всего то, что огонь чутко отзывается на желания своего хозяина, полыхая маленькими искорками по коже. Ноги скользят по постели то раздвигаясь, то плотно прилипая друг к другу. Тело покрывается лёгкой испариной и это как никогда напоминает лихорадку. Чимин ловит себя за руки, когда ладони непроизвольно тянутся вниз, к промежности, и прикусывает пальчики. Это кажется таким неправильным, таким странным, что он продолжает ворочаться в надежде забыться спутанным сном. Лишь бы мысли, полные пугающих фантазий, угасли. Чимин вновь переворачивается, утыкаясь лицом в подушку и прикусывает её, пачкая слюной. С силой стиснув челюсти он, кажется, находит подходящую позу, чтобы успокоиться. Постель разворошена, а все покрывала плотным валиком стянуты между ног – упругое давление на промежность приносит желанное удовлетворение. Чимин дышит через нос, заставляя себя не частить. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох… Слушая собственное дыхание, Чимин медленно засыпает, надеясь, что Император решит остаться ночевать в другом месте. Потому что, если сейчас его тело прижмется со спины, если тяжелая рука опустится на талию, если холодные губы прикоснутся между лопаток… Чимин плотнее стискивает бёдра, насильно погружаясь в сон, улавливая тихие шаги где-то на грани сна и яви.