Коноха. 2 октября, 13 лет после рождения Наруто.
Caprice — Laughing song
+++
Новости, которые слышит команда Аикавы, вернувшись с миссии, заставляют их оторопеть: Саске похитили, но в итоге он ушел добровольно; половина их ровесников в медицинском пункте, а кто-то балансирует на грани жизни и смерти. Не сговариваясь, они идут узнать, что с пострадавшими, и пока мальчишки подходят к Шикамару, на котором лица нет, Акеми медлит у дверей. Она замечает на скамейке поодаль Канкуро и не может пройти мимо. — Значит, вы пришли нам на помощь, — говорит она, останавливаясь перед ним. У нее распущены волосы, хотя она и не успела переодеться — резинка лопнула по дороге домой, а все запасные закончились. — Спасибо, Канкуро. — За что ты благодаришь меня, мелочь бестолковая? Мы просто делали то, что нам было поручено. — Канкуро сидит, откинувшись назад на спинку скамейки и устремив на Акеми насмешливый взгляд. Вглядываясь, она вдруг понимает, что глаза у него совсем не черные, а сине-зеленые, просто цвет настолько темный и насыщенный, что не сразу становится ясно какой он. — Вам повезло, что мы просто успели. Как они там? — Неджи, Чоджи и Шино пострадали больше всех, но сейчас с ними все в порядке. Кибу с Акамару могут и сегодня отпустить домой. Наруто… Наруто, наверное, привяжут к кровати, — Акеми хмурится, с трудом представляя, как именно нужно приматывать Узумаки к больничной койке, чтобы там его удержать. Вряд ли он так просто смирится с тем, что Саске их предал. Захочет же вернуть и образумить, вцепится мертвой хваткой и не отпустит, пока не добьется своего. Только вот раз Саске уже ушел и отделал его так, что Тсунаде-сама переживает, то это будет очень сложно. — Все равно спасибо, вы же могли и не успеть, но успели. — Мы бы были хреновыми шиноби, если бы не успели, — хмыкает Канкуро, откидывая голову назад и прикрывая глаза. Он наслаждается теплым обычным для Конохи в это время года ветерком, а Акеми, пользуясь случаем, изучает его лицо. — Тогда хорошо, что вы не хреновые шиноби, — вздыхает она и наклоняется к Канкуро. Ее волосы падают вниз, щекоча его шею и загораживая от всего словно занавеска. — У тебя краска размазалась. — Поправишь? — то ли просит, то ли спрашивает песчаник, открывая один глаз. Акеми кивает и осторожно стирает краску с его щеки. Ровной линия уже не выходит, но выглядит получше. — Хорошо, что твою команду не отправили. — Думаешь, что мы бы не справились? — В голосе Акеми звучит затаенная обида. С одной стороны, она согласна с Канкуро, но с другой уязвленная еще во время экзамена гордость дает о себе знать. Ей хочется быть кем-то, кого могут отправить на сложное задание, ей хочется быть кем-то, кто может кого-то спасти. Акеми резко отстраняется и отходит, сцепляя руки в замок за своей спиной. — Рано, — бросает Канкуро, поднимаясь на ноги. Он говорит так, словно старше нее не на год–два, а на пару десятилетий. — Там миссия слишком высокого ранга была, чтобы отправлять туда генинов. Если бы у Годайме была возможность, она бы ни за что не послала их, — но возможности такой после нападения Орочимару на Коноху не было, это и так ясно. Акеми закусывает нижнюю губу, улавливая между ним и тем же Саске какое-то неожиданное сходство — они оба уже не дети, в то время как она пока не повзрослела. Это странно и неприятно. По сути, ей не на что жаловаться, ее семья жива и здорова, она ничего не потеряла и не была никем предана, как Саске. Даже при том, что Акеми не в восторге от Учихи, она не может не сочувствовать его горю, настолько это страшно за день потерять весь свой клан и узнать, каким мерзавцем на самом деле является любимый старший брат. Она бы никому такого не пожелала, но ее саму это делает слабее них, потому что они уже столкнулись с чем-то, что она не видела и не знает. Канкуро тоже пережил что-то ей непонятное и недоступное, поэтому он так с ней и разговаривает. — Где твой брат? — Темари Акеми видела в больнице рядом с Шикамару, а вот Гаару нет. — Давай найдем его, а потом и вашу сестру. Вы же устали, наверное? Можно сходить куда-то поесть, — миролюбиво предлагает она, протягивая Канкуро руку. Он не берет ее, смотрит на узкую ладонь и встает на ноги. Акеми неловко шевелит пальцами, оборачивается на обошедшего ее песчаника и ловит его взгляд. — Что стоишь? Веди, от еды я не отказываюсь никогда. — На лице Акеми расцветает улыбка. Взять Канкуро за руку она не пытает, только тянет за рукав, ведя за собой по залитым солнцем улицам Конохи.Суна. Ичи. 5 октября, 13 лет после рождения Наруто.
Polnalyubvi — Источник
+++
Они впятером сидят в одной из многочисленных пустых комнат дворца Казекаге. Которого убил Орочимару ещё в июне. За пару месяцев произошло много всего, но собраться вместе Сабаку и Ритсуми удаётся только сегодня. А слов не находится, никто не хочет начинать тяжёлый разговор. Старейшины пока взяли управление Суной на себя, но Ичи не сомневается, что в скором времени Гааре предложат занять место почившего отца. Тот был мудак мудаком, а вот из младшенького может выйти что-то путное. С тех пор, как тот побывал на экзамене, а затем помог новоприобретённым знакомым из Конохи, маленький монстр раскрывается совсем с другой стороны. С трудом верится, что это один и тот же человек. Темари и Канкуро сидят по обе стороны от брата, словно смысл их жизни теперь — защищать его от любой опасности. Но Гаара тянет руки к Накику: понимает, от кого может получить больше всего ненавязчивых нежностей. Сестра тот ещё маленький кактус, но уже не такой колючий, как после их переезда в Суну. Она даёт себя обнимать по пятым воскресеньям месяцев и даже один раз призналась Ичи, что скучает по ним, когда долго не видит. Когда ей было пять, хрупкая худенькая Накику носилась по дому с новорождённой Широгику, никому не давая сестру в руки, даже матери, и не переставала говорить о том, как любит крошечное создание с пушком белых волос на голове и пронзительно-синими глазами. Она повторяла это каждый день, до самой смерти Широ. Качая на руках остывающее тело, тихо пела и повторяла «я люблю тебя». Кажется, всю свою любовь она там и оставила, в покинутом Росоку. Ичи хочет сказать сестре эти важные слова, но что-то его постоянно останавливает. Она не поймёт и не оценит, и так знает, почему он молчит и все свои ресурсы кидает на миссии и накопления. Они остаются братом и сестрой, прямо как сиблинги напротив; у них есть особая связь, о которой совсем необязательно говорить вслух. Гааре вот очень нужна любовь, красным выжженным клеймом кричащая о том у него на лбу. И теперь больше нет никаких препятствий к тому, чтобы её получать. Кику покорно притягивает мальчика к себе, кидая чёрный взгляд на Канкуро, чьи ехидно изогнутые губы уже готовы произнести какую-то гадость. Ичи решает помочь сестре и сам сгребает лучшего друга в охапку. Темари противно хохочет, но тут же делает вид, что дуется. — Эй, а я? Вам не хватает третьего, чтобы уравнять… — она тут же осекается, с опаской кидая взгляд на Кику. Та молчит, только крепче прижимает к себе Гаару. Как будто он превратится в песок или осядет пылью на глиняном полу, если она его отпустит. — Давай к нам с Куро, — предлагает Ичи, чтобы сменить тему. — У меня руки длинные, на всех хватит. — Убери их, обезьяна, — советует кукловод. — Не посмотрю, что ты мой друг и искалечу до смерти, мама родная не узнает. Гаара вздрагивает, и старший брат тут же идёт на попятную, даже снисходит до того, чтобы хлопнуть друга по спине. Темари колеблется, но всё-таки присоединяется, отодвигаясь от младшенького и пристраиваясь уже под боком у Ичи. Обнимать не обнимает, но сидит близко, они чувствуют тепло друг друга сквозь слои одежды. — Расскажите, как всё прошло с этим Учихой, — просит Накику, отлипая от джинчуурики, но не отпуская его руки. — Он, правда, сам покинул деревню? — Его похитили, — кратко сообщает Гаара. — Но он принял решение не возвращаться. — Вот идиот, — равнодушно комментирует сестра. — И чего с ним все так носятся? — Шаринган, — отвечает Канкуро, отсаживаясь в самый дальний угол от загребущих рук Ичи. — Вряд ли змеюке симпатичное личико приглянулось. — У него же вид такой, словно ему под носом насрали, — морщится Кику, которая Учиху только издалека в Лесу Смерти видела. Ичи мысленно делает себе пометку поговорить с ней о словарном запасе и его использовании. Где только понахваталась? — Ты считаешь его симпатичным? — Я считаю его… — Канкуро косится на Гаару и решает не следовать заразительному примеру Кику. Ичи ему благодарен за усилия. — … не самым умным представителем деревни в общем и Учих в частности. — Идиотом, — резюмирует Кику. — Как будто ты с другими Учихами знаком. Их же вырезали подчистую. — Где-то в дикой природе бегает ещё один отступник-Учиха, — напоминает Темари. — Осталось дождаться того момента, когда два идиота встретятся и поубивают друг друга, чтобы стереть фамилию с лица земли. Какое-то время они сидят и обдумывают эту мысль. Кажется, всё к этому идёт, но кто знает. Саске у Орочимару, Суна… не настолько разрушена, конечно, как Коноха, но тут и до размолвки с Листом было не ахти. Казекаге мёртв, Хокаге тоже. — У меня есть для тебя подарок, — неожиданно нарушает тишину Гаара. Все переглядываются, потому что смотрит мальчик не на кого-то конкретного, а в пол. Из «тыквы» за его спиной, мягко шурша, узкой дорожкой стелется песок, и, обвивая руки Кику, оставляет в её ладони что-то серебристое. — Это что? — Кику зачем-то сжимает пальцы, пряча в кулаке небольшой предмет. — Ключ, — Гаара переводит взгляд на неё, — а что, не видишь? У Темари открывается рот, а Канкуро в своём углу ревниво хмыкает. Ичи догадывается, конечно, о чём речь, но ему грустно осознавать, что сестра ещё больше отдалится. Он сильно сомневается, что от такого подарка она откажется. Кто бы отказался? — Напротив дворца есть четырёхэтажное здание. Если поднимешься по внешней лестнице на верхнюю террасу, там вход в квартиру с самым большим окном. Я подумал, что тебе понравится вид. — А вот родной сестре, — начинает Темари, но Гаара цокает и та замолкает. — Тебе во дворце, что ли, плохо живётся? — спрашивает даритель. — Ичи-семпай нам качель даже сколотил, с которой тебя не подвинуть, когда ты в деревне. Хоть спасибо ему сказала? Темари покрывается красными пятнами и щипает Ичи за бок. Он только смеётся — этот жест старшая сестра Гаары переняла у его собственной. Этакое выражение привязанности. Слова не нужны. И так всё понятно, правда? — Откуда? — спрашивает Кику, пряча лицо и смущение в накидке. — Договорился со старейшинами, — честно отвечает Гаара. — Чиё-баа помогла. — Спасибо, — бурчит обёрнутый в светлую ткань кактус, сжимая ладонь джинчуурики свободной рукой. — А почему мы тогда ныкаемся тут по углам? Могли бы в квартиру пойти. И правда, почему? У Ичи тоже есть жильё, кстати. Гаара впервые за вечер выглядит растерянным, но тут же возвращает себе хладнокровное выражение лица. — Ну, это же подарок. Сюрприз. Хороший? — Очень, — доносится из недр одежды. Ещё чуть-чуть, и Накику утонет в ней полностью. — Эй, пигалица, — напоминает о себе Канкуро. — Помнишь твой первый день рождения в Суне? Ты мне вообще-то всё ещё должна. — Я тебе Куроари отдала, — от возмущения в просвете между слоями показывается нос и даже верхняя губа. — Ага, как будто и так не было понятно, что она мне достанется. Из тебя кукловод, как из меня… — Канкуро снова оглядывается на младшего. — …медик, — нейтрально заканчивает он. — Ключ не отдам, — тут же заявляет Кику. Если бы не Гаара, она уже давно бы, наверное, зажгла инка и свалила в новоприобретённое жильё. — Да зачем мне? Я сам могу старейшин попросить, если захочу съехать, — отмахивается Канкуро. — Просто вспомнил. С ядами мне завтра поможешь, надо пополнить запасы. Ичи возвращается в его — теперь полностью его — квартиру один. У него завтра утром миссия, а Накику пусть ещё посидит с детьми наконец-то сдохшего мудака. Раса Ичи никогда не нравился. Он вообще никому не нравился, наверное. Хоть за это можно сказать спасибо Орочимару. На Учих ему вообще… насрать, да. Ичи думает, не заглянуть ли ему к матери, не подстричь ли светлые волосы, которые уже отросли ниже плеч, но все эти думы ради того, чтобы отвлечься от самого главного. Он так долго старался, так долго копил для того, чтобы воссоздать для сестры подобие оазиса Росоку в Суне, что упустил тот момент, когда стоило бы осознать простую истину: ей это не нужно. Подобие не вернёт оригинал, мёртвые не воскреснут, мать не вылечится, а большой дом на берегу пруда не наполнится любимыми голосами. Поздно, конечно, что-то менять в намеченном пути. Но даже если сестра переедет завтра с нехитростными пожитками, пока он с командой бегает по пустыне, они останутся семьёй. Однажды она вспомнит, как говорить вслух о своей любви. Однажды он сможет сказать ей то, от чего она не станет больше прятаться.