Суна. 16 ноября, 15 лет после рождения Наруто.
3OH! 3 — My First Kiss (feat. Kesha)
+++
Коджи вполне предсказуемо избегает Акеми. Она замечает это почти сразу, как только оказывается в Суне. Винить в чем-то его ей сложно — Канкуро умеет быть пугающим, когда того хочет. Во время их ссоры он был особенно не в духе, поэтому и неудивительно, что он был совсем уж невыносимым и страшным. Она вздыхает, тем не менее, приветливо улыбаясь Коджи, но разговора с ним не затевает. Вместо этого она сразу же идет к Гааре, отдает ему все документы и отчитывается по поводу отдельных пунктов, передавая слова Хокаге. Тсунаде-сама хочет, чтобы предстоящий экзамен прошел идеально, в отличие от последнего, и Акеми ее понимает. Все остальные деревни внимательно следят за их успехами, раздумывая о том, хотят ли они присоединиться к союзу. Из кабинета Гаары Акеми выходит в приподнятом настроении и сразу же спускается вниз. Канкуро в мастерской, насколько ей известно, нет, туда она послала одну из своих гуре первым делом, и та вернулась ни с чем. Что ж, не беда, найти его в Суне не так уж и сложно. Она точно знает, что он не на миссии, а мест, где он может быть, на самом деле немного. Ей хочется как можно скорее увидеться с ним, но в коридоре она натыкается на Ичи, с которым не может не поговорить. На улицу они выходят вместе — он рассказывает ей о своих успехах, а она ему о Накику и Конохе. У его сестры, уверяет Акеми Ичи, все хорошо, а за волосами ее она смотрит, чтобы те не походили на швабру из-за методов стрижки девушки. Расходятся они недалеко от тренировочных площадок. Акеми не думает даже заглядывать туда, но замечает оживление и решает посмотреть, что же происходит. Канкуро среди собравшихся она не находит, отчего градус ее интереса несколько снижается. Впрочем, сам спарринг шиноби Суны она находит весьма интересным. Акеми аккуратно пробирается сквозь толпу и опирается на одну из тренировочных мишеней, там-то ее по окончанию спарринга и замечает одна из куноичи. Она окидывает Акеми взглядом и кривит губы в такой улыбке, что впору и сквозь землю провалиться, столько в ней презрения. Акеми молча вскидывает брови, окидывает девушку ответным взглядом и вдруг вспоминает имя. Сана. Улыбка на ее лице меняется, становясь куда более острой, в чем-то похожую на ту ухмылку, которую часто можно увидеть у Канкуро. — А наша гостья из Листа не хочет показать, что умеет? — насмешливо спрашивает Сана, кажется, совсем не ожидая согласия на такое предложение. От того, с какой готовностью Акеми к ней выходит, она ненадолго теряется, но быстро приходит в себя и вновь улыбается. — Я уж было подумала, что куноичи Конохи хороши только для развлечений. Иначе зачем Канкуро-сан держать тебя при себе? Аикава-сенсей, наверное, будет ужасно довольна, когда услышит, что ученица ее не опозорила, а показала, насколько же в Конохе знают толк в развлечениях. Напитавшиеся чужой чакрой ящерицы Акеми сыто устраиваются на нагретом подоконнике выделенной ей квартирки в Суне, а те, что потеряли кончики хвостов, уползают восстанавливаться. Сама девушка прошедшим спаррингом остается довольна: закончился он выдохшейся Саной, уже не такой самоуверенной и красивой. Акеми, конечно, и самой досталось, но она хоть на своих двоих до дому дошла. Самое сложное теперь — просто вымыть из волос весь этот проклятый песок. — Эй! Что ты устроила на тренировочной площадке? — Голос Канкуро вырывает ее из мыслей. Акеми удивленно моргает, потому что никак не думала, что он придет к ней так неожиданно. Она садится в наполненной ванне, озирается в поисках полотенца, но не успевает его найти. Дверь широко распахивается, впуская в ванную прохладный воздух из коридора, и Акеми невольно ежится. Канкуро замирает на пороге и смотрит на нее. Его взгляд она чувствует голыми плечами и выступающими позвонками на спине. О том, что ей от него одновременно лестно и страшно, Акеми предпочитает не задумываться. — Во-первых, я моюсь, если тебя это не смущает, — говорит она, притягивая колени к груди. Она вдруг понимает, что он уже давно не зовет ее ни мелочью, ни бестолочью. — А, во-вторых, ничего такого я не устроила. — Ты из нее чакру высосала подчистую, — фыркает Канкуро, не отводя от Акеми взгляда. Он подтягивает к себе ногой низкую табуретку и садится рядом с ванной, даже не думая уходить. — Что у тебя с волосами? — Ты не звучишь сердитым, Куро, — уголки губ Канкуро приподнимаются: он в самом деле не сердится и не ругаться пришел. — Ничего, просто не могу никак промыть от песка. — Я помогу, — Акеми с сомнением смотрит на него и хочет отказаться. Ситуация странная даже для них, ей лучше бы отказаться, но она только кивает. Канкуро же очень бережно обращается со своими куклами, так что и с ее волосами должен справиться. Не будь он в себе уверен, то вряд ли бы предложил. Но ей, все же, лучше было бы отказаться от такой помощи. К счастью руки у него ловкие и осторожные, от его прикосновений Акеми сама не замечает, как расслабляется и едва слышно вздыхает от удовольствия, совсем забывая о неловкости. Если бы она знала, что он будет в этом так хорош, то напросилась бы на что-то подобное раньше. Он массирует ее голову, потом промывает волосы, и в конце ей кажется, что они в жизни не были настолько чистыми. — Ты не засыпаешь? — спрашивает Канкуро чуть погодя. Акеми лениво открывает на глаза и что-то мычит. Сбоку она слышит тихую усмешку, которой отвечает едва приподнятыми уголками губ. — Акеми, не спи, мы закончили уже. — Жаль, — тянет она, давая себе пару мгновений, прежде чем садится ровнее. О том, что он видит, она предпочитает не думать. Пусть смотрит, если хочет, ничего для себя нового он в любом случае не увидит. Она сама не замечает, как лишается какой-то девичьей стыдливости, и даже не может сказать, когда именно это с ней случается. — Куро, дашь полотенце? Только когда она начинает вылезать из ванны, Канкуро отворачивается. Акеми искоса поглядывает на него, но решает ничего не говорить. Она выжимает мокрые волосы и перекидывает их через плечо, а потом толкает Канкуро в спину, на ходу заворачиваясь в большое полотенце. — Так зачем ты примчался? Поругать меня за свою бедную куноичи? — Акеми падает на кровать и лишь немного удивляется, когда Канкуро устраивается рядом. Обычно он предпочитает выдерживать между собой и окружающими какое-то расстояние — это, как уже стало ей понятно, черта всей троицы. — Я бы ничего страшного с ней не сделала, знаешь же. Только теперь она обращает внимание на то, что одет он, по сути, в домашнее. Специально, что ли, переоделся перед приходом в ней? Ей это кажется милым и лестным, ведь мало кто может видеть его таким. Хотя глупо видеть в этом что-то особенное, напоминает она себе, рассматривая его рядом с собой. Она вспоминает всех знакомых ей мужчин и признает, что Канкуро далеко не самый симпатичный и видный из них всех. Если быть совершенно честной и объективной, то первым красавцем она назовет Неджи, потому что в нем все идеально и правильно. Рок Ли несмотря на свои забавные брови, тоже ведь хорош, чего только стоит увидеть его в одних только штанах! Котетсу с Изумо тоже, пожалуй, красавчики, хотя они, как и, к слову, похожий на них Киба, берут еще своим поведением. У Наруто невероятно красивые глаза, вдруг приходит в голову Акеми. Он в детстве тоже был хорошеньким, в кого он, интересно, вырос? Она перебирает всех знакомых в голове, составляя своеобразный рейтинг, который никому не озвучит. Разве что в компании подруг и после пары стопок сакэ, потому что никакой ценности эти ее умозаключения не несут. Зато даже после них она находит Канкуро все еще самым интересным, что, пожалуй, говорит о многом. Он ведь тоже красивый — песочный, с очень темными глазами и правильными чертами лица, у него очень приятная улыбка, а от ухмылки мурашки по коже пробегают. Еще он вытянулся, обогнав многих ровесников, что ей как-то особенно нравится, стал шире в плечах и крепче. Неудивительно, что у него в Суне хватает поклонниц. Даже не будь он братом Казекаге, все было бы так. — Скорее хотел убедиться, что с тобой все хорошо, — тон у Канкуро какой-то странный. Акеми поворачивается на бок, смотрит на него с любопытством и никак не может понять, что с ним. — Сана… не самая порядочная из нас, — он морщится, и ей кажется, что он вспоминает их ссору. Тогда ведь тоже ее имя всплыло, но мнение у него было совсем другое. — Мне не двенадцать, и я не генин в Лесу Смерти, — напоминает ему Акеми, подпирая голову рукой и улыбаясь. — Я могу о себе позаботиться. Что это на тебя нашло, Канкуро? Мы же в Суне, никто не станет ставить под удар будущее союза из-за ревности к тебе или Гааре, я тебя уверяю, — она закатывает глаза и придвигается к нему поближе, уже не удивляясь тому, как приглашающе он поднимает руку и дает ей устроиться у него под боком. — Из-за ревности? — Акеми тихо смеется и прикрывает глаза, чувствуя его пальцы у себя на шее. Он какой-то сегодня очень тактильный, но ей грех на это жаловаться. Таким она любит его больше всего, привыкнув к особому отношению к себе. Сколько бы Акеми ни одергивала себя, запрещая обманываться, верить в придуманную ей же сказку все-таки приятно. — А чем не повод? — В этом же нет смысла, потому что между нами ничего нет, — она чувствует, как Канкуро каменеет, слыша ее слова. Все его мышцы будто судорогой сводит, что Акеми, прижатая к его боку, просто не может не заметить. Она поднимает голову, ловит его взгляд и чуть хмурит брови, не понимая выражения его лица. — Чего ты так на меня смотришь? Нет же. Она отворачивается от него и садится на кровати, поджимая под себя ноги. «Надо одеться», — думает Акеми, кидая взгляд на свою не разобранную сумку. Хоть даже в футболку и шорты, лишь бы все было прилично. Рядом с Канкуро ей всегда спокойно, она чувствует себя в безопасности, что с ним, что с его марионетками в его мастерской. У нее даже опасений нет никаких на его счет, хотя она сидит перед ним замотанная в одно только полотенце. Наверное, она первая куноичи Листа, у которой настолько отсутствует инстинкт самосохранения, но она правда уверена в том, что ничего плохого Канкуро ей не сделает. Во всяком случае, не своими руками. Жалить и резать он предпочитает, все же, словами, на которые никогда не бывает скуп. Канкуро за ее спиной издает странный звук, чем-то похожий на смешок. Прежде чем Акеми успевает взглянуть на него, он ложится на бок, обхватывает ее рукой за талию и утыкается лицом ей в бедро. Она опускает на него недоуменный взгляд, потому что такое поведение ему несвойственно, но, немного помедлив, зарывается пальцами в его волосы. Тишина длится несколько долгих мгновений, в течение которых Акеми отсчитывает его вдохи и выдохи, невольно подстраивая под них свои. — Еще раз это услышу — запру тебя в своей мастерской, — говорит Канкуро таким тоном, что не поверить ему невозможно. — А если увижу тебя с кем-то, то его засуну в Куроари и воткну в нее все конечности Карасу. — Ты не любишь драться просто так, — напоминает ему Акеми и почти не удивляется тому взгляду, который видит, когда он резко садится. Глядит Канкуро страшно — глаза его кажутся темными-темными. Ей хочется сравнить их с глубокими озерами, но они больше похожи на зыбучие пески, в которых ужасно легко увязнуть. Акеми знает, что чем больше она будет трепыхаться, тем только больше увязнет, поэтому не пытается даже сопротивляться, когда ее губы накрывают чужие: сухие и тонкие. Канкуро целует ее так, словно делает это с ней не впервые. В поцелуе нет никакого вопроса, в сжатых у нее сзади на шее пальцах нет никакой деликатности, и Канкуро не медлит, решая скользнуть кончиком языка по ее губам. Он целует ее так, словно не имеет никаких сомнений в том, что она — его. Первые поцелуи между людьми никак не такие, отмечает она про себя, вспоминая, как неловко прижимались к ее губам губы Кибы, после чего ими обоими было решено забыть обо этом. И как она целовала из любопытства одного из чунинов Конохи постарше. — Не засовывай никого в Куроари, — просит Акеми, когда он отстраняется от нее. Канкуро хищно улыбается и наклоняется за новым поцелуем. Ей всего-то и надо, что не провоцировать его, вот и все.Суна. 25 ноября, 15 лет после рождения Наруто.
Линда — Недолюбили
+++
Когда Акеми возвращается из Суны, Тсунаде-сама наконец-то решает послать туда Накику. Это третий раз, с момента переезда, как Ритсуми удаётся выбраться… на родину? Ну да, Кику уже привыкла считать страну Ветра своей родиной. Воспоминания о Косен почти стёрлись из её памяти. Росоку запомнился ей покинутым, а не счастливым, и Кику даже не знает, если когда-нибудь сможет заставить себя переступить порог дома, в котором родилась. Гаара не предлагал ей вернуться на остров, она сама тоже не поднимала этот вопрос на рассмотрение. Но теперь Накику начинает задумываться, что однажды ей придётся столкнуться со своими страхами лицом к лицу. Однажды, но не сейчас. — Хорошо выглядишь, — миролюбиво замечает Гаара, приглашая жестом присесть на стол кабинета. — В Конохе климат лучше нашего. — Я никогда не жаловалась, — Кику вертит в пальцах какую-то статуэтку, которую Куро сваял для брата года два назад. По красоте примерно как его же птицекрокодил. — И ты тоже. — Чем планируешь заняться? Я дам тебе пару заданий, но дня через два. Отдохни и навести Ичи, пока он не ускакал на границу. — Проблемы? — хмурится Накику. — Нет, для профилактики. Сама знаешь, лучше быть начеку. Накику кивает — да, отношения с другими великими странами остаются напряжёнными. Особенно с вотчиной Тсучикаге. Но вряд ли те открыто соберутся нападать. — Я хочу навестить мерзкую старуху, — внезапно заявляет Кику. Это вырвалось само собой. Она не видела Чиё-баа в прошлые посещения, не набралась смелости с ней поговорить после того, как та бесцеремонно выставила её за дверь. Бывшая старейшина тоже не искала с ней встреч. Возможно, вздохнула свободно и наконец-то посвятила всю себя любимым хобби — рыбалке и доставать брата. Гаара внимательно разглядывает протектор Песка, который болтается у Кику на бедре. Она всегда надевает его, когда возвращается сюда или получает миссии лично от Казекаге. А в остальное время носит в сумочке, которую подарила Акеми, где лежат яды, противоядия и прочая мелочь. — Я не предупреждал Гокьёдай, что ты будешь тут, — Гаара откидывается на спинку кресла и складывает руки на груди. — Иначе бы Почтенная Сестра опять куда-нибудь спряталась. Не иначе, как у тебя чему-то научилась. Прости старушку, ты должна понять… — Я понимаю, — отрезает Кику. — Гаара, я понимаю, но это трусливо с её стороны! Я не… «Я не Сасори! Я не сама ушла! Я не кидала её!» Внезапно, Кику злится на Казекаге — почему он такой спокойный, когда даже не пожелал быть с ней откровенным? Они вместе приняли это решение? Или бывших старейшин просто поставили перед фактом? Накику сложно жаловаться — в Конохе у неё открылось второе дыхание, ведь её наконец-то ценят просто за то, что она есть. Её ценит Акеми, её ценит Чи-чан, причём до такой степени, что носится с ней, как с новорождённым цыплёнком. Даже суровая Тсунаде-сама её, кажется, ценит в определённой степени, раз доверяет ей одиночные миссии. Никто не обзывает и не бьёт её, не считать же подтрунивания Тамкена и матюки Хошиме за травлю? Никакой затаённой злобы и желчи в их действиях нет. Она очень привязалась к своим сокомандникам. Правда, она никогда им об этом не расскажет. Конечно, сложно полностью влиться в ритм Листа, особенно в большой толпе, особенно среди тех, кто знает друг друга с детства. Но у Кику, несмотря на Чи-чана, есть личное пространство, а часто засиживающиеся у них вечером джонины ей не мешают, она даже поболтать с ними любит иногда, особенно с Генмой и, как ни удивительно, с Гаем-сенсеем. Прежде её пугал его излишний энтузиазм и всё такая же загадочная «сила юности», с которыми даже оптимизму Чиву не сравниться, но со временем она начала задумываться, а что было бы, если бы ей достался такой сенсей с самого начала? Кику не любит подобные трюки мозга, не любит заниматься самокопанием, но она не может заставить себя этого не делать. Гаара ждёт. Он очень терпеливый. И очень вежливый. Но она всё равно на него злится. Уже не так, как год назад, и всё же. — Постарайся на неё не давить. — Он всё-таки нарушает повисшую паузу. — Она не хочет тебя видеть, но как-то отловила Ичи по пути на миссию и расспросила о твоей жизни в Конохе. Глупо винить человека её возраста в том, что он уже не изменится. Это у меня… был шанс. — Шанс есть у всех, Гаа-отото, — тут же тает Кику, замечая оттенок грусти на лице друга. Тот пользуется возможностью и тянет к ней руки, как раньше, и Кику с удовольствием его обнимает, зажигая инка на всякий случай. Мало ли кто притаился за дверью. Чиё-баа она находит у пруда с удочкой в руке и в одиночестве. Эбизо-сама где-то пропадает и это, наверное, даже хорошо. Кику, не скрываясь, твёрдым шагом приближается к ней почти вплотную — теперь инка прячет её куда надёжней, а Чиё не способна уловить её присутствие, ведь она о нём не знает. Кику просто садится рядом со старухой в позу лотоса и всё то время, что Чиё удит рыбу, рассматривает её неприятное морщинистое лицо, повёрнутое к ней в профиль. Когда старушка решает отправиться к колодцу за водой, Накику проскальзывает в дом и ищет тот самый альбом, который Почтенная Сестра зачем-то прятала от неё. Это не бабка Рира, это она, Кику. С Куроари, которую Чиё подарила ей в первый год в академии. С удочкой, — она ненавидит рыбалку, — с нагинатой. С братом, идущая по улицам Суны. Кто её фотографировал? Не сама же Чиё бегала с фотоаппаратом. Кику аккуратно складывает альбом в комод, в котором его нашла, и выскальзывает из дома так же незаметно, как влезла туда. Прижимает руку к груди, где сердце её сжимается от тоски и чего-то ещё. Что ж, если Чиё не хочет её видеть, она уважит желание карги и не будет показываться ей на глаза. Но ничто не мешает Кику ещё немного просто посидеть рядом. Всё равно мерзкая старуха никогда об этом не узнает.