Суна. 21–25 января, 16 лет после рождения Наруто.
Yukimura, Stephan Pie — Убей меня нежно
+++
— Планы изменились. Ты не возвращаешься в Коноху. — Аикава-сенсей открывает дверь в их номер. В маленькой гостинице тесно, но им не привыкать к такому. Аичиро поднимает голову, чтобы понять, к кому обращается их учительница, и переводит взгляд на замершую с рюкзаком в руках Акеми. — Можешь отправляться в Суну прямо сейчас. Вы двое — как можно быстрее домой, отчитаетесь обо всем и получите дальнейшие указания. Это неожиданность — они закончили все дела близ Деревни Скрытого Дождя, причем, даже без особых потерь. Можно в кои-то веки порадоваться улыбнувшейся им удаче. Они обсуждали, как отдохнут в ближайшие пару дней дома, но теперь об этом и речи не идет. Настроение меняется, свободное время отменяется. Аичиро садится ровнее и тянется к своему рюкзаку, который ему не так уж и долго собирать — буквально пару вещей туда закинуть и все. — Что случилось? — Спрашивает Кай, поправляя очки. Он еще минуту назад выглядел веселым и расслабленным, но уже успел подобраться. Изменения в планах для них не что-то новое, какими бы неприятными они ни были. — Зачем мне в Суну? — одновременно с ним подает голос Акеми, хмурясь. У нее, конечно, было в планах мотнуться туда, но не с миссии же сразу. Неспроста это, можно даже не сомневаться. Ее накрывает волной тревоги, и мысли все сразу начинают вертеться вокруг того, что могло случиться в деревне Скрытого Песка. Ничего хорошего, раз сообщение об этом пришло сюда. — На Суну напали, Казекаге похищен, его брат ранен, — коротко сообщает Аикава-сенсей, наблюдая за тем, как меняется лицо ее ученицы: оно бледнеет и каменеет, разом лишаясь всяких эмоций. Похищение Каге — это что-то невиданное и неслыханное, но не это заставляет Акеми обмереть. — Мне дали другую миссию. Выдвигаться нужно сейчас. Акеми, оставь мне несколько сейсеки. Акеми не помнит, как расстается с остальными. Она сосредоточена только на своих шагах — она отсчитывает их, приближаясь к Суне все ближе и ближе. Ей нужно следить за дыханием, нужно следить за дорогой, чтобы не сбиться и не выдохнуться. Паниковать себе она запрещает, но и избавиться от страхов не может. Отдельно она переживает за Гаару, не представляя, кем надо быть, чтобы похитить самого Каге. Отдельно, и куда больше, за Канкуро, потому что уже знает о его ранении. Какое оно, что с ним? Уже ближе к Суне она забирает вложенную в одну из своих ящериц чакру, потому что ей не хватает сил. Акеми слишком спешит и тратит свои силы нерационально. Ей главное добраться, увидеть своими глазами Канкуро, узнать уже что произошло! В госпиталь она буквально влетает, на ходу спотыкаясь и едва не падая. Легкие горят огнем, ноги гудят, но она на это не обращает внимания. Собственное состояние ее не волнует совершенно, поэтому она даже не думает ни о чем, сразу же пытается оттолкнуть, встает в стойку, едва только Баки преграждает ей путь. В Суне Канкуро — единственный, кто может схватить ее за руку, она привыкла не обращать на это внимание, но на кого-то еще тело реагирует как на угрозу. — Он жив, — говорит Баки таким голосом, что у Акеми все внутри обрывается. Жив, но ненадолго, да? Жив, но вот-вот умрет? Раз все так плохо, то почему ее все еще держат? Она смотрит на Баки без страха — уже не девочка-генин с чистыми руками, нет в ней уже никакого страха. Ему просто не осталось места в ее жизни, потому что она выросла. «Поболит и пройдет», — чудится ей голос отца, передавшего ей свою волю. — Мне надо к нему, — Акеми ничего не желает слушать. Она хочет пройти дальше, чтобы или увидеть Канкуро живым, или таким же мертвым, как ее отец. Ей страшно представить, что и Канкуро может уже и не быть, что увидит она окоченевший труп. — Если меня не пропустите, то я… — Какая несдержанность. Что еще ожидать от куноичи Конохи? — раздается откуда-то сбоку скрипучий старческий голос. Акеми резко разворачивается, желая сказать Чие-сан где именно она видела ее мнение и ее саму, но она утыкается в хорошо знакомый ей жилет — форма Листа, цвет и крой такой же, как у ее отца. Она поднимает глаза и застывает под взглядом Копирующего Ниндзя. — Какаши-сенсей? — Его руку со своей головы она не сбрасывает, наоборот подается вперед и цепляется пальцами за карманы на его жилете. — Мне надо… — Тебе надо сесть к Наруто. Да, Наруто? — Акеми только теперь замечает за его спиной Узумаки. Тот непонимающе смотрит на нее, но кивает и тянет ее к себе, сажает рядом и крепко берет за руку. — Канкуро в надежных руках, не переживай. — В чьих? — спрашивает она, немного приходя в себя. Ни на Баки, ни на Чие-сан она не смотрит, не испытывая никакого желания с ними разговаривать. — В чьих он руках? Тсунаде-сама же не здесь. — Сакура-чан с ним! Она ему поможет, — голос у Наруто громкий и уверенный. Акеми заставляет себя сосредоточиться на нем, используя Узумаки как якорь. От него она узнает о всем произошедшем, вспоминая уже и о том, что здесь должна быть Накику, но она ее не видит. С Ичи-то все понятно, раз его нет, то он на миссии, а вот где его младшая сестра ей неясно. Может, еще не добралась или что-то изменилось? А, может, что-то помешало ей добраться до Суны? Акеми беспокойно вздыхает, не зная за кого ей больше всего надо переживать. Пока что, наверное, за Канкуро, про которого хоть что-то знает. Когда дверь открывается, то она первой влетает к нему и замирает на пороге. Он дышит, Сакура улыбается, и ее немного отпускает. Немного, потому что совсем ей станет легко, когда он откроет глаза. Она смотрит на Темари, сползшую вниз по стене, и подходит к столу, на котором лежит Канкуро. Ее уже ничего не волнует — она касается его плеча, безразлично смотрит на трубку капельницы и не отходит до тех самых пор, пока Наруто не тянет ее к выходу. Он же, кажется, и вручает ей стакан с чем-то горячим, за что она скомкано благодарит его. Акеми не замечает, что пальцы ее с трудом гнутся, так сильно они замерзли, и опускается на пол, едва только ее оставляют одну. Совершенно нечаянно она опрокидывает в итоге стакан на пол и притягивает колени к груди, утыкаясь в них лицом. Сердце, до этого бившееся в ее груди ровно, наконец-то заходится так, будто вот-вот выпрыгнет. Канкуро жив и с ним все будет хорошо, ей тоже нужно собраться, чтобы принести хоть какую-то пользу, раз уж она здесь. — Вставай. Мне хватает Наруто, чтобы еще и о тебе думать, — раздается над ее головой голос Сакуры. Она грубо тянет Акеми вверх, буквально ставит ее на ноги и решительно встряхивает. — Ты здесь не только из-за Канкуро. Твоя чакра понадобится, понимаешь? — Кажется, уже ни для кого не секрет зачем Акеми постоянно мотается в Суну. Разве что Наруто ни о чем не знает, но его и не было в Конохе сколько лет? — Понимаю, — глухо говорит Акеми, судорожно вздыхая. — Он точно?.. — Да. Не переживай, я лучшая ученицы Тсунаде-сама, — с некой гордостью говорит Сакура. Акеми смотрит на нее и на мгновение подается вперед, обнимает одной рукой, и шепчет короткое «спасибо» ей в плечо, чувствуя, как ее продолжают поддерживать и гладят по напряженной спине. Канкуро приходит в себя быстро; на Акеми он едва смотрит, пока говорит о том, что нужно сделать. О том, чтобы он отправился на выручку брату и речи не идет — слишком слаб, да и чакра еще не восстановилась. К тому же, должен же кто-то быть в Суне в отсутствие Казекаге. Все это понятно, но его нисколько не устраивает. Акеми терпеливо ждет и молчит, провожает всех взглядом, обрадованная тем, что к ним присоединится команда Гая-сенсея. Так у всех точно больше шансов, раз уж Гаару похитил не кто-то, а Сасори Кровавых Песков. — Ты как долго здесь? — наконец спрашивает Канкуро, поворачивая к ней голову. Она садится на его больничную койку и достает из сумки свитки запечатывания. — Кто тебе вообще сообщил? — Я с задания. Там узнала. — Кровь с пальца капает на иероглифы, а после из облачка дыма показываются сейсеки. Синие с красными отметинами, крупнее тех, что были у нее раньше, ее гордость и радость. Жаль, что отец не застал их. — Не дергайся, они отдадут тебе мою чакру. — Акеми, я… — Она тянется к нему и целует в сухие губы, крепко сжимая пальцами его плечо. — Ты идиот. Он чуть не убил тебя и разломал твои дурацкие куклы! Как у тебя мозгов хватило?! — шипит Акеми, разрывая поцелуй и ударяя Канкуро по щеке. Он молча облизывает губы и ловит ее за запястье, заставляет ее отвести руку и опускает ее к себе на колени. — Ты не имеешь права вот так умереть. Ты слышишь меня, Куро?! — Слышу, но ты бы пошла за своим братом также, как я пошел за своим. — И с этим Акеми поспорить не может. Она же и идет потом за Гаарой с Канкуро, когда он немного приходит в себя и решает присоединиться к остальным, кто не может уже сидеть на месте. Все хотят вернуть Гаару домой. Суна ждет не просто своего Казекаге, а своего героя, которого уже не боится. Накику нигде нет; Акеми успокаивает себя тем, что ее подруга не пропадет, но предупреждает Баки об этом. Он кивает, провожая их, обещая заняться этим вопросом. Не займется — значит ей самой придется ее найти, а пока важнее Гаара. — Девушки, вешающиеся на крутых и элитных парней, обычно самые слабые, — говорит Канкуро насмешливо, когда опускается перед отброшенным в сторону Наруто. Того просто сметает радостная толпа учениц Гаары, не заинтересованных ни в ком, кроме своего кумира. Акеми закатывает глаза и пробивается сквозь них, беспардонно расталкивая всех локтями. Гаара слишком слаб, чтобы идти, чакры у него сейчас нет, поэтому она и тут делится своей — сейсеки проворно заползают ему под рукава. Их у нее остается немного, запасы надо увеличивать. Что-то подсказывает ей, что это далеко не последний раз, когда может пригодиться такая помощь.Коноха — Суна. 17 — 25 января, 16 лет после рождения Наруто.
CLANN — I hold you
+++
Накику отправляется в Суну с Тамкеном, но он покидает её на границе со страной Ветра, без утайки натягивая маску лемура прямо перед ней. Тсунаде-сама он нужен для миссии Анбу, но причин скрывать теперь свою личность от сокомандников Тамеру не видит, тем паче, и приказа такого не поступало. Кенджи ласково треплет её по золотистым волосам и бесшумно исчезает в листве, а Кику с ностальгией вспоминает, как когда-то он помог ей после экзамена на чунина. Она теперь знает, кто скрывался за разрисованным фарфором, и привязанность к сокоманднику стремительно возростает. Даже несмотря на подколы, которыми он любит её «радовать» в самые неподходящие моменты. Только о самом нападении и причинах они никогда не говорили. На третий день пути её застаёт песчаная буря — не самая опасная, она и не в такие попадала, но Кику решает укрыться от непогоды в пещере. Хокаге знала, что дипломатическая миссия может затянуться и не давала конкретных сроков для возвращения. До Суны всего ничего, но Накику предпочитает добираться с комфортом, а не сражаюсь с пылью, песком и ветром. Только к вечеру буря не только не утихает, но, кажется, лишь крепчает. Кику хмурится, потому что не брала много припасов в путь. В этой части страны подобные штормы вообще-то довольно редки, именно поэтому она решила сделать небольшой крюк. К ночи Накику понимает, что что-то не так. Песок забивается в пещеру, он тёмный — конечно, и на улице уже давно сумерки, но всё равно это не тот цвет, к которому она привыкла. Куноичи выглядывает из своего убежиша, но не может и пары шагов пройти — порыв ветра обрушивается на неё, толкая обратно в укрытие, а оголённые участки кожи горят, словно по ним наждачкой провели. Кику чертыхается и тянется к поясной сумке, где среди ядов всегда лежит пара склянок заживляющей мази. Чакру на простенькое меддзюцу ей тратить не хочется. Только её руку внезапно перехватывает чья-то холодная и гладкая, как отполированное дерево, ладонь. И Кику в ужасе замирает. Она не чувствовала никого на пару миль отсюда. — Значит, ты тоже ушла, — совершенно бесстрастно комментирует знакомый голос, который она слышала два раза в жизни. Только что-то в нём изменилось. Словно совсем умерло. Кику рискует чуть повернуть голову. Они одного роста, и серые глаза — прямо напротив, но смотрят не на её лицо, а на протектор Листа, привязанный на плече. — Я не уходила, — в сумке лежит её второй протектор, прямо рядом с маленькой деревянной фигуркой… Символ на нём, в отличие от того, что у Сасори, не перечёркнут. — И это было не моё решение. — Неважно, — Сасори быстро оглядывается на вход в пещеру, словно проверяет, чтобы там никто не появился и не застал их вместе: преступника-нукенина S-ранга и молодую девушку-ниндзя Конохи. Живую. Пока что. — Тебе нечего делать в Суне. Накику отмирает и делает пару крошечных шагов назад, хотя её запястье всё ещё в плену. Выдернуть руку она не пробует — если захочет отравить, то всё равно это сделает. Она никогда не была особо хороша в ближнем бою, а сейчас и нагинату не призвать, ни манипуляцию с чакрой уже не провести — поздно. — Вообще или сегодня? — неожиданно для самой себя огрызается она. — Сегодня. Завтра. Вообще. — Сасори, наконец, ослабляет хватку и медленно обходит её, становясь между ней и выходом. Можно подумать, она бы попробовала убежать. Затем резко переводит тему. — В паре метров одно из моих старых убежищ. Но ты, конечно, не знала. Ещё бы. Она и не планировала их выискивать. — Твой брат ещё жив? — вопрос приводит её в замешательство; судя по тону, Сасори не особо заинтересован в ответе. Но почему-то решил поболтать. — Да, он в Суне. — Прямо сейчас? — Нет, насколько я знаю, на миссии, а что? Отвечать Сасори не собирается. Задумчиво оглядывает с ног до головы, словно решает что с ней сделать. У Накику волосы дыбом на затылке встают от этого взгляда. — Ты выросла, — констатирует он очевидное. — Изменилась. Кику против воли закатывает глаза. Ну конечно, три года прошло с их последней встречи. Людям свойственно расти, особенно в этом возрасте. Только вот Сасори это утверждение не касается. И Накику вдруг понимает, что ничего живого в нём не осталось. Ладонь его такая не потому, что ему холодно. А потому что она и есть деревянная. Почти похожа на кожу. Но это не человек. Правда ударяет её поддых, и ей становится по-настоящему жутко. Вот он ещё живой — и она, сколь ни заставляет себя, не может его бояться. Всего, чего угодно, но не его. Но относится ли это к существу напротив? Разве в нём что-то осталось вообще от того утончённого молодого мужчины? Она тянет руку к чёрному плашу с красными пятнами, и Сасори перехватывает её на полпути. Сам неловко прислоняет к груди. Кику не слышит ни дыхания, ни бьющегося сердца. Ничего. Ей грустно, но слёз нет. Её собственное сердце бьётся громко и быстро, но внутри — пустота. Единственная мысль в её голове — никогда не давай обещаний, которые не сможешь выполнить. — И что теперь? — она с трудом ворочает языком, и ей кажется, что уже всё равно, что он собирается с ней сделать. Сама виновата, какой разумный человек будет вообще сознательно связываться с преступником? Внимания ей, что ли, не хватало? Накику сама себя понять не может, точнее, ту маленькую, наивную семилетнюю девочку, которая до сих пор где-то рядом с ней. В ней. — Оно там, — жутким механическим тоном шепчет Сасори. — Оно есть. Я разделил… Кику мотает головой, чувствуя, как хрустят шейные позвонки. Она слышать ничего не хочет. И нукенин не настаивает. Один единственный раз проводит кукольным пальцем по тыльной стороне её ладони, и Накику чувствует, как проваливается в беспамятство. — Я вернусь за тобой, — последнее, что она слышит перед тем, как потерять сознание. Но он не приходит. Она ненавидит обещания. Кику несколько дней пытается найти выход из лабиринта подземных пещер, даже обнаруживает кое-какие припасы еды, что удивительно для того, кому они и не нужны вовсе. Старые пайки, но вполне съедобные. Темнота вокруг давит, но Кику практически не использует кеккей-генкай: ей становится страшно и одиноко среди разобранных деталей марионеток и законсервированных частей человеческих тел. В сером цвете, в котором она видит через инка убежище Сасори, оно превращается в потусторонний мир, поймавший её в капкан. Первую ночь она проводит на полу, но от холода и нервов трясутся зубы, так что ей не удаётся и на секунду сомкнуть глаз. Затем, плюнув на всё, находит более-менее целую марионетку, достаточно крупную, чтобы влезть туда целиком, не скрючившись в позе эмбриона. Тщательно сканирует на наличие яда и ловушек, но ей и так понятно, что по какой-то причине Сасори не стал заканчивать работу над этой конкретной «куклой». От старого лакированного дерева приятно пахнет, и Кику проваливается в беспокойный, но сон. Выход она находит уже тогда, когда теряет всякую надежду. Отверстие в скале точь-в-точь совпадает с фигуркой, покоящейся в сумке на поясе. Вот, значит, как. Это ключ. До Суны Накику добирается на чистой упёртости, постоянно щуря глаза — она отвыкла от света — и пытаясь придумать объяснение своему столь долгому отсутствию. Но в деревне никому нет до неё дела. У Кику сил нет удивляться открывшейся перед ней картине разрушений, но она ловит за локоть едва знакомого чунина, с которым училась в академии, и спрашивает, что произошло. Парень ошалело косится на неё, словно увидел ожившего мертвеца, и Кику, морщась, понимает, что выглядит не лучшим образом. Надо было хоть в квартиру заглянуть, привести себя в порядок. Столько дней без душа, в пыльном, грязном, давно покинутом пространстве; костюм порван в нескольких местах, руки красные и обожённые… Всё это вылетает из головы, когда чунин покорно делится последними новостями. «Этого не может быть, — стучит молоточек по вискам, — этого просто не может быть. Я умерла от яда. Я вышла через портал в другой мир. Я всё ещё сплю в дурацкой марионетке». Светловолосый парень качает головой и, заканчивая повествование, пятится и исчезает как можно дальше от этой сумасшедшей, отсутствующе сверлящей взглядом улицу. Ей плевать. Она не знает, как приказать своему бедному сердцу не разрываться. Гаара. Канкуро. Чиё-баа-сама… Сасори. Чей кусочек в её сердце больше? По кому ей сильнее плакать? Казекаге и его брат живы, но они и ближе ей, куда ближе чем мерзкая старушка и её безумный внук. Правда ведь? А слёз нет. Высушены раскалённым воздухом суровой Суны. Кику не спешит во дворец, она не придёт отчитываться, на ходу сочиняя очередную ложь, в таком виде. Медленно бредёт до квартиры и хлопает дверью, отрезая от себя не только занесённую песком улицу, но и навсегда утерянное прошлое.