Коноха. 10 февраля, 16 лет после рождения Наруто.
Raylee — Wild
+++
Яхико подсаживается к Акеми и подпирает голову ладонью, наблюдая за тем, как она шинкует капусту. В последнее время он видит ее мало — они оба мотаются по заданиям, которых становится все больше и больше. Он не жалуется, но нет-нет, а скучает по тем временам, когда вся его семья собиралась под крышей этого дома. Теперь этому не случиться, потому что отец уже никогда не вернется. Яхико старается вспоминать его живым и часто во время каких-то внутренних бесед с собой представляет, что сказал бы отец. Он разыгрывает в уме целые сценки и даже слышит порой отцовский голос. Как-то он признается в этом Акеми, на что она приподнимает уголки губ вверх и, точно копируя интонацию покойного Икимоно Амена, повторяет его любимую фразу. Поболит и пройдет. Это становится каким-то заветом, которому они оба следуют с неукоснительным послушанием. Убеждения отца передаются им обоим, его дети не видят никакого иного пути кроме того, что диктует Хи но Иши. — Давай я помогу, — предлагает Яхико, хоть и не испытывает никакого желания что-либо делать. Ему хочется как можно дольше сидеть рядом с Акеми и просто следить за ловкими и четкими движениями ее рук. Иногда, когда она тренируется с ним, ему становится до одури обидно, настолько он от нее отстает. У него даже возникает ощущение, что он никогда за ней не угонится, как бы сильно ни старался. — Чем? — Акеми смотрит на брата веселыми глазами и качает головой. Рыжие волосы, еще влажные после душа, у нее собраны в непривычный глазу низкий хвост. Она какая-то вся домашняя, но вместе с тем собранная, будто в любой момент готова скинуть с себя просторную футболку со странными пятнами краски и шорты, чтобы переодеться в то, что носит на миссиях. Ей никакая помощь не нужна, особенно в том, чтобы просто приготовить им обед. — Ты же давно хотел окономияки, а у меня все руки не доходили. Отдыхай, ты с миссии утром только вернулся. Шел бы поспать, раз время есть, я позову, когда все готово будет. — Не хочу, — Яхико врет, потому что на самом деле устал и не отказался бы от нескольких часов сна, но это значит упустить возможность поговорить с сестрой. Он слушает разговоры матери и бабушки, чувствует на себе взгляды старейшин клана — ему страшно, что в один прекрасный день он вернется, а ее здесь уже не будет. — Ты потренируешься со мной? Завтра или послезавтра, вроде же мы оба свободны. Акеми кивает, ничего не говоря, и продолжая шинковать капусту. Выражение лица у нее безмятежное, а вот Яхико не так спокоен. Он окидывает кухню рассеянным взглядом, пытаясь вспомнить, когда видел на ней в последний раз мать. Она уже давным-давно не готовит, оставляя это приходящей к ним женщине. С тех самых пор, как погиб ее супруг, Кагуя-сан с головой ушла в работу, став проводить на ней куда больше времени, чем прежде. Все, лишь бы отвлечься от своего горя и как-то его пережить. — Почему Накику-нээ нет? Она же только с миссии вернулась, — Яхико пытается заполнить тишину, которая угнетает его так же, как она угнетает и мать. По тому, как на мгновение замирает рука сестры, он понимает, что спросил что-то не то. Он облизывает губы и продолжает, считая, что наткнулся на что-то важное. — Это из-за того, что произошло в Суне? Никто не говорит об этом особо, но… – Самое главное, что все в порядке, — прерывает его Акеми и откладывает нож в сторону. Она разминает руками капусту, чтобы та была мягче и легче жевалась. Почему-то звук, с которым она это делает, раздражает Яхико. — У Кику-нээ дела, она скоро вернется, не переживай. «Зато тебя не будет», — опять хочет упрекнуть ее Яхико, но вовремя прикусывает язык. У Акеми хватает миссий, да и в Суну же она, наверное, мотается не только ради Канкуро. Он слышит, о чем вечерами спорят бабушка с мамой, помнит, как в этих спорах участвовал и отец, но разговора об этом с сестрой пока заводить не рискует. — Это правда, что Казекаге и его брат чуть не погибли из-за каких-то нукенинов? — Вот это ему в самом деле интересно: от генинов скрывают слишком много, а Акеми, которая мало того, что рангом выше, так еще и была там, поэтому обязана знать больше. — Правда. — Яхико вздрагивает, ожидая услышать ложь и не представляя себе, как такое возможно. Он думает о Тсунаде-сама, но не может представить никого, кто мог бы ее убить, а потом вспоминает покойного Третьего Хокаге. Раз проиграл опытный и старый шиноби, то, понятное дело, что молодой Каге мог стать чьей-то жертвой. — Тебе надо быть осторожнее на миссиях. Если ты вдруг увидишь людей в черных плащах с красными облаками, то не вздумай даже близко к ним подходить. — Это нукенины? — переспрашивает Яхико, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее от страха и любопытства. В отличие от Акеми он азартен, и уже представляет себе подобную встречу, из которой он, конечно же, выходит победителем. Его не волнует ни то, что ему еще и двенадцати нет и он генин — в нем говорит самоуверенность и гордость того, чьи предки чего-то добились, выделяясь среди многих. Яхико отчаянно не хочет ни от кого отставать. — Да, — Акеми смотрит на него и вдруг коротко замахивается, давая ему по уху. Не сильно, но хлестко и ощутимо, так, чтобы он громко охнул и схватился за голову. — Ты слышишь меня или нет? Даже вздумай ни к одному отступнику приближаться! — Я тоже шиноби! — обиженно возражает Яхико, раздражаясь от того, что сестра ведет себя как взрослая. Она не настолько старше него, чтобы так с ним разговаривать. — И я — Икимоно, наш клан всегда был… — Ты — генин, чьего отца убил нукенин, — неожиданно резко припечатывает сестра. Яхико замолкает и смотрит на нее большими глазами. О гибели бывшего главы клана они почти не говорят — тема для разговора это плохая, не все еще улеглось и забылось. — Папа был сильнее нас обоих вместе взятых. Канкуро чуть не погиб, а Гаара… — она обрывает себя и смотрит в сторону. Яхико вдруг понимает, что она тоже ему лжет, и в Суне все было не так просто, как она ему рассказывала. — Я своими руками тебя убью, если узнаю о чем-то. Ты будешь сидеть в Конохе безвылазно, а еще лучше — в Суне, где ты вообще никого и ничего не знаешь. — Я хочу стать сильнее. Мне сказали, что во мне есть потенциал, — говорит он, набираясь храбрости. Сестра видит в нем ребенка, каким он уже давно перестал быть. — Я встречал бабушку после совета, и Данзо-сан отметил меня. Если я стану сильнее, то со мной ничего не случится. Вы боитесь, что мне рано, но ты сама же в первый год пошла на экзамен на чунина! Ты уже получила ранг и ходишь на сложные миссии. — А он все еще генин, на него смотрят старейшины, чье неодобрение он ощущает кожей. Он должен быть не хуже отца и сестры, этого от него ждут. — Я не хочу просто смотреть и ничего не делать! Будь жив папа, то он бы понял меня! Яхико сам не замечает, как повышает голос, а Акеми не останавливает и не одергивает его, отчего ему только противнее от себя становится. Он отворачивается и встает, желая сбежать, но сестра ловит его за край футболки. — Папа хотел быть сильным, чтобы нам не пришлось, — тихо говорит она и тянет брата к себе. Яхико упирается и не смотрит на нее из-за бушующей смеси обиды, стыда и злости. — Наш клан зол на меня, если ты получаешь косые взгляды, то не по своей вине. Будь папа жив, он знал бы, что тебе сказать: что… ты и так наша гордость. Тебе не нужно никого слушать, только знать, что ты ничем не уступаешь никому. — Я не могу тебя догнать, — выдавливает из себя Яхико, признаваясь в том, что его терзает. Он хочет быть не лучше сестры, а равным. Акеми вздыхает, снова тянет его, не сдаваясь до тех пор, пока он не садится обратно за стол. Она придвигается к нему ближе и обнимает рукой за плечи. — Я не могу тебя догнать и этим подвожу всех. — Ты и не должен. У тебя свой путь, ты не обязан быть ни как папа, ни как я, ни как мама. — «Старейшины могут удавиться», — улавливает он то, что она не говорит. Будь жив их отец, то наверняка бы смог заткнуть всем рты, но у их дяди, ставшего временной заменой покойному старшему брату, других забот хватает; мать занята, бабушка не имеет отношения к клану, а сама Акеми бессильна против стариков. — Я научу тебя нашим техникам призыва. — Я их знаю, — бормочет Яхико и тянется к сестре, утыкаясь лицом ей в плечо. — Папа научил. — Не всем. Я покажу те, которым он бы не стал тебя учить, но ты должен пообещать мне не разговаривать с Данзо-сан. — В голосе Акеми появляются стальные нотки, которых прежде Яхико не слышал. — Папа его не любил. Раз он не доверял ему, то были причины. Яхико молчит и дышит через рот, чтобы Акеми не уловила, как сильно у него щиплет в глазах. Это же явно от измельченного ею лука. — Ты уйдешь от нас? — спрашивает Яхико так тихо, что сам себя едва слышит. Мать и бабушка этого ждут, боятся и не хотят, но ему нужно узнать от самой Акеми. Потеряет он и ее или обойдется? — В Суну? — Не скоро и не обязательно, — отзывается она, поглаживая его по голове. — А даже если я и буду в Суне, то это ничего не изменит. Все будет хорошо, я не дам ничему плохому случиться. «Врет», — думает Яхико, но молчит, отчаянно желая верить в эту ложь.Коноха. 10 февраля, 16 лет после рождения Наруто.
Fleur — Колыбельная для солнца
+++
Кику возвращается в Коноху ранним утром, отчитывается лично перед Тсунаде-сама и запирается в пристройке, потому что её, может, и отпустило немного, но видеть никого не хочется. Чи-чан не настаивает и вопросов не задаёт, но просовывает в щель под дверью записку, в которой уведомляет о том, что послезавтра отбудет на долгосрочную миссию и хочет попрощаться тет-а-тет. Это написано в самом конце длинного послания, но всё, что до — обычные нежности и советы по типу «не пускай в дом подозрительных личностей». При этом, в том же предложении он умудряется оговориться, что оставил ключ новому ученику. Художнику. Накику не знала, что Чи-чан кого-то обучает, кроме «Юменочиву», конечно. Или как там её. За всё то время, что она тут живёт, в мастерской появлялись только джонины — друзья Мицури — и ни за одним из них Кику не заметила повышенного рвения к искусству. К изобразительному искусству, по крайней мере. Она вылезает вечером в душ, в котором проводит почти полчаса, заваривает кофе на кухне, несмотря на поздний час. Хотя ей сейчас хочется не кофе, а… — Смотри, кого я привёл! Чи-чан ставит на стол пару бутылок сакэ, и Накику недоумённо косится на сенсея. Он уже где-то успел накидаться, и теперь считает зелёные ёмкости своими приятелями? Но тут из зала показываются две фигуры, и Кику чувствует, как её брови взлетают куда-то под криво подстриженную короткую чёлку. Надо бы отрастить её и не мучиться больше с ножницами. Волосы и так уже до подбородка, даже на макушке она их больше не обстригает коротко. — Добрый вечер, — вежливо приветствует Неджи, с опаской присаживаясь на скрипящий стул. Гай хлопает ученика по плечу и довольно потирает руки — прямо как Темари в «Акасуне». — Я хотел позвать Тентен, но она сегодня занята. А Ли… Ему нельзя пить, в общем. Кику-чан, я понимаю, как тебе сложно: и тебе, и Неджи-куну надо расслабиться, и лучше, если это будет под нашим присмотром. Кику и Неджи обмениваются одинаково неверующими взглядами. Кику даже становится весело — у неё-то есть опыт какой-никакой, а вот у Хьюги… — Чи-чан, тебе послезавтра на миссию, — напоминает Накику.— Ты уверен, что это хорошая идея? — У меня будет целый день, чтобы выспаться, — отмахивается Чиву. — К тому же, я умею пить. Да, конечно. Накику помнит, как пару раз тащила его на себе, когда Мицури зачем-то соревновался с Тсунаде-сама. Шизуне-семпай будила её среди ночи, и обе куноичи с несчастным видом плелись за своими сенсеями. Хорошо хоть, в отличие от Хокаге, Чиву позволял себе подобную слабость раза четыре в год. Три часа спустя Кику понимает, что она самая трезвая из всех. Но всё равно немного пьяненькая. Она спорит с Гаем о рецепте «Силы Юности» и нужно ли добавлять в него апельсин. Гай считает, что там вообще не должно быть алкоголя. Но без алкоголя, настаивает Накику, как можно проникнуться желанием постоянно прыгать, бегать и соревноваться с другими? Гай уверяет, что сила юности скрывается не в физических тренировках, ну, не только в них; Кику мотает головой и, не удержавшись на стуле, накреняется, приземляясь ухом на крепкое плечо Хьюги. Вот тут бы и уснуть, хотя мог бы и помягче быть. Как попа. Не её — слишком костлявая. Так, у кого из её знакомых может быть мягкая попа? — Тзвтрчтделаш? — Кику чувствует вопросительную интонацию в голосе Неджи, но не может разобрать отдельных слов. Он сидит как истукан; если бы не красные уши и ещё более красный нос, и не сказать, что пил. — Почему я не догадалась попросить Ичи сделать мне антипохмельные пилюли про запас? — Этот риторический вопрос Накику произносит вполне связно и внятно, но он не имеет никакого отношения к вопросу Неджи. Наверное. — Почему твой брат делает антипохмельные пилюли? — возмущается Чи-чан, с грехом пополам слезая с антресоли, скрючившись в три погибели и таща за собой что-то деревянное со струнами. Кику без понятия, как называется этот инструмент. Гай уже переключился на найденный на холодильнике романчик, который Чиву умудрился выпустить в печать; по его выступающим скулам градом катятся слёзы. — За вами там вообще следил кто-нибудь в Суне? — Чи-чан, моему брату уже двадцать один! Про него все забыли из-за Гаары! То есть из-за Сасори! То есть из-за мерзкой старухи! Из-за долбанных Акацки, короче! Кику начинает плакать, потому что она плохая сестра. У Ичи был день рождения тридцать первого января, а о нём совсем никто не вспомнил. Она сама торчала в Конохе, а устраивая похороны нукенину даже не задержалась, чтобы дождаться брата с миссии. Неджи достаёт из кармана платок и робко протягивает ей. Не дождавшись реакции, сам начинает вытирать слёзы. Только почему-то в районе ключиц. — Ткчтнсчтзвтра? — ещё раз пытается разлепить губы Неджи. — Завтра я буду отсыпаться, — мурчит Накику, удобно устраиваясь на плече Хьюги и уже забывая про то, что Ичи не получил в этом году свой подарок. Она даже хватает джонина под руку, наваливаясь всем своим не шибко тяжёлым весом. Ничего, он же мастер тайдзюцу. Гений клана. В этот момент стул под Хьюгой ломается, и оба неграциозными тюфяками летят на пол. — Кику-чан, ты знаешь, сколько лет этой мебели? — Чиву хватается за волосы, но тут же кидается поднимать с пола кучу малу из двух тел. — Ты жива? Никто не ранен? Да пофиг на этот стул, почему мы забыли пригласить ирьёнина? — Вот и я про что, — бурчит Кику. — Чем ты думал, Чи-чан, когда отдавал ключ художнику? — Какому? — Откуда я знаю какому, ты не уточнил! На этот раз Кику засыпает прямо на полу, удобно устроившись под боком у Неджи. Хьюга то ли не хочет, то ли не в состоянии передвигаться, а Гаю уже нет никакого дела до реального мира — он слишком углубился во все перипетии сюжета и любовных интриг выдуманных персонажей. Кажется, у Чи-чана появился новый поклонник. Мицури вытаскивает из кладовки подушки, раздаёт всем поровну и сам устраивается на одной из них. Бренькает что-то душещипающее на своём странном инструменте, и Кику в полусне подпевает. Ту самую колыбельную, которую так любила петь своей сестре.