Коноха. Апрель, 18 лет после рождения Наруто.
Dermot Kennedy — Don't forget me
+++
— Мы сняли домик. Я съеду послезавтра вечером, после миссии. Сай на мгновение замирает над мольбертом, но рука не дрожит, и штрих не смазывается. Новость из уст Накику звучит не как радостное событие, а как скучная рутина, что-то само собой разумеющееся. Наверное, постоянное присутствие его, Сая, в мастерской ощущается для неё как-то также. На самом деле, он видит как она напряжённо над чем-то размышляет, словно составляет в голове список всех плюсов и минусов будущего совместного проживания с Хьюгой. «Мы» — это, конечно, о нём. Если только не решила съехаться со своей имото. — Поздравляю. — Он и сам улавливает вопиющее отсутствие искренности в голосе, хотя буквально две недели назад советовал ей обговорить с Неджи ситуацию с его кланом и случившимся во время войны. Почему-то он не подумал, что проблему они решат более радикально, чем простым разговором. — Можешь занять гостевую. Прекрати уже спину ломать на этом диване. Там же пружины торчат из всех щелей, давно пора выкинуть этот хлам. Саю нравится мысль о том, чтобы спать в её кровати. Ему не нравится мысль, что в ней не будет Накику. Он знает, что она думает; как бы ни старалась, он видит все её эмоции, пристально изучил за два года. Она думает, что он по привычке приходит сюда, чтобы провести время в её безучастной компании, но хотя бы с кем-то. Что ему приятны крохи внимания, которые она дарит ему на протяжении дня и во время совместных заданий. Что, несмотря на все заскоки, они стали хорошими друзьями и почти семьёй. Сай на самом деле очень рад, что Накику так и не стала звать его младшим братиком. Ему было бы очень некомфортно. — Спокойной ночи. — Она не говорит ему вернуться к себе, а накидывает на диван откуда-то выуженные плоские подушки. Возможно, порылась в кладовке, выискивая, что может пригодиться для переезда. Чиву опять ночует у Куренай. Саю спать мешают не торчащие пружины и не бесполезные подушки. Он ворочается целый час, слышит, как скрипит на весь дом под ним умирающая мебель. Но Кику не покидает своей комнаты, не выходит, чтобы его проверить и накрыть пледом. Скорее всего уснула. А, может, ей не хочется сталкиваться с ним и прощаться. Конечно, они живут в одной деревне и никто не умер, даже Неджи Хьюга вон, каким-то чудом выкарабкался, но под старой, сломанной и восстановленной крышей мастерской их словно объединяло что-то, что готово вот-вот с треском обрушиться. Сай не знает, как назвать это чувство, но оно ему очень не нравится. Он сейчас ненавидит себя за излишнюю проницательность. Он засыпает практически на рассвете, в процессе выдумывания диалога, который непременно состоится утром. Он хочет что-то ей сказать, просто пока не знает, как это сформулировать. Но Кику уже нет, когда он с трудом продирает глаза. Совсем из головы вылетело, что ей дали миссию с Тамеру Кенджи и Ямато-семпаем. Ему самому пора готовиться к своей, но Сай лежит на неудобном диване ещё час, бессмысленно таращась в потолок, прежде чем заставить себя вернуться в квартиру. Незаконченную картину он закрывает чехлом, нисколько не беспокоясь о том, что не до конца высохшая краска размажется, портя всю работу. Через неделю ему кажется, что мастерская умерла вместе с её отъездом. Ведь даже когда он в самый первый раз появился на пороге, Кику уже озаряла своим присутствием тусклое старое помещение. Мицури здесь тоже практически не появляется, и Сай подозревает, что Чиву-шишо уже не вернётся обратно от Куренай. Слишком привязался к ней и к Мираи. Все кого-то находят, кто-то кого-то давно нашёл, и только он, Сай, так и не понял зачем и как выстраивать эти особые отношения. Через неделю и два дня он не может рисовать. Сидит в зале перед испачканным ещё тогда холстом и наносит кистью резкие, жирные штрихи серого цвета поверх ярких красок. Когда на бумаге не остаётся места другим оттенкам, он ставит бледно-зелёную кляксу в середине и обводит белым ореолом. Растушёвывает так, чтобы появилось тусклое сияние. Добавляет щепотку жёлтого. На большее его не хватает. У Кику всегда хорошо получалось прятаться. На этот раз она спряталась далеко и надолго. Возможно, навсегда. Даже его нарисованные змеи её не найдут. Через неделю и пять дней они сталкиваются недалеко от госпиталя. Неджи пришёл на обследование, Кику решила составить ему компанию, а Сай ищет Сакуру по просьбе Тсунаде-сама. Ритсуми приветливо кивает, не замедляя шага, а Хьюга прохладно здоровается, суживая глаза. Сай много чего видит между Неджи и Кику, но Хьюга тоже не дурак и не слепой. Он тоже что-то видит между Кику и Саем, ему и бьякуган для этого не нужен. Что бы он ни видел, соперника в черноволосом Анбу Неджи не чувствует. С чего бы? Сай — всего лишь кашпо с бегонией на кухне пристройки, которая однажды засохнет без полива. Через три недели и два дня Сай в последний раз поливает бегонию и наполняет миску на чердаке сухим кормом для уличного кота, прежде чем отправиться на миссию. Закрывая за собой дверь мастерской на замок, оставляет ключ в почтовом ящике Куренай.Коноха. Апрель, 18 лет после рождения Наруто.
Asammuell ft Mary gu — Свежие раны
+++
Яхико пытается проводить Мэйко-сан, когда она решает перебраться обратно к себе домой, но та отмахивается от него и велит не заниматься глупостями. Он вздыхает, устало трет лоб и не лезет к ней. Он вообще старается ни к кому не лезть, но ему это страшно надоедает. Сказать, что он скучает по Кагуе-сан — значит ничего не сказать. Она была его матерью, она погибла во время войны, оставив после себя такую же большую и глубокую дыру в сердце, как и Амен-сан. Он бы все отдал, чтобы его родители были живы и здоровы, чтобы оба были с ним, но их нет. Яхико смирился с тем, что они не вернутся, принял то, что больше не увидит их. Когда он провожал мать и сестру на войну, то, конечно же, надеялся увидеть их обеих. Надеялся — и тут же старался запомнить их лица, очень хорошо понимая, что они могут не вернуться. Его с детства готовили к тому, что он станет шиноби, объясняли, что случиться может всякое, и самая первая его потеря стала ему самым хорошим и жестоким уроком. Не всем надеждам суждено оправдаться, не всем молитвам — быть услышанными. Поболит и пройдет, как любил говорить их с Акеми отец, и Яхико понимает его, кажется, куда лучше старшей сестры. Боль надо не перетерпеть, сделав вид, что ее нет. Боль нужно прожить и пережить, а потом пойти дальше. После любого дождя тучи рассеиваются, становится видно голубое небо. Если, конечно, дело не происходит в Аме. Там, кажется, дождь вообще никогда не прекращается. Яхико, один раз попавший туда на миссии, до сих пор понять не может, как там вообще можно жить. С трудом, наверное, с очень большим трудом. — Ты не вышла попрощаться с бабушкой, — говорит Яхико, садясь за стол и подпирая голову рукой. На материнской кухне они одни: теперь, когда Кагуи-сан нет, то сюда почти никто кроме них не заходит. Невестки в их клане предпочитают большую общую, а не эту маленькую, в свое время оккупированную женой тогдашнего главы клана. — Бабушка не хочет со мной разговаривать. Толку-то было ей глаза мозолить, — пожимает плечами Акеми, перебирая фасоль. Ловкими пальцами она отделяет гнилые и вялые от хороших, выбрасывая их в пакет. Она собралась готовить мизоширу — фасолевый суп, который в детстве им часто готовила мать. — Ты ее проводил? — Она сказала, что не нужно. Хочешь, я порежу морковь? — предлагает Яхико больше для проформы, прекрасно зная, что сестра от помощи откажется. У него не получаются одинаковые куски, что ее всегда раздражает. — Раз ты стрижешься, то я теперь буду волосы отращивать. — Косы плести себе собрался? — А ты собралась в Суну? — С чего ты взял? — На ее лице читается удивление, которое заставляет Яхико закатить глаза. — С того, что ты чуть что — к своему хахалю бегаешь. Сейчас, поди, тоже уже в подушку плачешь, так скучаешь, — он пытается звучать так, как звучит Сабаку но Канкуро: насмешливо и взросло. Выходит у него, видимо, не очень, раз он тут же получает от сестры по уху. — Ты умничать перестанешь? Вот сейчас я правда решу уехать — сам себе суп готовь, придурошный, — начинает ругаться Акеми, вставая на ноги и подхватывая корзинку с хорошей фасолью. Она откладывает ее в сторону, чтобы нечаянно не задеть, и начинает искать в шкафчиках нужную ей кастрюлю. — Сам слюни пускаешь по этой своей девочке, а мне что-то говоришь! — Ни по кому я слюни не пускаю! — тут же вскидывается Яхико, слишком поздно понимая, что именно своим поведением и выдает себя. Он кашляет и садится обратно на стул, стараясь принять как можно более равнодушное выражение лица. — И даже если пускаю, то что? — Ничего. При ней, главное, не пускай, а то она решит, что ты у нас дурачок, — Акеми кидает на него насмешливый взгляд и улыбается. — И будет права. Я рассказывала тебе, как мама как-то уронила тебя? С тех пор ты такой глупый. — Да не ронял меня никто! — Роняли-роняли, я точно помню, как роняли! — Если меня кто и ронял, то только ты, блять! — Блять? Ты ничего не перепутал? — В него летит влажное полотенце, которым сестра только что вытирала бок кастрюли, прежде чем поставила ее на газовую плиту. — Еще раз услышу, ей-богу, вручу тебя Ли! Он и его сила юности мигом из тебя всю дурь вышибут. — Кику-анэ и твой марионетчик так выражаются, — в свое оправдание говорит Яхико, передергиваясь от мысли о том, что Ли-кун может за него всерьез взяться. Нет, он хороший и мастерски владеет тайдзюцу, но это зеленое трико и сила юности внушают ему какой-то ужас. — Почему им можно, а мне нет? — Потому что ты генин, — тут же находит, что сказать Акеми. Яхико кривится и показывает ей язык, но сестра, повернувшаясь к нему спиной, этого не видит. Какое-то время они оба молчат: Акеми чистит и режет морковь, потом берется за репчатый лук. Тишина нисколько не гнетущая, но Яхико так и хочется ее поскорее нарушить. Акеми улыбается, ведет себя как обычно, только глаза ее и выдают. Они не веселые, и сама она нисколько не веселая. Ей хочется помириться с бабушкой, это Яхико очень хорошо знает, пускай она даже ему об этом и не говорит. — Ако-анэ, — зовет он ее и вдруг опускается перед ней на колени, обвивая руками за талию. Акеми удивленно смотрит на него, неловко приподнимая руки. — Я тебя люблю. — Знаешь, ты почти такой же неожиданный, как Сай, — хмыкает она и кладет нож на разделочную доску. Ее пальцы касаются его макушки и чешут за ухом. Так делала мама, помнит Яхико, и опускает голову ей на колени, вжимается в них, потому что к горлу вдруг подступает ком. — Ты чего? — Я тебя люблю, — повторяет он глухо и, прежде чем вся его решимость не растаяла, продолжает. — Я тебя люблю и ни в чем не виню, — сестра каменеет, рука на его голове замирает. Яхико отстраняется и смотрит на нее снизу вверх. Он знает, что она себя винит, знает, что переживает и знает, что мучается. — Если ты тут из-за меня, то не надо. Со мной все хорошо, а ты хочешь в Суну. Если тебе станет легче рядом с ним, то свали уже туда, а? Хоть на все лето. Бесишь. Когда Акеми отмирает и начинает смеяться, Яхико тоже улыбается, делая вид, что не замечает слез у нее на ресницах.