Щимо. Июль, 18 лет после рождения Наруто.
Mary Gu — Астероид
+++
Акеми оставляет за собой следы на снегу. Она оборачивается, оценивает их глубину и заметность и морщится: в Стране Мороза, в горах, скрыть что-то очень сложно. Хорошо, что миссия у них никак не связана со скрытностью, иначе бы все было сложнее. В том, что Иошихиро способен позаботиться о себе и остаться никем незамеченным Акеми не сомневается, но ей, не привыкшей к работе на такой поверхности, придется повозиться. С ее стороны это упущение и недосмотр, ничего не должно ей мешать, но что поделать, если в стране Огня такого снега не бывает, а в стране Ветра и вовсе не знают, что это такое? Ей нужно будет поработать над этим, но пока и так сойдет. Самое главное же устранить цель, которую им поручили, все остальное может и подождать. Иошихиро продолжает шутить, не вспоминая ничего о том разговоре, который у них был в гостинице, но Акеми чувствует на себе его взгляд все чаще и чаще. Она пытается представить, что бы сделал кто-то из ее подруг на ее месте: Накику и Темари явно не обратили бы особого внимания, Тентен и Хината не поняли бы ничего, Ино, наверное, чужой интерес бы страшно польстил, а Сакуру бы ввел в ступор. Акеми думает как поступить, потому что делать вид, что ничего не происходит, ей сложно. Выдержкой Темари она не обладает, инка, чтобы сбежать, как у Накику, у нее нет, а радости от внимания Иошихиро она совсем не чувствует, пусть даже он и не делает ничего особенного. В конечном итоге Неджи оказывается прав — Акеми труслива и малодушна, она вновь предпочитает плыть по течению. Когда они возвращаются в Щимо, Иошихиро закидывает руку ей на плечо, предлагая отпраздновать удачное завершение миссии. Им еще предстоит сдать отчет, но он обещает взять это на себя. Акеми смеется и невольно жмется к нему ближе. Иошихиро такой горячий, что ей даже чудится, будто его лихорадит. С ним, к счастью, все нормально, просто ему в самом деле нисколько не холодно. Он привык к такой погоде, поэтому не понимает даже удивления Акеми, только наклоняется к ней так, что она чувствует его дыхание на своем лице. Запах мяты из-за мороза почему-то кажется особенно сильным. — Твое беспокойство мне очень приятно. У нас в запасе еще два дня, задержись после них еще на пару, я тебе тут все покажу, — предлагает он и улыбается шире, демонстрируя ровные белые зубы. — Ты не посмотрела толком Щимо. Со мной ты поймешь, как здесь хорошо! Обещаю, что ты даже про холод забудешь. — Ну, в это слабо верится, — Акеми ежится и удивленно вскидывает брови, когда Иошихиро снимает с себя шарф и заворачивает в него ее. — Да мне не настолько холодно. Ты… — Мне тепло, я могу и раздетый тут ходить, — врать ему смысла нет; видимо, в самом деле закаленный и привыкший. — Встретимся вечером у резиденции Каге? Или, давай я зайду за тобой через пару часов? — Я хочу отдохнуть, — как бы заманчиво ни было согласиться и позволить Иошихиро увлечь ее, она отказывается. Он начинает давить на нее, подталкивая к тому ответу, который хочет услышать, пусть и делает это как-то мимоходом, куда аккуратнее многих. Акеми еще раз благодарит его, прерывая дальнейший поток речи, и спешит попрощаться. Она не просто хочет отдохнуть, ей нужно отдохнуть. В первую очередь — побыть в тишине и наедине с самой собой, потому что мыслей в ее голове слишком много. В провожатых она не нуждается, дорогу до выделенной ей квартирки запомнила хорошо. В Щимо нет странных закоулков и петляющих улиц, так что потеряться в деревне сложно. К тому же, даже если такое случится, ей всего-то и нужно, что забраться повыше, чтобы найти себе ориентир. Переживать Акеми не о чем, но спокойствие ее длится не так уж и долго. Стоит только ей открыть дверь в выделенную ей квартирку, как приходит вдруг понимание, что что-то в ней не так. Она замирает, так и не переступив порог, и прислушивается к слишком громкой тишине: тикают настенные часы, шумит вода в трубах, у кого-то из соседей сверху вовсю работает радио. Вроде бы ничего из ряда вон выходящего, а ей все равно не по себе. Что к чему? Откуда это странное ощущение? Акеми облизывает губы и делает шаг внутрь, притворяет за собой дверь и, только сделав глубокий вдох, наконец-то понимает, что не так. В нос ударяет знакомый запах сандала и крепкого кофе, по спине тут же волной пробегают мурашки. Так пахнут простыни Канкуро и все его вещи. Запах впитался в ткань, въелся в нее так, что не выветрить его никак и не вывести даже самым лютым стиральным порошком. Акеми даже на своей одежде его замечает, когда проводит хотя бы пару дней у песчаника. Этот запах перекрывает ее шампунь и духи, которыми она и так редко пользуется, преследует ее слишком устойчивым шлейфом. Шиноби, учил их еще в академии Ирука-сенсей, не должен оставлять следов, а Канкуро словно специально это игнорирует. Она скидывает куртку на пол, и та оседает влажным комом прямо у двери. Там же остаются неаккуратно валяться торопливо скинутые ботинки, а сама Акеми проходит дальше по коридору и толкает дверь, которую точно не закрывала. — Ты меня не ждала? Или ждала не меня? — Канкуро сидит на подоконнике, высунув обе ноги наружу. Кожу под слоем краски видно плохо, но Акеми кажется, что она какого-то нездорового цвета. Заболел или просто устал? Она щурится, пытаясь понять, но Канкуро, мало того, что оставил комнату темной, так еще и сел в окне, чтобы его вообще было сложно рассмотреть. — Обычно всегда чуешь, когда я рядом. — Обычно — да, а сейчас вот нет, бывает, — огрызается она, скрещивая руки на груди. В комнате холодно, он выпустил из нее все тепло. Проветривал, что ли? Ему нравятся сквозняки, являющиеся зачастую единственным спасением в жаркой Суне. — Сколько ты тут сидишь? Акеми смотрит на пол и не видит следов. Он как открыл окно, усевшись на подоконник, так и все, хотя мог бы и поудобнее устроиться. — С обеда, — Канкуро решает зайти в комнату. Он поворачивается к ней и улыбается, но глаза при этом у него совсем не веселые. От этого взгляда ей становится не по себе. — Ждал тебя, а ты не торопилась совсем. — Разуйся, — говорит Акеми, скрещивая руки на груди. — Разуйся. Не пачкай пол. — Это не твой дом, — он приподнимает бровь. Глумится, злится, издевается. С тем, как он обычно себя с ней ведет, легко забыть, что так-то он совсем недобрый, даже злой. Канкуро, конечно, не Гаара, но его тоже боятся, и не просто так. Она облизывает губы, отказываясь испытывать перед ним какой-либо страх и признавать, что злится на нее он не без причин. — Или ты решила тут остаться? — Я не хочу ходить по грязному полу, — повторяет Акеми, чувствуя себя полной дурой, объясняющей ему простые истины. Она сжимает пальцами свою руку и смотрит на Канкуро, вздергивая подбородок повыше. Ей очень хочется казаться больше ростом и величественнее. — Если не снимешь обувь — полетишь с окна на улицу. — Я здесь из-за тебя, — он игнорирует все, что она ему говорит, будто бы вовсе ее не слыша. Канкуро любит так делать: просто отмахивается от всего, что находит неинтересным и неважным. — Я за тобой, нам пока вернуться домой. — Из-за меня? — Канкуро кивает и опускает ноги на пол, так и не сняв обувь. Акеми прикрывает на мгновение глаза, делает глубокий вдох: если он ушибется, то у всех будут проблемы. Он не нытик и не неженка, но они не в Суне или Конохе, где никто о таком и переживать не станет, потому что все прекрасно знают их обоих. Как он вообще здесь оказался и не привлек к себе внимания? В Щимо не любят посторонних, ее-то пустили только с особым разрешением, а он, мало того, что в деревне, так еще и ее нашел! — Я из Суны прямо сюда. Мне Гаара сказал, что ты сбежала, — он подходит ближе, оставляя на деревянном полу грязные мокрые следы, и теперь Акеми хочет отступить. Она не боится Канкуро, ей бояться нечего, но желание не дать ему себя коснуться слишком велико. Прикосновения Иошихиро были ей неприятны, но с Канкуро все иначе — по нему она скучала так, что щиплет в глазах и ком поперек горла встает. Акеми не понимает почему мучает и его, и себя. — Ты обещала дождаться меня. — Неправда, — он сказал ей остаться, а она промолчала. Разве это обещание? — Я сказала, что вернусь в Коноху. Это ты почему-то решил, что я никуда не денусь. Канкуро нависает над ней, становится почти вплотную, и, несмотря ни на что, Акеми выдыхает. Он ругается на тех, кто вторгается в ее личное пространство, хотя ей, по большему счету, обычно все равно, но когда это делает он, у нее появляется странное чувство правильности. Она не понимает: это потому, что она привыкла к нему, что он приучил ее, или потому что его она любит? Акеми облизывает пересохшие губы и думает о том, чтобы потянуться к нему, но он вдруг останавливает ее. — От тебя пахнет мятой, — резко говорит Канкуро, цепляя пальцами шарф, который она забыла снять. Взгляд его становится ледяным и злым. Язык Акеми намертво прилипает к нёбу, потому что одно дело ругаться с ним из-за ее проблем в ее голове, а другое — из-за его.Коноха. Июль, 18 лет после рождения Наруто.
P! nk — Secrets
+++
Кику распаковывает рюкзак, откладывая в сторону пакет с гёдза, которые предупредительный Тамкен прикупил для неё в ларьке недалеко от восточных ворот. Потягивается, стаскивая с себя одежду и радуясь, что её, в отличие от Ако, не занесло в страну Мороза. Надевает старый махровый халат Чи-чана и собирается уже отправиться в душ, как замечает чёрную тень в окне краем глаза. — Сай, зайди через полчасика, я только вернулась. Я оставила на кухне список того, что можно купить на ужин, если у тебя вдруг куча свободного времени. — Кику закидывает на плечо полотенце и готовится к замечательному горячему душу, когда слышит за спиной незнакомое «Хн». И вспоминает, что вообще-то она не в мастерской. А записка даже не для Неджи, а для неё самой, потому что её парень опять где-то пропадает. — Разве ты не с Хьюгой тут живёшь? — Какого хрена? — Кику резко разворачивается, встречаясь взглядом с тем, кого меньше всего ожидала увидеть в своей комнате. Разве он не упёрся из деревни? Или это пока только в планах? О планах Учихи Кику знает только со слов Сакуры, и ту она не спрашивала, просто Харуно как будто всем вокруг и самой себе пытается доказать, что её безумный возлюбленный всё так же ей интересен, как и раньше. — У вас в чёрных генах заложено не уметь стучаться? — Хн, — вот и весь ответ на её риторический вопрос. Саске проходит мимо, заглядывая в коридор, словно там притаился ещё один неприглашённый сталкер. — Нам нужно поговорить, — с нажимом произносит Учиха, сверля её совсем не дружелюбным взглядом. Впрочем, Накику дарит ему точно такой же в ответ. — Я вроде уже сказала, что не хочу с тобой связываться. — Это касается твоей мелкой рыжей подружки. Ритсуми даже не собирается его тыкать в тот факт, что Акеми, вообще-то, старше Саске на четыре месяца. — А, то есть, уже не моей семьи? — Её тоже, — кивает Саске. — Тут есть куда сесть, помимо кровати? Есть, на газовую плиту, например. Может, и разговор выйдет короче, чем планируется. — Иди на кухню, — вздыхает Кику. — Там стулья. Кофе она не предлагает. Но всё равно делает на всякий случай больше, чем одну порцию. Может, всё-таки художник или Тамкен заглянут и избавят её от неловкого молчания наедине с Учихой? Тот вроде собирался поговорить, но вместо этого изучает помещение, морщась своим каким-то мыслям. — У вас не сильно просторно. — Ну не поместье Учиха, простите великодушно, — точки кипения Кику ещё не достигла, но и распинаться перед этим представителем человекообразного существа не собирается. — Давай ближе к телу. Лицо Саске вытягивается, и он наконец-то переводит на неё всё своё внимание. Ещё один с отсутствующим чувством юмора, что ж ей на таких экземпляров везёт? — Рожай уже, — постукивает Накику по металлическому боку кофеварки. — Ты же сюда пришёл не архитектурные решения бывших поколений строителей критиковать? — У тебя такой же поганый рот, как у этого размалёванного песчаника, брата Казекаге. Где Саске успел пересечься с Канкуро, Кику не знает, но одобрительно хмыкает. Для неё это скорее комплимент, чем оскорбление. — А у тебя такая же поганая рожа, как у всех твоих предков. К делу. — А у Икимоно Акеми такая же поганая рожа, как у её дедули Шимуры Данзо? — огорашивает Саске. Если бы у Кику была в руках кружка, она бы её уронила. Ритсуми вонзает пальцы в столешницу, чувствуя, как из её пальцев вырываются когти хенка, совершенно сейчас не нужные. Можно, конечно, попробовать воткнуть Саске в глаз, но вряд ли он даст ей настолько к себе приблизиться. В её голове против воли лихорадочно мечутся все те факты, которые они с Ако успели узнать от Мэйко-сан и из дневников Риры-баа. Да, старейшина упоминала, что они с Данзо были помолвлены, но разве Кагуя-сан не родилась уже много позже, когда Гакари вышла замуж за дедушку Акеми? Она же не могла… Или могла? Не факт измены шокирует Накику — сама хороша, что уж тут сказать — сколько персонаж под вопросом. Мэйко-сан с такой горечью говорила о своём бывшем возлюбленном, считала его опустившимся до дна человеком. Могла ли она забыть обо всём, а отчаянье быть обусловлено больной любовью к больному человеку? — И кто тебе ляпнул подобное? — относительно равнодушно говорит Накику, вытаскивая вторую чашку. Всё-таки наливает кофе, ставя перед Саске горячий напиток с невыразительной миной. — Данзо сам и ляпнул, — усмехается Саске. — Перед смертью. Боялся, что пойду в том числе вредить его кровиночке. И за тебя трясся, как за заморское сокровище. Знаешь ли, хенка и шаринган вместе могли бы сравнять Шимуру с Рикудо-сеннином, если не с его матерью. — Только он бы не получил мой хенка, — возражает Накику. — Даже в нашей семье, как я поняла, он передаётся по женской линии. Это тебе не глаз вытащить и вставить кому-то другому. — Честно говоря, мне плевать, как этот маразматик планировал получить ваш кеккей-генкай, — откровенно говорит Учиха, делая глоток кофе. — Но про Шинпи Сайко упоминал и Обито. Кику навостряет уши. Сайко — это не та ли, про которую ей как-то бросил Мадара? Откуда Обито её знать, если, судя по всему, женщина жила в те времена, когда он и не родился ещё? Что с ней стало? Кем она приходилась самой Накику? Куноичи чувствует себя одиннадцатилетней девчонкой, которая ждёт хоть каких-то ответов от старухи, нарезающей вокруг неё круги по тёмной комнате. Мерзкой любимой старухи, которая много знала, но взяла пример с Риры, унося с собой в могилу все знания. В который уже раз Кику не может не злиться на бывшие поколения шиноби и на их долбанные тайны. — Зачем ты мне всё это рассказываешь? — резко спрашивает Кику, у которой нет никаких иллюзий относительно Саске. Если тот пришёл поболтать, то уж явно не потому, что ностальгирует по их похожим историям прошлого. — А какой мне смысл сейчас это скрывать? — удивляется Саске. И даже искренне. — Я скоро покину Коноху, но пока я могу чем-то помочь деревне и её жителям… — Филантроп, блять, — бурчит Кику себе под нос. — Проснулся. — Что? — Ничего. Что там насёт Шинпи Сайко? Саске допивает кофе и подвигает к ней кружку, кивком головы прося налить ему ещё. Где все потерялись, когда они так нужны? Тут, конечно, не такой проходной двор, как в мастерской Чиву, но… у Кику сейчас голова вспухнет от чужих тайн. Что ей делать с этим знанием? Не идти же к Акеми, огорашивать признанием, что её дедушкой может быть один из самых ненавистных жителей Конохи. Осталось только узнать, что Сайко была возлюбленной Мадары и всё, занавес. Можно продавать сценарий Чи-чану для его душещипательных романов. — Я знаю лишь, что она помогала Учихам в создании какого-то артефакта. И умерла молодой, ей и двадцати пяти не исполнилось. — Наверняка ваша семейка её и прирезала, — фыркает Накику. Кто ещё? — А Обито рассказал прапрадедушка, или кем он там вам приходится? — Если только шестиюродным дядечкой. Он и рассказал, да. У него были цели в отношении артефакта. — Какие? И что это такое? — Без понятия, большего я не узнал. Накику некоторое время обрабатывает полученную информацию. Тянется к ящику стола, в который Неджи никогда не заглядывает, и вытаскивает оттуда пачку сигарет, когда-то купленную вместе с Шикамару. Саске встаёт и протягивает к ней руку, отчего Кику отшатывается, почти уверенная, что в его дурную голову может прийти идея прикурить ей Аматерасу. Но он только хмыкает и тыкает пальцем в пачку. — На улицу, — инструктирует Накику. А то Хьюга вернётся и… прикурит ей за запах в их идеальном доме. И за то, что она травит себя иногда сигаретами. — Я не курю, — зачем-то говорит Учиха, принимая у неё зажигалку. И подтверждает данное утверждение кашлем, едва пытается затянуться глубже, чем следовало бы новичку. — Это важно Сакуре, не мне, — Кику стряхивает пепел прямо на землю, подпирая лопатками кривой заборчик заднего двора. Учиха морщится, но никак не комментирует её выпад. — Ещё какие-то сенсации для меня есть? — Нет, но… — Тогда до свидания и хорошего путешествия. Саске не следует за ней обратно в дом, а Кику возвращается на кухню и садится на стул, утыкаясь лбом в прохладную поверхность стола. Ей нужно идти в душ, а вместо этого она ищет в себе силы решиться на не самый приятный разговор по душам. Не она и не Саске должны рассказывать Акеми про слухи и тайны, касающиеся её семьи. Должна рассказать та, с которой всё и началось. И которая всё ещё непонятно почему злится на собственную внучку, а стоило бы злиться на себя. Раз уж сегодня день потрясений, то Кику с радостью потрясёт и Мэйко-сан. Лучше сделать это до того, как Ако вернётся из страны Мороза.