Коноха. Июль, 18 лет после рождения Наруто.
James Arthur — Impossible
+++
Если Мэйко-сан и удивляется, видя на пороге своего дома подругу внучки, одну, причём, то никак не обозначает это, сохраняя нейтральное, даже холодное выражение лица. Хотя и мелькает на долю секунды в глазах знакомая боль, появляющаяся каждый раз, как старейшина смотрит на Накику. Слишком похожа на Риру. Слишком не похожа на неё же. Можно иметь те же черты лица, практически до каждой чёрточки, но мимика меняет человека до неузнаваемости. Рира всегда была хохотушкой, в уголках её глаз и губ ещё в молодости проявлялись смешливые морщинки. У Кику нет ни этого, ни задорного огонька во взгляде, ни даже желания начинать необходимый разговор. — Что привело тебя ко мне, дитя? Гакари подаёт знак одной из горничных приготовить чай, а сама ведёт Накику в небольшую гостиную для личных приёмов. Ритсуми пару раз бывала в этом доме, ещё до атаки Пейна, но не может уловить, что именно изменилось после того, как тут всё отстроили заново. Она даже и не пытается, чинно усаживаясь на колени на специальной подушке у котацу. Выпрямляет спину, которая норовит согнуться под тяжестью неприятной ноши. — Вам нужно поговорить с Акеми, — прямо начинает Кику, не видя смысла распинаться перед той, кто и так понимает, что Ритсуми тут не ради визита вежливости. — Возможно, это не самый лучший момент, но лучше пусть она всё узнает сейчас. Она не сломается, но и не будет тянуться как резина. Вы же любите её. — Твои мысли слишком сумбурные, — морщится Мэйко-сан, — давай по порядку. Итак, с чего ты решила, что я не разговариваю со своей внучкой? Накику закатывает глаза, даже не собираясь прятаться. Вот они, хитрые реплики, призванные увести собеседника от неприятной темы. Она бы, может, и поиграла бы в любое другое время в эту игру, но не здесь, не сейчас и не с Гакари Мэйко. — Ко мне пришёл Учиха Саске… — медленно и чётко выговаривает Накику. Мэйко только хмыкает на данное заявление. — И, знаете, я удивлена, что ваша шпионская сеть ещё не выяснила подробности нашего разговора. — Может, и выяснила, — веселится Гакари, позволяя себе снисходительную улыбку. — То есть, вас нисколько не трогает, что как минимум два человека в Конохе, один из которых — бывший преступник, знают, что отец вашей погибшей дочери — Шимура Данзо? Накику с воистину садистким удовольствием наблюдает, как у пожилой женщины лицо становится белее мела. Хоть и боится немного: вдруг её прямо тут удар хватит? Акеми совсем недавно потеряла мать, если Накику лишит её бабушки… Ритсуми подрывается со своего места, решая хотя бы за стаканом воды сбегать, но Гакари проворно бросается вперёд, цепко и больно хватая её за запястье, вынуждая сесть обратно. В этот же момент в дверь стучат; по ту сторону служанка робко сообщает о том, что она принесла чай, как и просили. — Сиди! — рявкает старейшина. Затем твёрдым шагом проходит к порогу, забирает у растерянной молодой девушки в униформе поднос, ставит на комод и бесцеремонно хлопает дверью прямо у той перед носом. — Не беспокоить! Ближайший час! Все свободны до обеда, вон из дома! «Интересно, — отвлечённо думает Накику, потирая руку, — как быстро она пожалеет о своём тоне? Или поменяет персонал? Хотя, наверное, все вышколены, им и в голову не придёт пускать слухи о советнице». — Учиха Саске рассказывает тебе полнейшие глупости, — ровным тоном говорит Мэйко-сан, всё ещё стоя где-то далеко от столика. Но Кику слышит её тяжёлое дыхание. — Нашла, кому верить. — Я верю не Учихе. — Кику встаёт, берёт поднос с комода и ставит на котацу. Медленно, но совершенно не по ритуалу разливает крупнолистовой ароматный чай в сервиз ручной работы. — Я верю собственным глазам и вашей реакции. Присаживайтесь, Мэйко-сан. В ногах правды нет. — Ты шантажировать меня пришла? — удивлённо хмыкает Гакари. — Вот уж не ожидала. — Вы говорите, что Акеми очень похожа на Риру-баа, — замечает Накику, — возможно, я больше похожа на вас. Сомнительное утверждение на самом деле: ни сама Кику, ни Мэйко, скорее всего, так не думают. И всё же… — Как там звали вашего мужа? Вы даже фамилию его не взяли. Вы хоть раз вслух упоминали его имя вообще? И где хоть одна фотография в вашем доме? Я этого мужчину только на семейном портрете в поместье Икимоно видела. — Макато Сатоши, — тихо произносит женщина. Её запал прошёл, и теперь перед Накику присаживается не грозная советница деревни Скрытого Листа, а старушка, которая выглядит и ощущает себя на свой возраст. Которая сама гнётся под весом всех тайн, накопленных за свою долгую жизнь. Только Накику не стыдно. — Он был хорошим человеком, а я была дурой, которая любила не того. Во мне столько страстей кипело, что часть из них превратилась в обжигающую ненависть. — А другая часть? — Я всё ещё его люблю. Это отравленная любовь, Накику, которая мне ничего хорошего не принесла. Кроме Кагуи. Ежедневное напоминание о том, что могло бы быть. И её теперь тоже нет. Мэйко смотрит на стену, а по её дряблым щекам бесшумно катятся солёные капли, теряясь в морщинах и седом локоне, выбившемся из идеального пучка. — У вас есть Яхико и Акеми. — Накику настолько зла, что чувствует, как у неё самой глаза щиплет. Наверняка хенка опять зажёг их золотым пламенем. Эта старушенция потеряла любимую дочь и всё, вся любовь к внукам тоже пропала? Это не отравленное чувство, это какой-то полный пиздец, это же не может быть правдой? Мэйко-сан просто похоронила в себе заботу, уважение к чужому мнению и способность радоваться новому миру. Погребла в свинцовом гробу своего горя, но сколько же ему длиться? Почему из-за этого должны страдать дорогие ей люди? — Знаете, что? Я ни понять вас не могу, ни осудить. Терять детей… это не то, что должно происходить с родителями. — Ты сама ещё ребёнок. — Да хватит это повторять, как мантру какую-то! — кричит Кику, не сдерживаясь и хлопая ладонью по столу. Сервис с нетронутым чаем жалобно звенит, но Мэйко даже не вздрагивает. — Ребёнок, которому стукнет двадцать через два месяца и который потерял почти всех в семь лет из-за вашего грёбанного возлюбленного, вот кто я! Но каким бы он козлом ни был, он остаётся дедушкой Акеми и Яхико! И вы должны уже наскрести в себе достаточно совести, чтобы сказать ей правду! — Кому от этого станет легче? — горько усмехается Гакари. — Вам, — Кику встаёт, потому что сказать больше нечего. Уговаривать старую женщину она не будет. Пусть хоть до конца жизни дуется на свою внучку, сама же пожалеет, а Акеми и без неё хватит любви. У Акеми есть Яхико, Канкуро, Гаара и сама Кику. Да и не только они. — Вам станет легче. Когда Накику покидает пустой дом, её не провожают даже вездесущие Анбу.Коноха. Июль, 18 лет после рождения Наруто.
m19[kei] — Маскарад лжецов
+++
Из-за сломанной ставни из окна дует. Акеми половину вечера пытается хоть как-то это исправить, но у нее ничего не получается. В итоге она забивает щель парой полотенец, чтобы было не так холодно. Ей одну ночь надо перетерпеть, а утром найдет кого-то, кто сможет устранить поломку. Может быть, после этого она даже распрощается с Щимо — после скандала с Канкуро ей хочется как можно скорее отсюда убраться. Она прокручивает в голове все, что они друг другу высказали, думает о том, что это как раз тот самый случай, когда ей за себя стыдно, и если кто-то и не прав, то это она. Канкуро не подарок: он злой и жестокий, он умеет бить туда, куда больно, и никогда не стесняется этого делать. У него тяжелый характер, он самодовольный и самоуверенный, моментами даже на расправу скорый. Он не умеет и не любит прощать, ему не нравится отступать, он ненавидит, когда у него мешаются под ногами. Акеми с самого первого дня ведь невольно делала все, что он терпеть не может, а он почему-то закрывал на это глаза, позволяя ей докучать ему. Она вспоминает, как он примчался к ней после гибели отца, а потом — когда она была в раздрае после атаки Пейна. Он был с ней на похоронах ее матери и прощал ей все ее вспышки. Все спрашивают ее, почему они вместе, а теперь она и не знает. Если подумать, то в их отношениях она получала куда больше Канкуро, зато все возможное и невозможное осуждение направляли него, во всяком случае в Конохе. В Суне она не помнит, чтобы кто-то ей что-то высказывал особо. То ли так дорожили союзом, то ли не хотели связываться с Канкуро, но никто даже не думал ее обижать. Акеми же и не отрицала никогда той заботы, которую от него получает, знала, что он всегда ее поддерживает, просто… Просто Акеми не знает что с ней не так в последнее время. Прав был Канкуро, когда сказал, что она треплет нервы и ему, и себе. Она собирает вещи и идет возвращать ключи, а потом отчитываться о своем отбытии. Миссия закончена, оставаться тут и дальше, несмотря на уговоры Иошихиро, у нее желания нет. Еще Канкуро надо найти, который ушел и так и не вернулся. С тем, каким злым он был, она даже не удивится, если гуре найдут его по пути в Суну. Она его довела в этот раз, так, как в жизни не доводила, и ей от этого особенно погано. — И даже не попрощаешься? — Иошихиро ловит ее у ворот. Его куртка расстегнута, кажется, ему в самом деле не холодно. — Я-то думал, что мы с тобой сблизились. — Твой шарф, — она достает его из рюкзака, который придерживает коленом. Говорить с ним ей не хочется, и так уже поругалась с Канкуро из-за его заботы. Иошихиро, конечно, не виноват, он просто стал причиной, неудачно попавшись им обоим на пути, но ей от этого не легче. — Спасибо, но я не хочу брать чужого. — Оставила бы себе, — смеется он и придвигается к ней ближе. Акеми вскидывает голову как раз тогда, когда он к ней наклоняется. Она чувствует на своем лице его дыхание, а в следующее мгновение впечатывается спиной в твердую грудь. На ее плече больно сжимаются пальцы, и Акеми не надо даже поворачивать голову, чтобы понять кто ее притянул к себе. — Мы уходим. Попробуешь еще раз распустить руки — останешься без рук, блять, — выплевывает Канкуро, и толкает Акеми вперед, придерживая ее, чтобы она не сбилась с шага. Когда они отходят от ворот достаточно далеко, он отстраняется и поправляет ремешки, держащие кукол у него на спине. — И как далеко у вас зашло, что он решил поцеловать тебя на прощание? — Никуда ничего не заходило! — Акеми немного кривит душой, вспоминая горячие источники, но ведь и там ничего не произошло. — Он предлагал, я отказалась, сказала же тебе вчера! — Незаметно, — кидает ей Канкуро и больше ничего не говорит. По пути в Коноху он с ней вообще отказывается разговаривать, даже во время привалов и ночевки не нарушает тишины. Стоит только ей подойти к нему самой или попытаться коснуться, как от тут же отстраняется и отворачивается. От этого особенно больно, и у Акеми пальцы сводит от желания взять его за руку. Канкуро ей этого не позволяет, ощетинивается и игнорирует все ее попытки начать разговор и помириться. Если она думала, что молчание бабушки невыносимо, то его оказывается в сто крат хуже, потому что тут уж точно есть ее вина. В Коноху Акеми прибывает уставшей и расстроенной, у нее даже нет сил держать лицо. Больше всего ей хочется куда-то спрятаться и по-детски расплакаться, но это она себе сможет позволить только тогда, когда останется одна. Что Канкуро делает в Конохе и насколько он в ней задержится, она даже не знает — он ей ничего не говорит. — Акеми-сан, — она даже дыхание не успевает перевести, как ее окликают. Знакомый ей анбу коротко кивает, подходя ближе. — Мэйко-сан велела привести вас, как только вы вернетесь. — Можно мне хотя бы умыться? — раздраженно спрашивает Акеми. — И что значит велела? Она Хокаге, что ли, чтобы приказы раздавать? — Она сказала, что ей нужно срочно с вами поговорить, разрешив применить силу в рамках допустимого, если вы откажетесь, — спокойно и, кажется, чуть виновато говорит ей Анбу. Акеми замечает, что отошедший вперед Канкуро останавливается и смотрит на них через плечо. Несмотря на ссору, он явно готов вмешаться, если решит, что это необходимо. Она вздыхает, чувствуя, как у нее начинает стучать в висках, и буквально впихивает свой рюкзак в руки Анбу. — Прекрасно, замечательно! Это в поместье Икимоно надо отнести, раз у нас Анбу — мальчики на побегушках, а я к ней тогда, — огрызается она, сжимая руки в кулаки. В груди клокочет гнев: если Мэйко-сан решила ей высказать все, что думает о ее поведении, то для этого она нашла самое плохое время. Акеми расстроена и зла, ей хочется себя жалеть, а не выслушивать очередную порцию нотаций. Почему никто просто не может ее оставить в покое? Почему Канкуро просто не мог уделить ей больше времени в Суне? Почему она не может поговорить с Накику? Почему Аикава-сенсей не в Конохе? На все находятся разумные ответы, которые сама же Акеми и знает, прекрасно понимая, что у всех свои дела и жизни, но как же ей хочется побыть жертвой! Почему всем можно страдать, а ей нет? Акеми накручивает себя и накручивает, к дому своей бабушки подходя уже взвинченной настолько, что у нее вот-вот начнется истерика. — Если ты думаешь, что можешь вначале чуть ли не год со мной не разговаривать, а потом велеть приволочь меня к себе, то ты с ума сошла! — Акеми отмахивается от рук горничной, когда та открывает перед ней дверь и сама же ее захлопывает перед девушкой. На Мэйко-сан она смотрит зло и обиженно, даже не думая садиться к ней за низкий столик, на котором замечает чайник, две чашки и какую-то еду. Кажется как раз ту, которую любит, но ее тошнит от усталости и натянутых нервов так, что даже от нее воротит. — Ты права, — неожиданно смиренно говорит Мэйко-сан, заставляя Акеми замереть и замолчать на полуслове. — Ты права, Акеми, я не имею права так себя с тобой вести. — Я не поняла, это что? — подозрительно переспрашивает Акеми, щурясь. — Ты умирать собралась и напоследок помириться решила? Или у тебя озарение какое-то было? Я просто правда не знаю, бабушка, что и думать, — она почти уверена, что этим разозлит Мэйко-сан, но та пропускает ее хамство мимо ушей. — Сядь и не кричи, — к тихой просьбе приходится прислушаться. Делает она это неохотно, но на подушку все же опускается, хоть и не так чинно, как положено. На Мэйко-сан она смотрит выжидающе и без тепла во взгляде, пока та разливает чай по чашечкам и подталкивает к Акеми тарелку с едой. Она тянет время, занимая руки посудой, что нервирует. — И? — Сидеть так можно долго, а толку от этого не будет. Не лучше ли поскорее начать? От этого ожидания только раздражения больше и странной тревоги. — Ты была права во всем. Эту войну начали мы, — наконец, вздыхает Мэйко-сан, глядя внучке прямо в глаза. Она говорит тихо и спокойно, будто бы готовила эту речь заранее и даже отрепетировать ее успела. — Наши ошибки привели к ней, наши интриги и амбиции. Если кого-то и нужно винить во всех смертях, то это нас. Твоя мать стала жертвой моих решений, Акеми, именно я выложила тот путь, по которому она прошла. Я не должна была срывать на тебе свой гнев, в чем-то обвиняя. Наступает тяжелая, гнетущая тишина. Акеми смотрит на свою бабушку и думает, что же ей сказать. Она может начать бить ее, уже давшую слабину, ведь все именно ее вина! Она может перечислить имена других погибших на этой проклятой войне. Она может отказаться принимать завуалированные извинения. Она в силах сделать Мэйко-сан больно, но мать бы этого не хотела, да и она сама же, несмотря ни на что, ее любит. — Ты не могла знать, что все так случится, — качает головой Акеми и берет в руки палочки. Она поест, раз уж бабушка так подготовилась к ее визиту. — Если кого-то и винить, то это сборище глазастых уродов, — приличные люди у Учих рождаются редко, судя по всему, и плохо заканчивают, если вспомнить того же Итачи. Вот уж точно не иначе как проклятый род. — Но это не только они, — медленно качает головой Мэйко-сан, отводя взгляд и скользя им по стене. — И это не все… Шимура Данзо. — Сдох и ладно, — тут же отзывается Акеми, даже не зная, что тут можно обсуждать. Она поднимает глаза на печальную бабушку и хмурится. — Что? Он у тебя в печенках сидел. — В юности он был… он был другим. Не настолько плохим, у него были благородные цели и свое видение будущего Конохи, — назвать его хорошим же язык не повернется. Вот красивым — да, его фотографии в те далекие годы они с Накику видели, находили старые альбомы, поэтому знают это. Было во что влюбиться, чего уж там. — Так и у Мадары вроде как тоже неплохо все начиналось, а все равно скатился. Люди не всегда рождаются сумасшедшими, у кого-то крышка слетает где-то в процессе, — Акеми пожимает плечами, не желая слушать никаких оправданий, которые ее бабушка могла сочинить для своего бывшего жениха. — Я очень любила его, Акеми. В твоем возрасте мне казалось, что я сделала правильный выбор, встав рядом с ним, а не с кем-то еще. Твой песчаник мне чем-то напоминает его, — от этого не выходит не поморщиться. Правильно, все как всегда сводится к Канкуро, будто бы он источник всех их бед. — Ну, нет. Я тебя уверяю, что мой рядом с ним не стоял даже, — если сравнивать, то Канкуро простой и добрый по сравнению с покойным лидером «Корня», и пусть таким и остается. — Ты о нем ничего не знаешь, а все с какими-то выводами. Не надоело? — Думаешь, мне ничего не доносили о нем? Как только ты начала пропадать в Суне, я велела узнать все, что можно, — а вот в этом Акеми даже не сомневается. Она пережевывает фасоль, делает глоток чая и едва не давится им, когда слышит продолжение. — Я знаю его привычки, его любимые блюда и даже имена бывших девушек. — Кого?! — Акеми едва не давится едой, поднимая на бабушку изумленный взгляд. О бывших девушках сама она ничего не знает. Кто они? Когда были? Какими были? Как это мимо нее прошло?! — Это было до того, как вы начали встречаться и несерьезно. В преддверии твоих визитов он терял интерес и расставался, — спокойно объясняет Мэйко-сан, протягивая ей салфетку. — Но мы отвлеклись. Твой Канкуро напоминает мне Данзо, но они разные, это верно. Данзо любил Коноху, она была главной его страстью и смыслом жизни, это и уничтожило его. Я пыталась повлиять, но я была молода и глупа. Молода и глупа настолько, что выскочила замуж за твоего деда, надеясь, что это избавит меня от мыслей о Данзо. Сатоши был хорошим человеком и любил меня, а я так и не полюбила его. Он даже не заметил, что Кагуя на него совсем не похожа. Акеми резко становится нехорошо. Мэйко-сан делает слишком большие паузы и смотрит на нее таким взглядом, что отмахнуться от ее слов не выходит. — Нет, — медленно тянет Акеми, откладывая палочки. — Я тебя умоляю, нет. Это же не то, о чем я думаю? — Бабушка опускает глаза на стол и кивает. — Нет, нет, нет! Бред же! — Я оступилась после брака, но не могу назвать это ошибкой, потому что иначе не было бы Кагуи и вас с Яхико. Вы — вся моя жизнь. — Блять. Мне сакэ нужно, а не чай. Бля-ять! — Акеми роняет палочки на стол и трет лицо ладонью. На гневный возглас бабушки она только фыркает. — Что? Ты только что сказала мне, что моим дедом был один из главных социопатов Конохи! Какая еще у меня должна быть реакция?! А мама? Мама знала? — Нет, конечно. У нее даже мысли о таком не было. — А он? Он был в курсе? — Догадывался. Иначе бы не рассказал Саске об этом. — Час от часу не легче, думает Акеми, чувствуя, как начинают гореть ее щеки. — Саске? Так, нет, постой, не хочу ничего дальше пока слышать, — Акеми отодвигает от себя еду, чувствуя, что мутит ее сильнее. Спрятаться где-то ей теперь хочется еще больше. — Яхико не знает же? Пусть пока и дальше не знает тогда… мне нужно идти. — Внучка, постой, — Мэйко-сан ловит ее за руку, сжимая сухими пальцами запястье. Она смотрит на нее со странной мольбой в темных глазах. — Я всю жизнь сожалела и боялась, что вы с матерью повторите мои ошибки, а ты еще так похожа на Риру! Мне жаль, мне так жаль, я… — Я не злюсь. Просто мне надо… я потерялась, — признание дается ей тяжело, но это правда. Она потерялась и не знает куда ей идти и где ее дом, где ее ждут. С кем поговорить она не знает, не хочет никого расстраивать и беспокоить, к тому же, не уверена, что найдется тот, кто подскажет ей что делать. Был бы жив отец… но оглядываться постоянно на него она не может. Одно ясно: плутать так и дальше нельзя, нужно найти уже дорогу и успокоиться. — Мы поговорим, но потом. А пока ей надо уйти и привести свою жизнь в порядок, пока у нее есть такая возможность. Канкуро еще в Конохе, ей нужно помириться с ним до того, как его терпение окончательно иссякнет. И еще — понять свое отношение к этой новой правде.