Коноха. 3 декабря, 20 лет после рождения Наруто.
Arctic Monkeys — Do I Wanna Know?
+++
Акеми хорошо знает, что такое неудачный выбор, ошибки и прочее. Да, ей очень повезло сразу найти своего человека, суметь хорошо разобраться в нем и, уже хуже, в самой себе, но так или иначе, у нее есть тот, в ком она уверена. Они успели хорошо притереться, став парой, которую ставят кому-то в пример, потому что они вместе уже давно и даже не ссорятся, — вернее ссорятся, просто об этом почти никто не знает; в скрытной натуре Канкуро сомневаться не приходилось, но Акеми оказывается, как ни странно, больше внучкой своего деда, а не бабушки, и предпочитает достаточно много вещей держать в себе, — и расставания которой нет-нет, а ждут. Мало кто верит в то, что отношения, начавшиеся так рано, могут продлиться долго. В этом есть правда, но, к счастью, их с Канкуро это не касается. У них ничего не меняется, разве что появляется больше определенности и каких-то бытовых моментов, которых прежде не было, потому что в Суне она постепенно обживается, готовясь к тому дню, когда останется в ней навсегда. В то, что Акеми в конце концов переедет в страну Ветра ни для кого не секрет. Это не особо обсуждают, потому что пока она не собирается этого делать, но факт остается фактом. Никто не удивится, когда она сменит протектор Листа на протектор Песка и начнет ходить на миссии, выданные ей в Суне, а в Коноху будет приезжать в гости. К этому уже привыкли все, и это никого не удивляет, в отличие от неожиданного решения Сакуры. — Мы с Саске отправляемся в путешествие! — гордо заявляет девушка во время их посиделок у Тентен. Ширануи тоже здесь: несмотря на то, что тройняшки только-только родились, она весела, бодра и полна сил, причем, настолько, что захотела провести время с подругами. С детьми остались Генма и ее мать, которые уж точно справятся с тремя, в то время как сама Ино проведет вечер заслуженного отдыха. Другое дело, что вечер перестает быть таким уж и приятным, и она сама едва не погибает самой позорной смертью — подавившись чаем, который успела заварить и разлить по чашкам Тентен. — С кем?! Куда?! Охренела, Лобастая?! — сипло вопит Ино, отмахиваясь от руки бьющей ее по спине Накику. Тентен в это время отмахивается от рук самой Ширануи и пытается вытереть ее раскрасневшееся лицо, по которому из-за кашля потекли слезы. — Мне мало стрессов в этой жизни? Шикамару женится, Чоджи вон обзавелся то ли девушкой, то ли видением! Теперь еще и ты? — А она о ком? — тихо спрашивает Хината, наклоняясь к Акеми. — Так о Самуи. Я тоже их видела вместе, но не знаю, все чинно, — отвечает Икимоно, на что сидящая рядом Накику хмыкает, искоса глядя на свою названную сестру. — Ну не всем же как вы с Куро быть попугаями-неразлучниками, — возмущенный вздох Акеми тонет в оправданиях Сакуры, решившей объясниться перед все еще покашливающей Ино. — Мы решили попробовать… ну, — пожимает плечами Сакура, наконец, отгоняя всех от лучшей подруги и прикладывая ладони к ее шее. Вообще-то Ино и сама могла это сделать, но так удивилась, что напрочь обо всем забыла. Акеми ее нисколько не винит, потому что сама смотрит на Сакуру круглыми глазами, не понимая, что за новую глупость она втемяшила себе в голову. — Ты нормальная вообще? С ним куда-то?! Да он тебя потеряет посреди дороги! Оставит у своего учителя на опыты! — причитает Ино, чей голос после вмешательства подруги становится куда лучше. — Зачем, Сакура, просто зачем? Ну столько всех кругом, посмотри даже на другие деревни! На тех, кто постарше! — А то ты в другой деревне себе нашла, — фыркает Сакура, садясь обратно и скрещивая руки на груди. Весь ее вид говорит о том, что она, почему-то, ожидала от всех совершенно другую реакцию. — Сакура-чан, просто мы за тебя переживаем, — говорит как можно мягче и аккуратнее Хината. Ханаби, сидящая на подоконнике, — в последнее время она все чаще и чаще оказывается в компании своей старшей сестры и ее подруг, что все еще немного удивляет и забавляет Акеми, — смотрит на всех внимательными глазами, но в беседу сама не вступает. Она будто бы запоминает все, что происходит вокруг нее и делает какие-то выводы для себя. — И за твои органы, — хмыкает Накику, опускаясь на диванчик рядом с Акеми и прижимаясь своим плечом к ее. — Это тоже ценный ресурс. — Почему вам всем что-то можно пробовать, а мне нет? — не выдерживает Сакура и огрызается. — Ты сошлась с первой ледышкой Конохи! — Не трожь моего брата, — впервые за вечер подает голос Ханаби, но на нее тут же шикает Хината. — Ты — с кем-то старше тебя на сколько лет, не напомнишь? — Ино закатывает глаза и опирается локтем на стол, явно собираясь разбить в пух и прах все аргументы своей подруги, как только та закончит свою речь. — Твой муж вообще больше влюблен в рамен, чем в тебя, — Ханаби опять пытается было подать голос, но теперь на нее шикает уже Тентен. — А вы две связались с кем-то из другой деревни! Причем ты в тринадцать лет! — Да в какие тринадцать, блять, лет?! — восклицает Акеми, у которой уже глаз начинает дергаться. Почему все думают, что они с Канкуро вместе с того самого экзамена? — Сакура, это ты сохла по своему ненормальному с тех пор, как научилась разговаривать, я хоть по сторонам еще смотрела! — А то твой такой нормальный! И когда именно ты смотрела? Это у него, а не у тебя были отношения! — Лицо Ино вытягивается, Накику рядом с Акеми издает какой-то странный звук между бульканьем и кряхтением, а Тентен прижимает ладонь ко лбу. — Да мой здоровее твоего и я даже не про руку говорю! — Акеми ощетинивается и смотрит уже совсем недобро. — И откуда ты знаешь, что там было у моего парня? — Ты же говорила «я его знаю», неужели он тебе не сказал? — Сакура приподнимает бровь. Потом ведь пожалеет о том, что сказала, да и Акеми тоже будет не в восторге от всего произошедшего, но пока обе стреляют глазами. Чтобы завестись, им обеим не так уж и много надо: Сакуре хватает упоминания Саске, а Акеми сомнений в ее уверенности в построенном ею же мире. — Или, все же, ты знаешь его не так хорошо, как хочется верить? — Я хотя бы знаю, на что у него встает, Сакура. А в случае с твоим, я вообще сомневаюсь, что там обойдется без подвязываний на палочку, как ветку помидора подвязывают, — рявкает Акеми, от злости не краснея, а бледнея, из-за чего волосы ее кажутся еще ярче. — Вот уж номер будет: ты, он и набор юного садовода! — Знаешь что?! — Сакура поднимается на ноги, но к ней тут же подскакивает Тентен и усаживает обратно на стул. — Все, пауза! Ты — пей чай. Вы обе — на балкон, — она кивает Акеми и, как ни странно, Ханаби, как-то неожиданно сгруппировавшейся и словно готовой к потасовке. — Никаких драк у меня дома! Акеми фыркает и встает из-за стола, на ходу хватая Ханаби за шиворот. На балконе она опирается на перила и делает несколько глубоких вдохов. — Слышишь, Ханаби, не смей влюбляться ни в кого хоть немного похожего на Саске. И уж точно не веди себя как Сакура. Вот дура, — выплевывает Акеми. Ханаби кивает, прислоняется спиной к перилам и смотрит искоса на Акеми. — А можно вопрос? — спрашивает она через несколько долгих минут. Когда в ответ слышит утвердительное хмыканье, то вздыхает. — Если мне уже кто-то нравится, но он старше, из другой деревни и, кажется, ему по душе другой типаж, то что делать? — Узнать его получше. Типаж — фигня, ты не можешь точно знать, что именно нравится человеку, — например Акеми с Ино похожи поведением, но тот же Канкуро бы взвыл с Ино, а Генма не нашел бы Акеми и вполовину такой же очаровательной, какой находит свою жену. Каждого же привлекло нечто определенное, а не общий вид. — А если ты ему совсем не понравишься, то ну его нахер, другой найдется. Ханаби задумчиво кивает в такт словам Акеми и смотрит куда-то вверх. — А что нравится Канкуро-куну в постели? — вдруг ужасно деловитым тоном спрашивает она, и теперь уже Акеми едва не становится жертвой самой дурацкой смерти, когда давится собственной слюной и не может откашляться до тех самых пор, пока на балкон не залетает Сакура, причитающая что-то о том, что никто вокруг нее не умеет ни пить, ни дышать.Коноха. 3 декабря, 20 лет после рождения Наруто.
Polnalyubvi — Кометы
+++
Он находит её на пустующем, даже спустя столько лет, чердаке, уткнувшейся лицом в прижатые к груди колени. Золотистые влажные пряди змейками струятся по тонкой шее, теряясь в отвороте старого махрового халата Мицури. Подол задрался, оголяя песочную кожу бедра. Сай вздыхает. В последнее время она почти не занимается самокопанием, но, кажется, он перегнул палку на вечеринке Рока Ли. И всё же, он не собирается её утешать. Если Кику за что-то и ценит его — в первую очередь за способность говорить правду в лицо. Пусть и нелепую, нетактичную и даже нецензурную. От неё же и научился последнему. Сай следует совету Канкуро, ведь не сомневается в его опыте; он пинает, как может, только всё равно не знает как правильно: песчаника нет в Конохе, чтобы подсказывать, а Ящерка-сан… кажется и вовсе не стоило просить её совета, а сразу пойти к Кукловоду. Тот свою неназванную сестру видит насквозь, как и всё, что происходит вокруг, а Акеми достаточно уже того, что ее названная сестра вроде как счастлива и спокойна, как обычно. Не так часто видятся, да и верит, наивная, что та в случае чего обязательно поделится переживаниями после всего произошедшего. Сай бы и рассмеялся на то, насколько нелепо это обоюдное слепое доверие, но мешает тот факт, что он сам не лучше. Был. Он чем больше узнаёт об отношениях, тем меньше верит тому, что успел прочитать в книгах и услышать от знакомых: одна информация противоречит другой, ожидаемая реакция оборачивается противоположной. Остаётся познавать на практике и запоминать, анализировать, прислушиваться к тому, что отзывается где-то глубоко внутри. — Ты позволила ему себя целовать. И не думала тогда о Неджи, — без приветский сообщает он. Умалчивает лишь о том, что если бы не прервал, то всё могло зайти куда дальше, чем она отдавала себе отчёт. И сожаления о случившимся преследовали бы её до конца жизни. Хотя, есть надежда, что Гаара был не настолько пьяный и не позволил бы себе распускать руки в подобных обстоятельствах. Впрочем, никто уже никогда не узнает, что бы там могло быть. — Я просто растерялась. — Она уже не пугается его неожиданному появлению. Привыкла. А, может, и почувствовала. — Хоть мне-то не ври. Я знаю тебя наизусть. — Какое громкое заявление, — Кику хмыкает в колени. — А тебе, собственно, вообще какое дело? — Ты — моя ответственность, — тихий шёпот на ухо. — Прекрати, — она раздражённо отпихивает его, точнее пытается. И не очень-то и пытается, честно говоря. — Зацепился за старую шутку. — Для меня это не шутка, — серьёзно возражает Сай. — Никогда не была. — Без разницы. Считаешь меня дурой? Ты ведь знал о Сасори. Сай молчит. Конечно, знал. Он вообще много чего знает, имея доступ к секретным архивам Корня. И имея глаза, раз уж на то пошло. А вот она до сих пор не в курсе, что своим спасением на войне обязана оживленному эдо-тенсей отступнику. Это кровавый скорпион поймал её своими нитями, прежде чем художник успел хоть что–то сделать, получив сообщение от дозорной змеи. Он же вывел яд. Кто его знает, что за мотивы были у кукловода, но спасать Ритсуми вновь и вновь тот считал своим долгом. Возможно, обычная девчушка, чудом не погибшая и однажды вернувшаяся из мёртвых, стала символом искупления его грехов. Одна жизнь против тысяч загубленных душ. Сай за неё безумцу бесконечно благодарен. Когда-нибудь он ей расскажет, но не сегодня. Ей бы сначала с другими чувствами разобраться. Он через всё это прошёл и обнаружил, что даже без тренировок Корня люди умудряются в себе запутаться. И путать остальных. — Нет. — Он не про Сасори, он про дуру. — Можно, я нарисую? На тебе? Кику жалко смеётся внезапной смене темы, — это так в его стиле, — неуклюже поднимается и скидывает с себя халат. В конце концов, чего он там не видел? Два года назад. С тех пор у неё лишь парочка дополнительных шрамов появилась. И родинка на груди. Сай скользит взглядом по едва выступающим рёбрам и мягкому впалому животу, по к удивлению невыразительным ключицам. По тонкой шее и едва заметным косточкам на линии таза. На светло-песочной коже не выделяются вены, а худоба не бросается в глаза так явно, как в безразмерной одежде, которую она любит носить вне миссий. Голая, красивая, ладно и пропорционально сложенная девушка, каких много. Она не чистый холст, но и не испорченный рисунок, который ничем уже не исправишь. Скорее, редкое полотно, не самое дорогое, но и которое не так просто найти и приобрести. Которое при должном желании можно реставрировать и улучшить, добавив красок и правильно подобрав освещение для экспозиции. Когда Кику поворачивает голову, глядя из-под опущенных ресниц и делает шаг вперёд, все эти отстранённые умозаключения вылетают из головы: нет, самое дорогое, самое ценное и при любом освещении сияющее до рези в глазах. А ещё до одури сбивающее дыхание своим запахом экзотических жёлтых кудрявых цветков, тыквы и солёного моря. И чем-то, что даже артисту не под силу не описать. Личным и уникальным. Знакомым и родным. Смоляные птицы под дрожащими мазками подозрительно похожи на падальщиков, а не на иволг, как он задумывал. Кику лежит на спине, вытянув одну руку над головой, а предплечьем второй укрывая глаза. Она не плачет. Отпускает. Готовится к последнему, самому болезненному разговору. Или он хочет на это надеяться. Читать её по прошествии стольких лет несложно, но мало ли что песочница может выкинуть. Накику не особо жалует Сакуру, Сакура не особо жалует Накику, но обе по-своему близкие и дорогие ему девушки похожи больше, чем сами способны признать: слишком много думают и слишком много заботятся о том, что думают другие. Не конкретно о них, а о том, что они упустили и не сделали. Что не смогли просчитать. Чего не смогли предотвратить. Сакура потеряла своего драгоценного возлюбленного и товарища, Накику потеряла горячо оберегаемую сестру и практически всю семью. Чуть не потеряла того, кого думала, что любила. Обе могли вырасти и стать обычными гражданскими, но обе так или иначе ступили на путь ниндзя. У каждой из них есть своя сила и своя слабость. Сай уверен: преследуют они в итоге одну и ту же цель: найти то, что способно приземлить их хаотичные мысли, их подвешенные, метающиеся чувства, их не до конца обретённую веру в собственные красоту и независимость. Сай невесомо водит кисточкой по почти — и совсем не — гладкой коже, покрытой тонкими шрамами и кое-где красной от раздражения или аллергии. Кое-где покрытой и синяками, хотя Кику владеет базами ирьёниндзюцу — он уже заметил, что в повседневности она не использует медицинские навыки, даже когда случайно прижимает палец дверью до посиневшего ногтя. Сай всерьёз раздумывает над тем, чтобы самому попроситься к Пятой на пару уроков, раз Ритсуми настолько беспечная к собственному здоровью. Она не пытается сознательно причинить себе вред, но словно воспринимает подобные увечья как обычный ребёнок: само затянется рано или поздно, если подуть и забыть. Физическая боль ведь не то же самое, что шрамы глубоко внутри, которые даже Тсунаде-сама залечить не под силу. В этом её отличие от Икимоно. У каждой своё «поболит и пройдёт». У каждой одинаковое количество пирсингов: только у одной накапливались со временем, а вторая одним махом решила их проколоть. Одна методично подрезала волосы много лет подряд, другая одним махом избавилась от шикарной копны. Разные, но тоже такие похожие. Без Накику Акеми бы не добилась и половины того, что могла с кладками. Без Акеми Накику бы даже не пыталась раскрыть свой потенциал. Вот они, связи. Вот они, невидимые нити, которые опутывают тех, кто, казалось бы, совершенно друг с другом не совместим. Чья бы воля — Огня, Ветра — ни участвовала, она крепкая и хрупкая одновременно, ведь зависит в итоге от самого человека. От его выбора. Он всё ещё не собирается ни утешать её, ни жалеть. Пока она не попросит, по крайней мере. Художник внутри него хочет творить, упиваясь драматическим моментом. Тот, которого Данзо назвал Саем, хочет поцеловать обкусанные до сливового цвета губы и пообещать, что нечего бояться света, что прятаться вечно в тенях — не выход. У него не было ни настоящего имени, ни настоящей, принадлежащей лишь ему цели в жизни. Но «Сай» звучит красиво; с этими двумя короткими, легко скатывающимися с языка слогами связаны лучшие воспоминания: команда семь, их друзья, новые миссии, новые эмоции, новые впечатления. Прощание с прошлым, закрытые гештальты. Короткие выдохи, срывающиеся с губ во время оргазма, не оставляющие сомнений в том, кого Кику видела перед собой и чувствовала в себе даже будучи пьяной вдрызг. То, что нельзя сказать даже шёпотом, можно передать через заботливые прикосновения, через взгляд, через рисунок. — Всё. Ему не нравится результат. Сай тянется к захваченному из мастерской полотенцу, но Кику вдруг двигается: резко, стремительно. Встаёт на колени и раскидывает в сторону руки-крылья. Выпускает наружу свою боль и своё решение окончательно перерубить тонкие нити, которые всё ещё тянут её в прошлое. И чёрные картинки окрашиваются чакрой. Огня, воздуха, воды. Молний и земли. Сверкают и переливаются на её коже. Сай зачарованно складывает печати и ласково касается ладонью её дрожащего живота. Разноцветные птицы вспархивают и заполняют, озаряют собой темноту пыльного чердака. Бьются, словно в клетке, сталкиваясь друг с другом и со стенами. Устраивают прекрасный в своём безумии хаос, где гроза под потолком летающими островами низвергается водопадами, горящими красным пламенем. Последняя чёрная птичка, не спеша растекаться чернильной кляксой, находит выход в крошечном окошке чердака. — Ты прав, — бормочет Кику, утыкаясь ему в плечо, устало, но умиротворённо. В её привычный горько-солёный и на половину ложки сахара сладкий аромат примешиваются чернила и уголь, кофе и проливающееся в изумрудную тину молоко; там же обжигающий песок и почки на липовых деревьях Конохи, хотя зима ещё, до весны ой как далеко. Чувствуются пыль с мольбертов и чердака, пот и лёгкий привкус древесной смолы, то ли текущей по стволу дерева, то ли с треском сгорающей в камине. А вот чая там нет, как ни странно. Сай специально делает глубокий вдох, растягивая лёгкие до предела. Выдох в золотистые волосы похож на принятие неизбежного: он пропал, и даже не хочет выбираться из вязкого болота, куда его давным-давно заманил тусклый жёлто-зелёный огонёк. С тех пор, как он пересёк порог мастерской, его жизнь так сильно поменялась. В первую очередь именно потому, что Кику всегда была рядом. Он шёл за ней, как за путеводной звездой. И хочет надеяться, что и сам может для неё такой стать. — Ты всегда прав, чёрт бы тебя побрал. — Конечно, — теперь он может утверждать это с уверенностью. Не делает попыток прижать её к себе больше необходимого: она сама приникает к нему всем телом, расслабленно, нежно и доверчиво. Как давным-давно, только почему-то он не замечал этого раньше. — И я всегда выберу тебя. Не миссии. Не тренировки. Не чью-то ещё компанию. Если только вместе с Кику. На чердаке мастерской пусто, пыльно и нет ни мебели, ни банальных спальников. Но им удобно и спокойно молча сидеть под крышей, которая их давно объединяет.